– Сон в руку, – пробормотала она и торопливо перекрестилась.
– Що ты там бурмочеш? А вот и месье Жан, – улыбнулась Галя вышедшему на крыльцо невысокому стройному мужчине в черной сутане.
Глава седьмая
Мужчина сложил пальцы козырьком и подслеповато прищурился, вглядываясь в темноту. Когда Галя с Алисой приблизились к ступенькам, и свет круглого фонаря, укрепленного над дверями храма, упал на их лица, кюре тихо ахнул:
– Женевьева, ты?!
– Ни. То я, месье кюре, Халя Козодой. Не впизнали? – отозвалась Галина, вороватым движением одергивая неприлично короткую юбку. – Подружку вот к вам веду. Наша, хоремыка. Русская. Паспорт потеряла, немае ни хрошика, жить пока ниде. Аля зовут. Может, приютите на пару днив, пока я справки наведу?
Кюре впился глазами в лицо Алисы, его синие глаза выражали недоумение и растерянность, точно перед ним возникло привидение. Девушки подошли ближе, и он, вероятно, разглядев, наконец, нежданных гостей, с облегчением выдохнул и приветливо улыбнулся. Протянул холеную руку Гале, и она торопливо припала к ней поцелуем. Кюре мягким движением перекрестил ее беспутную голову и повернулся к Алисе. В его неторопливых, полных достоинства движениях сквозила сдержанная страсть, выдававшая южное происхождение священника. Тонкий породистый нос слегка нависал над причудливо изогнутыми чувственными губами, огромные темно-синие глаза, прикрытые длинными черными ресницами, влажно блестели. Потрясающая совершенная красота, лишь подбородок, пожалуй, был немного тяжеловат, но трогательная ямочка посередине сглаживала и этот недостаток. На вид ему можно было дать от силы лет двадцать семь, потрясающе красивый молодой мужчина с молочной кожей, густой шевелюрой темно-каштановых вьющихся волос и необыкновенно изящными руками. Под грубой черной тканью сутаны угадывалось гибкое мускулистое тело античного героя.
«Адонис», – изумилась Алиса, вспомнив древнегреческие мифы, которые Марк иногда читал ей перед сном. Он прилагал титанические усилия для образования своей юной жены.
– Який пупс, а?– шепнула Галина и больно пихнула Алису локтем в бок. – Жалко католическим священникам жениться запрещено. А то бы я…
– А? Что ты? –Алиса, потрясенная античной красотой священнослужителя, не слышала ее слов.
– Що-що? До рук б прибрала, – передразнила ее Галина и подтолкнула Алису вперед. – Такой экземпляр пропадае.
– Что ж, пгошу вас, – приветливо сказал Жан-Пьер и сделал приглашающий жест рукой.
Голос святого отца оказался низким, чувственным и едва заметно вибрировал. Кюре сильно грассировал, акцент и ударение, смещенное на последний слог, мешали свободному восприятию его речи, но слушать его было невыразимо приятно.
– Пгавда, комната для гость у нас занято. Там почивает мадам пгеклонного возраст. Однако, я имею честь пгедложить вам своя скгомный кговать. Mon Deu, мадам Алья, вы столь бледни. Вы голедни? Жюльен! – громко окликнул он кого-то невидимого.
И мгновенно, будто из-под земли перед ними возник щуплый лобастый мальчик лет четырнадцати с узким дельфиньим лицом и нежным пушком над верхней губой, вероятно, служка. Кюре быстро заговорил с ним по-французски, темпераментно жестикулируя зажатыми в кулаке нефритовыми четками. Подросток выслушал распоряжение, смиренно наклонил голову и исчез так же бесшумно, как и появился.
– Pardon, mesdames, спустя четвегть час ужин готов.
– Я ужинать не буду. У меня, извиняйте, работа стоит, – с нажимом сказала Галина и повернулась к выходу. – Вы, месье кюре, уж, простите. Я пойду. Я, значит, Алю вам сдала. Через пару дней заберу. Шоб, как хрится, в целости и сохранности. Адье, товарка, – озорно подмигнула она Алисе, почтительно склонила голову перед кюре и, истово перекрестившись, резво затрусила к выходу.
– Пгошу, – повторил отец Жан и осторожно тронул Алису за руку.
Даже в этом незатейливом жесте чувствовалась такая страсть, что по телу Алисы побежали нервные токи, и она невольно вздрогнула.
Священник понял ее по-своему:
– Не опасайтесь, Алья, я тоже на толика гюсский. Панин. Пгабабушка быль гюсский графиня. Тут вам будьет хогошо, – и он посмотрел на нее глубоким проникновенным взглядом.
В церкви царил полумрак, кюре неспешно повел ее по узкому длинному проходу между рядами скучных деревянных скамеек к слабо освещенному алтарю, где высился полированный крест с распятым спасителем. Звук их шагов эхом отдавался под высокими сводами пустой церкви, причудливые золоченые статуи неведомых святых и высокие колонны, украшенные лепниной, потрясали своим суровым величием, и Алиса почувствовала себя крохотной пылинкой, случайно осевшей на божественной картине мироздания. Осознание собственного ничтожества и греховности нарастало, ей было неуютно и страшно, будто Алиса стояла перед строгим учителем, не зная урока. Сухая чопорность католического храма без пышного вызолоченного иконостаса была ей чужда. Она не вызывала желания покаяться, скорее сломя голову броситься прочь. Но она пересилила себя и покорно следовала за Жаном-Пьером. Перед распятием, где, слабо потрескивая, горело с дюжину толстых оплывших свечей и сильно пахло воском и миррой, она зачем-то стащила с головы шапку и перекрестилась, ей показалось, что Господь принял ее молитву неодобрительно. Глаза Христа смотрели на нее сурово, без тени сочувствия.
