– Время от времени, – едко заметила Анжела и снова припала к фляжке.
Хлебнув, она неприлично рыгнула, исторгая из глубин организма противный запах сивухи.
– А что натворила? Стянула чего?
– Хуже, – покачала головой Алиса. – Нет. Не так. Ничего я не творила. Просто полиция думает, что я четверых мужиков убила. Теперь ясно?
Ее слова подействовали, как струя нервно-паралитического газа, Анжела застыла, будто гипсовое изваяние, крепко прижав к груди фляжку с бесценным виски, Галина зафиксировала свой мощный торс под углом в сорок пять градусов, выкатила голубые глаза и теперь свирепо вращала глазными яблоками то в сторону Алисы, то в сторону окаменевшей Анжелы. Спустя пару минут, она, наконец, опомнилась и озадаченно присвистнула:
– Ясно, шо дэло темное.
Временный паралич видавших виды проституток заставил Алису засомневаться в правильности принятого решения. Девчонки перепугались не на шутку, и Алиса поняла, что попытка спихнуть свои проблемы на чужие плечи провалилась. Ну, как кинут они ее сей же час? И куда она тогда?
– Но я богом клянусь, не убивала я никого, – робко промямлила она, нервно теребя мохнатый воротник свитера.
– Та-а-а-к, – опомнилась костлявая Анжела. – Что-то слышала я краем уха сегодня утром про семейку дохлых миллионеров. Это не в Гриндельвальде ли случилось?
– Там, – упавшим голосом отозвалась Алиса, чувствуя, как ее снова начинает бить нервная дрожь. – Только не спрашивайте меня, пожалуйста, кто кого и почему. Я знаю не больше вашего, да, честно говоря, и знать не хочу.
Галина с интересом разглядывала Алису, будто увидела ее впервые, в ее глазах светились почтение и страх.
– Миллионеров, значит? – многозначительно уточнила она, ухватившись за нос. – Ни, дивка, мы так нэ доховарывалысь. Храбанула, значит, толстосумов, и ни пры чем? Выкладай все начистоту или до зобачения! – она решительно встала и повелительно махнула рукой Анжеле. – Пишлы, Анжелка, пока она из нас жмуриков нэ понадэлала.
Анжела торопливо глотнула из фляжки, сунула ее за пазуху, встала и неторопливо отправилась за подругой. Алиса беспомощно смотрела на уходящих женщин, из глаз сами собой потекли слезы:
– Но я, правда, не убивала. И миллионов у меня нет. Только триста франков. Кюре дал, на дорогу, – громко всхлипнула она, размазывая горячие слезы по щекам.
Отойдя от скамьи шагов на двадцать, женщины остановились. Поднялся ветер, сырой пронзительный, он пробирал до костей. Посовещавшись несколько минут, подруги вернулись к ревущей Алисе, и Галина строго прикрикнула:
– Харазд, Чахлик. Нэ рэви. Мы тэбэ не бросим. Но только расскажи усэ чэсть по чэсти. Или…,– она сделала красноречивое движение, собираясь уходить.
– Расскажу, девочки. Только не уходите, – прерывистым от волнения голосом взмолилась Алиса, поспешно вставая со скамьи.
Во второй раз за последние два дня ей пришлось в деталях описывать злоключения на горнолыжном курорте. По пути они остановились у ночного бистро, где Галина с Анжелой пополнили запасы горючего. На улице немного потеплело, ветер унялся, сеял мелкий противный дождь, мимо торопливо спешили автомобили, везущие припозднившихся горожан. Факт существования мирной размеренной жизни, с повседневными заботами и тихими семейными радостями, теперь казался Алисе абсурдным. Она ощущала себя, как на войне, поминутно вздрагивала, цеплялась за Галину, автомобильные гудки заставляли ее приседать от испуга, а вид проезжающей полицейской машины вызвал приступ неподдельной паники. Ей всюду мерещилась опасность. Усевшись под страдавшим нервным тиком фонарем, от непрерывного моргания которого у Алисы началась мигрень, они выпили по банке отвратительного апельсинового коктейля, выкурили по дюжине сигарет, и, когда Алиса, наконец, умолкла, Галина смачно сплюнула и постановила:
– Если ты нэ врешь, мать, то тэбе сам черт на сковородке нэ позавидует!
Тощая Анжела многозначительно кивнула длинным лицом и осторожно кашлянула. Около получаса они обсуждали создавшееся положение и решили для начала изменить внешность Алисы. Учитывая, что фотографии Алисы успели расклеить по всему городу, а в получасовых выпусках новостей, ее изображение транслировалось по шесть раз в сутки, идея была логичной. У Галины (как у ветерана швейцарской панели) была своя квартирка неподалеку от «гарема», где царствовал Мухаммед Всемогуций, туда и направились девушки. Анжела обреталась в борделе только шесть месяцев, денег пока не скопила, посему и проживала в меблированных комнатах при заведении. Изрядно подогретые спиртным, они возбужденно хохотали, обсуждая возможные превращения Алисы:
– Перво-наперво мы тебя в брюнетку перекрасим. Потом волосы придется отчекрыжить, – разглагольствовала Анжела, визгливо икая и привычно улыбаясь всем идущим навстречу мужчинам ничего не выражающей, резиновой улыбкой профессионалки.
– У мэнэ нэма чарной краски. Только золотыстый блонд. Для сэбэ брала. Хотела на недэле пробовать. Дак, не прышлось. Эх, и чэм тилько для друха не пожертвуешь! А стрычь я умэю, раз-раз и хотово. Нэ боись, дывка. Я тэбэ так размалюю, ни едына полиция мира не впизнае, – довольно похохатывала пьяненькая Галина. – Тилько ты вот шо, – она остановилась, притянула Алису за воротник куртки и впилась в нее остекленевшими от спиртного глазами: – Ты взаправду никохо не вбила?
Ее цепкий подозрительный взгляд Алиса расценила как оскорбление, молча оттолкнула от себя изрядно поддатую проститутку и отвернувшись, уставилась на сияющую витрину ювелирного магазина «Картье». Галя зло хмыкнула:
– Хуба-то нэ дура! Ишь, к каким цацкам придивляется. Прывыкла со своим прынцем по Версачам таскаться. Теперь все, холуба. Баста. Отвыкай.
В отличие от беспардонной хамоватой подруги Анжела обладала добрым сердцем и врожденным чувством такта. Видя, как переживает Алиса, она одернула распоясавшуюся Галю:
– Хватит, Галка. Смени пластинку.
– А шо? Я так, прыкололась, – удивилась Галя и как ни в чем не бывало принялась рассказывать, как ее Богдан в пять лет называл Дюймовочку Дерьмовочкой, и верил в то, что, у папуасов есть свои мамуасы. – Ну, не дуй хубы-то. Нэ дуй. Пошутыла я, – примирительно сказала она и больно пихнула Алису локтем. – Вот мы и прийшлы,– и Галина подняла руку, указывая на окна своей квартирки на четвертом этаже странного невероятно длинного строения.
Строения, потому что Алиса не могла подобрать подходящего названия веренице объединенных вместе разноцветных домов, при этом у каждого имелась своя собственная крыша и отдельный вход.
Лифта в доме не оказалось, и они дружно пыхтели до четвертого этажа на своих двоих. Галка вполголоса материлась, Анжела хрипло дышала, хваталась за сердце и на каждом этаже жадно припадала к заветной фляжке, Алиса молча шагала, стремясь как можно скорее добраться до стен спасительной квартиры. Дом, выстроенный в середине прошлого века, содержался в образцовом порядке, впрочем, как и вся, вылизанная до блеска, Швейцария.
Галина долго возилась с замком, целясь ключом в замочную скважину, она постоянно промахивалась. Каждая новая неудача сопровождалась взрывом хохота и шутливыми комментариями.
– Н-да, Галка, снайпер из тебя, как из меня штангист, – тоненько пищала Анжела, прыская в покрасневший от холода жилистый кулачок.
Наконец, оказавшись в маленькой прихожей, освещенной единственной лампочкой, бесстрашно горевшей в компании трех пустых патронов, Алиса почувствовала смертельную усталость. Не обращая внимания на новых подруг, бурно обсуждавших процесс ее будущего перевоплощения, она стащила сапоги и прошла в большую квадратную комнату, где из мебели имелась только огромная круглая кровать, неряшливо застеленная алым атласным покрывалом в подозрительных пятнах. В углу торчал пыльный столб напольного торшера. Алиса наклонилась, пошарила рукой в поисках выключателя, и по комнате разлился приглушенный грязновато-желтый свет. Маленький телевизор, окруженный дюжиной немытых пепельниц, стоял прямо на полу. Прикроватный коврик, бывший когда-то белым, пестрел бурыми разводами и прожженными пятнами. Алиса в изнеможении опустилась на кровать и прислушалась к доносившимся из кухни голосам девушек, они весело гоготали, поминутно хлопали дверцей холодильника, звенели посудой, намереваясь продолжить тусовку. Голова гудела набатом, пульс гулко стучал в ушах, Алиса осторожно прилегла и принялась тереть лоб ледяными пальцами.
«Теперь я буду здесь жить. Офигеть, – с тоской думала она, разглядывая убогую, засиженную мухами, тюлевую занавеску. – Видно, с лета не стирана. Все равно лучше, чем тюремная камера, – мелькнула в голове здравая мысль. —Господи, до чего ж я докатилась. Бернская проститутка. Страшно-то как, господи. Разве я об этом мечтала? Хотя, мама всегда этого боялась. Когда я в Москву собралась, она все время плакала и твердила: «Деточка, что ты делаешь? По всем каналам твердят, чем фотомодели заканчивают. В Москву, в Москву, а потом частный бордель и полтора десятка мужиков за ночь…» Может, мамины страхи материализовались? Все психологи в один голос талдычат, что самый страшный на земле яд – мысль человеческая. Что я плету? Нет, сваливать на маму глупо. Сама попала в переплет, самой и выбираться. Боже мой, как же я по мамулечке соскучилась. Как она там? Убивается, наверно. Ладно, буду действовать по принципу Скарлетт: – я не буду думать об этом сегодня. Я подумаю об этом завтра. Главное сейчас – выжить. В моем положении – не до жиру, быть бы живу. И девчонки мне в этом помогают. Дай бог им здоровья», – Алиса прерывисто вздохнула, прикрыла усталые веки, подтянула колени к животу, свернулась калачиком прямо на покрывале и незаметно для себя уснула.
– Ха! А вот и мы с банкетом! – оглушительно заорала Галина, вкатывая в комнату низкий сервировочный столик, заставленный холостяцкой закуской – тарелка бледной ветчины, банки зеленого горошка и маслин, в центре горделиво красовалась литровая бутыль «Смирновской».
Алиса даже не шевельнулась.
– Ну, вот, блин, суприза нэ случылось, – разочарованно оглянулась Галя на прислонившуюся к косяку Анжелу. – Хотели ее в наш профсоюз прынять, а новобранец дрыхнет, яки ангел.