– Жизнь прекрасна, несмотря ни на что! – крикнула она и, вернувшись к столу, провозгласила:
– Ну, чо, девчонки, вздрогнем! С днем рождения тебя, роковуха!– и она привычным жестом отправила в рот порцию «Кровавой Мэри», перевела дух и добавила: – Вот теперь, Галка, вызывай такси. Подкатим к офису с шиком.
Клуб с помпезным названием “Cabare East” располагался довольно далеко от центра на симпатичной, застроенной по большей части частными домами Нойонгассе. Таксист, добродушный мулат лет тридцати пяти с пудовыми кулачищами и наивной детской улыбкой, ехал не торопясь (местные жители вообще суету презирали), и Алиса имела возможность полюбоваться старой частью города из окна автомобиля, ее поразило обилие причудливых фонтанов, удачно гармонировавших со средневековым флером серо-зеленых зданий с покатыми черепичными крышами, средневековые арки и медведи. Медведи здесь были повсюду: толстые и не очень, свирепые и дружелюбные, они важно выпячивали мохнатую грудь на гербах, на флагах, развевавшихся над бассейнами фонтанов, в витринах многочисленных лавочек, продававших все тех же медведей в качестве сувениров. Заметив удивление Алисы, сидевшая бок о бок Анжела, принялась пояснять:
– Название города произошло от слова «бэр» – медведь, потому что ихний король Бертольд увидел райский уголок природы на берегу Ааре и решил построить здесь крепость, а назвать не знал как. Да, забыла. Он еще охотиться обожал, вот и решил: какого зверя на охоте первым подстрелю, так, мол, город и назову. А убил он косолапого, вот Берн и стал Берном.
– Любит наша Анжэла до ескурсий иногда приставати, потом росповидае, шо почуе, – встряла Галина.
Взяв на себя роль гида, Анжела продолжала:
– В центре парк есть. Бэрен-парк. Так там целая медвежья семья живет. Сходим в выходные, посмотришь. Правда, зимой мишки спят. Весной лучше идти.
Солидные вывески фешенебельных отелей резали глаз, там за сверкающими стеклянными дверями начинался другой, недоступный простому обывателю мир. Мир роскоши, пресыщенности, ханжества и вечного праздника. Мир, в котором три миллиона долларов возносят человека на сияющий пьедестал небожителя, не озабоченного, дотянет ли он до зарплаты, а всерьез мучающегося вопросом: «Не слишком ли убого будет выглядеть прием, если он пригласит туда только двух селебрити – Натали Портман и принца Савойского?». В отдалении промелькнула стрельчатая колокольня с великолепными старинными часами на восточной стороне.
– Цайтхлокентурм, наша хордость – провозгласила Галина, гордая тем, что смогла выговорить труднопроизносимое название и внести свою лепту в экскурсию по городу. – Ох, и назва! Язык зламати можна,– беззлобно проворчала она.
Ближе к центру улочки становились все уже, невысокие дома с красными и коричневыми черепичными крышами, украшенные затейливой лепниной, небольшими пилястрами или балюстрадами, лепились тесно друг к другу, мелькали пестрые вывески винных погребков, а над всем этим надменно высилась колючая, как гигантская засохшая ель, стометровая башня Бернского собора. Алисе показалось, что она попала в сказку Андерсена, и вот-вот из-за угла выскочит Кай с санками, а за ним и Герда в красной вязаной шапочке.
Под хмурым январским небом по узким тротуарам неторопливо текли толпы людей в непродуваемых куртках и трекинговых ботинках с рюкзаками и без. Очевидно, туристы, хотя отличить коренного швейцарца от туриста крайне сложно, потому что положа руку на сердце, скучнее швейцарского стиля, наверно, только монашеский. По внешнему виду швейцарцев вообще сложно определить, кто они и сколько зарабатывают. Даже миллионеры здесь одеваются крайне неприметно. Говорят, корни этой традиции были заложены еще в семнадцатом веке, тогда в Конфедерации существовали законы, предписывавшие, что и кому можно носить, так как считалось, что роскошь могла стать причиной развала страны и морального разложения ее граждан. Ношение изысканной одежды, мехов и драгоценностей строго воспрещалось, людям предписывалось одеваться скромно и благочестиво, дабы не вызвать зависть и недовольство других. Времена изменились, законы тоже, а вот привычка одеваться просто и рационально осталась. Алиса задумчиво разглядывала безликую толпу, неспешно льющуюся по тротуару, как вдруг среди скучных серых и коричневых шапок заметила высокую белую корону монахини, движущуюся навстречу машине.
– Матушка Иветта! – охнула она и инстинктивно пригнулась, пряча голову за спинку переднего сиденья.
– Ты шо? – удивилась Галина. – Какая еще Иветта?
Автомобиль благополучно миновал подозрительную фигуру, и Алиса с облегчением выпрямилась.
– Монахиня. Из церкви отца Жана. Я испугалась.
– А-а-а, ты про ту титку с каструлей на голови? Да ни. Ни бийся. В этом прикиде тебя и мати ридна не прызнаэ, – ухмыльнулась Галя и ободряюще подмигнула.
Алиса опасливо оглянулась и, убедившись, что погони нет, заметила:
– Это не кастрюля. – Этокишнот. Мне отец Жан рассказывал. Монашки надевают его только, когда из монастыря выходят. Говорят, что это название пошло от английского “kiss me not”. Когда английские солдаты-завоеватели приставали к французским монашкам, то те кричали: «Kiss me not! Нельзя меня целовать!». Прикольно, да?
– Ага,–откликнулась Анжела. – Слушай, а это идея! Я с сегодняшнего дня начну охмурять клиентов по новой схеме. Выхожу на перекресток и давай блажить:“Kiss me,baby! Kiss me!” – съязвила она и затряслась от беззвучного смеха.
Машина плавно затормозила перед недавно отремонтированным четырехэтажным с узкими бойницами окон зданием. Вывеска клуба “Cabaret East” искрилась огнями даже днем, игриво переливаясь и подмигивая прохожим.
Заведение на элитарность не претендовало, в полуподвальном помещении первого этажа располагался бар с узкой сценой для стриптиза, далее следовала бильярдная, пропахшее табаком казино с зелеными покерными столами и традиционной рулеткой, далее кабинеты администратора и хозяина борделя.
Девушки миновали вереницу залов и оказались в ярко освещенном коридоре, Галина почтительно постучала в крайнюю дверь, ответа не последовало. Тогда она осторожно заглянула внутрь. Шеф оказался на месте, и девушки ручейком просочились в кабинет.
Господин Мухаммед Камаль оказался низеньким плешивым толстяком в дорогом белом костюме и потертых черных ботинках, в его толстых губах торчало коричневое полено сигары. Окутанный клубами синеватого дыма, он курил и пускал кольца, меланхолично созерцая, как они неторопливо нанизываются друг на друга.
Девушки нерешительно топтались на пороге кабинета в ожидании разговора, но хозяин клуба, казалось, их не заметил. Текли минуты томительного ожидания. Наконец, Галина не выдержала и трубно высморкалась в салфетку. Турок повернулся к вошедшим, приметив Алису, он не выразил особого восторга. Молча встал, и трижды обошел ее кругом, затем знаком потребовал, чтобы она разделась до нижнего белья, долго и цинично изучал грудь, подошел ближе и брезгливо потрогал ее одним пальцем. Глаза его выражали презрительно-похотливое любопытство, он вел себя как на рынке, прикидывая, выгодна ли ему предстоящая покупка. Алиса бледнела и потела, вздрагивая всем телом, когда коротышка тыкал ее толстыми смуглыми, похожими на обрубки, пальцами. Ощупав девушку, он засунул палец в рот и принялся сосредоточенно ковырять им в щели передних зубов, очевидно пытаясь избавиться от застрявших в ней остатков обеда. От него шел приторный мускусный запах одеколона, смешанный с удушливыми ароматами восточных благовоний. Алиса дрожала от негодования.
«Будто кобылу на ярмарке выбирает, – думала она. – Вот-вот потребует, чтобы я зубы показала».
Закончив обследование, Мухаммед сказал что-то по-немецки, голос у него оказался неожиданно тонким и писклявым, как у евнуха. Алиса беспомощно оглянулась на почтительно молчавших подруг. Анжела пришла на помощь:
– Он просит, чтобы ты улыбнулась.
Ну, вот и до зубов дошло дело. Алиса сделала над собой усилие и мило улыбнулась хозяину. Анжела пихнула ее локтем и зашипела:
– Шире. Шире давай. Или тебе документы и работа не нужны?
Осклабившись в американском «cheese», Алиса уставилась на господина Мухаммеда оловянным взглядом. Тот, удовлетворенный видом ряда белых ровных зубов, благосклонно кивнул и снова заговорил по-немецки.
– Он спрашивает, что ты умеешь в нашем бизнесе?
И видя, что Алиса замешкалась, заговорила сама. Турок слушал внимательно, недоверчиво качая плешивой головой, давая понять, что сильно сомневается в достоинствах новенькой. Анжела долго увещевала хитрого азиата, прежде чем он изрек неопределенное:
– Gut. Ich werde darüber nachdenken, was damit zu tun.
Вступилась Галина, и они принялись наседать на турка вдвоем, Алиса горела от обиды и унижения. Однако, времена, когда она могла выбирать, отошли в прошлое, и сегодня ей ничего не оставалось, кроме как смиренно улыбаться наглому хозяину притона и ждать, когда он смилостивится над бездомной женщиной и предоставит ей право на убогую жизнь в борделе. После долгих уговоров господин Мухаммед велел Алисе станцевать. Ежась под его колючим взглядом, девушка исполнила несколько танцевальных па, изо всех сил, пытаясь выглядеть соблазнительно. Турок прыснул от смеха, выразительно пожал покатыми плечами, скороговоркой выпалил что-то по-немецки и демонстративно отвернулся.
– Он сказал, что ты колышешься, как медуза, – живо перевела Анжела и гневно сверкнула глазами, показывая, что Алиса провалила экзамен. – Что от твоих предсмертных конвульсий ему не секса, а в богадельню охота. Но ему тебя жалко, поэтому он тебя берет. Будешь консумацией заниматься.
– Гм-м? – Алиса отшатнулась. – Это что, сумо для проституток? – обалдело пролепетала она.
– А мы не простытутки. Ты этим словом нэ бросайся, – надулась Галина. – Мы – путаны. А консумация – это кохда мужиков разховором надо на шампанское или коньячок раскрутыть.
– Работа не пыльная. Соглашайся и благодари, дурища! – прошипела Анжела и с размаху двинула оторопевшую Алису в бок.