«Даже Господь у них другой, – с благоговейным страхом подумала она. – Сердитый какой-то».
Жан-Пьер, казалось, прочел ее мысли и мягко заметил:
– Пгавославные хгамы ягкие и нагядные. У нас все аскетично, qui?
Алиса кивнула и попробовала улыбнуться.
– А вега одна. В Хгиста,– заключил кюре и повлек ее к маленькой боковой двери. – Пога ужинать.
Они вошли в небольшую пристройку, где располагались жилые помещения для кюре и обслуги. В небольшой кухонке, оборудованной современной электрической плитой, вытяжкой и промышленным холодильником-монстром, царила стерильная чистота. Белоснежные крахмальные занавески, зеленая скатерть, стопка клетчатых льняных салфеток, сияющие кастрюли – все говорило об обстоятельности и аккуратности ее обитателей. Пахло кофе. На широкой белой тарелке красовалась тщательно нарезанные ломтики буженины, рядом притаились плошка с красной фасолью и глиняная миска с соленым творогом.
Алиса притулилась на краешке высокого деревянного стула и посмотрела на Жана-Пьера, не смея притронуться к еде.
– Пожалюста, – пригласил он гостью, усаживаясь напротив.
Дважды повторять приглашение не потребовалось, и Алиса набросилась на еду. Ее недавний ужин в кафе казался чем-то очень далеким, истосковавшийся по пище желудок готов был поглощать ее непрерывно и в непомерных количествах, она торопилась, запихивая в себя зеленые листья салата, глотала куски отварного мяса, не жуя, и довольно жмурилась, растирая языком мягкие комочки жирного творога. Кюре старался не смотреть на Алису, дабы не смущать ее своим присутствием, но когда она потянулась за стаканом яблочного сока, вдруг, сказал:
– Вы похожи на моя кузина Женевьева. Очень-очень похожи. Я вас сначала пгинял за нее. Только она веселий была, а ви гюстите. Напуганы чем-то.
– Нет, нет, – запротестовала Алиса и попыталась изобразить полную безмятежность.
Жан-Пьер с минуту наблюдал ее бездарное лицедейство, потом покачал головой и сказал:
– И все же есть у вас какая-то тайна. Или гоге.
– Горе, – эхом отозвалась Алиса и испуганно прикусила язык. – Нет, господин кюре, у меня документы украли. Приехала сюда на работу. Гувернанткой. И попала.
– Попаля, – забавно коверкая слово, повторил кюре и пытливо вгляделся в жалкую, похожую на гримасу, улыбку девушки. – Куда попаля?
– В затруднительное положение, – нашлась Алиса. – Но Галя обещала мне помочь.
– Галья. Жгица любви. Гм, а ви знаетье, Алья, кто Галья и каким манегом она помочь?
– Приблизительно, – солгала Аля и мучительно покраснела. – Простите, отец Жан, но я очень-очень устала и…простудилась. У меня температура. Можно мне пойти спать?
– О ля-ля, – засуетился священник, – пгошу пгощения. Я пгедложить вам свой комната, ванна и аспигин. Qui?
Алиса наклонила голову в знак согласия, и отец Жан услужливо распахнул перед ней дверь, пропуская девушку вперед.
– Однако, я бы на вашем месте сначала исповедался. Ви напгяжены как стгуна. Вот-вот согветесь. Это поможет. Облегчить дюша.
Алиса помертвела: «Неужели кюре все знает? Может, он тоже смотрел недавний выпуск новостей и узнал ее? Ну, конечно, все священники сотрудничают с полицией! Сейчас он уложит ее спать, а сам преспокойно позвонит в полицию. И все. Ее песенка спета». Она задохнулась, ноги сделались ватными, и она почувствовала, что не может сделать ни шагу. Шедший позади церковнослужитель подхватил ее за талию и сочувственно заглянул в глаза:
– Плехо, qui?
Дрожащая Алиса, встретилась с его, полным сострадания взглядом, и поверила. Ну, не мог человек с такими искренними теплыми глазами быть мерзавцем! Или не должен. Да, и что ей оставалось? Бежать было некуда, и не могла она больше бежать, сил не было.
В по-монастырски скупой обстановке его маленькой комнатки, она почувствовала, как напряжение ушло, ей страшно захотелось спать. С трудом удерживая набрякшие веки, она послушно приняла горячую ванну, выпила две таблетки аспирина, завернулась в широченную шелковую пижаму, навязанную ей Жаном-Пьером, и едва коснулась щекой жестко накрахмаленной наволочки, как провалилась в черный глубокий, без сновидений сон. Священник постоял немного в изголовье кровати, не спеша потушил зеленый колпак бра над постелью, поправил сползшее одеяло и озадаченно взялся за нос:
– Господи, и эта девочка – убийца? Не может быть! Хотя… Боже милостивый, но как хороша…, – вполголоса бормотал он по-французски, покачиваясь на носках. Потом подхватил край сутаны и быстро вышел, плотно закрыв за собой дверь.
Пройдя в конец длинного полутемного коридора, он остановился возле одной из дверей, потоптался в нерешительности, затем поднял руку и осторожно стукнул в нее костяшками пальцев: