Томно зажмурившись, подставила лицо горячим лучам солнца, наслаждаясь теплом, свободой и мимолетным щекочущим ощущением счастья, счастья беззаботной молодой женщины, сделавшей себе пусть скромный, но подарок. За все утро она ни разу не вспомнила о Марке. Муж приходил к ней каждую ночь. Во сне. Молчал, грустно качая черноволосой головой. Он был очень бледен, прерывисто дышал, будто ему невыразимо тяжело, и все смотрел на нее, подолгу, не отрываясь, точно хотел запомнить каждую черточку ее лица, малейшую складочку, каждую веснушку. Алиса пыталась спрашивать его, как ему там «по ту сторону жизни»? Но он только смотрел на нее большими печальными глазами, будто не решаясь приблизиться к юной вдове, потом поворачивался и уходил. Такой родной, близкий, милый. И сколько ни молила его Алиса остаться подольше, сказать ей хоть слово, он был неумолим. Она просыпалась от собственных всхлипываний с мокрыми от слез щеками, утыкалась в подушку и глухо выла от тоски. Сон повторялся каждую ночь. Один и тот же. В деталях. Марк был одет в старые потертые джинсы и джинсовую футболку, ту самую, в которой она увидела впервые, когда приехала наниматься компаньонкой. Алиса настолько свыклась с его предрассветными визитами, что, укладываясь в постель, непременно душилась духами, купленными после их тайного бракосочетания в Париже. Их она по счастливой случайности обнаружила в кармашке куртки. Эта была последняя ниточка, связывавшая ее с прошлой жизнью, с Марком. Она подолгу любовалась причудливой формой стеклянного флакона, иногда целовала его, вдыхая тонкий танцующий аромат вербены. «Он любил этот запах», – бормотала она, укрываясь пропахшим табачным дымом одеялом и настраиваясь на очередное эзотерическое свидание. А позапрошлой ночью Марк неожиданно заговорил, тяжело вздохнув, он произнес:
– Лиса. Будь осторожна.
Алиса, смирившаяся с немыми сновидениями, была ошарашена, и смысл сказанного дошел до нее не сразу. Тающий силуэт мужа обернулся и повторил:
– Осторожнее, Лиса. Береги себя.
Алиса проснулась встревоженная, весь день не находила себе места, изнывая от снедавшей ее тревоги. Потом поуспокоилась, а вчера Марк не приходил. Впервые за последние три недели, и девушка решила, что его душа успокоилась, и порадовалась за него. И сегодня она ни разу не вспомнила о Марке, а это могло значить только одно – саднящая рана в том месте, где предположительно обитает душа человеческая, начинает покрываться прозрачной пленкой пока соединительной ткани, то есть до рубцевания еще далеко, но процесс начался, слабо, неуверенно, едва заметно, но пошел.
– Кажется, выздоравливаю. Это надо отметить! – решила она и, почувствовав дразнящий запах горячего шоколада и свежих булочек, долетавший из кофейни напротив, быстро побежала через улицу.
Прогрохотавший мимо и сияющий, как все в Швейцарии, красный трамвай, водворил в ее сердце забытое ощущение мира и покоя.
Войдя, она выбрала место у окна, заказала чашку горячего шоколада с миндальными пирожными и принялась рассматривать прохожих. У толстой тумбы с афишами отчаянно спорили двое мужчин, один из них был в полицейской форме. Они размахивали руками, тыча в какой-то плакат. Прищурившись, Алиса разглядела собственную фотографию, над которой аршинными буквами было написано по-немецки:
– «Внимание! Розыск!»
Радужное настроение улетучилось в мгновение ока, она испуганно втянула голову в плечи, торопливо нацепила солнцезащитные очки, осторожно огляделась по сторонам и помертвела.
За ее спиной сидел тот самый нескладный мужчина в шляпе, которого она заметила, перед тем как войти в бутик. Лицо его, скрытое широкополой шляпой, оставалось в тени, редкая светлая растительность на широком подбородке и кончик длинного носа – все, что удалось рассмотреть. Незнакомец просматривал утреннюю газету, неторопливо прихлебывая кофе, однако Алиса поймала его быстрый взгляд, скользнувший по ее лицу поверх развернутого газетного листа, мужчина энергично встряхнул его и снова уткнулся в газету. Этот скупой почти неуловимый жест показался ей знакомым. Где-то она видела такую вот посадку головы, резкое движение плечом и…
– Нет! Нервы ни к черту. Мерещится, – попыталась она отогнать дурные мысли. – А, вдруг, он из полиции? Они напали на след! – от этой мысли ее бросило в озноб.
Пальцы, державшие ручку чашки, судорожно сжались, послышался угрожающий треск, она чуть не отломила хрупкий фарфоровый изгиб, пирожное еще минуту назад, таявшее во рту, застряло в горле, Алиса поперхнулась и громко закашлялась. Теперь уже не только мужчина в шляпе, но и остальные посетители кафе бросали на нее недоуменные взгляды, подскочившая со стаканом воды официантка, залопотала что-то по-немецки, участливо заглядывая Алисе в глаза. Алиса соскочила с места, оттолкнула протянутый стакан, облив опешившую девушку, и опрометью выбежала из зала, оставив на стуле пакет с покупками.
«Бежать! Но куда? Если это и впрямь полиция, то они проследят до дома Гали, и тогда мне крышка!», – она неслась, не разбирая дороги, расталкивая гуляющих, не обращая внимания на возмущенные возгласы, несущиеся ей вдогонку, не соображая, что привлекает к себе ненужное внимание. Мысль о том, что ее преследуют, утраивала силы и заставляла бежать вперед. Алиса хрипло дышала, холодный воздух противно щекотал разгоряченное горло, ноги подкашивались, споткнувшись о бугор канализационного люка, она полетела вниз и расквасила бы себе подбородок, если бы чьи-то сильные руки не подхватили ее и не поставили на ноги. Молодой мулат в синей бейсболке добродушно скалил зубы, глядя на задохнувшуюся от бега рыжую девушку. Алиса опомнилась, переведя дух, отрывисто поблагодарила спасителя и побрела к видневшемуся неподалеку фонтану. Грудь ходила ходуном, в ушах натужно, короткими толчками пульсировала кровь, она с трудом волочила ноги. Энергия, поутру бившая ключом, испарилась, оставив ощущение пустоты и надломленности.
«Будто вампир поцеловал», – слабо усмехнулась она, присаживаясь на край холодной скамьи.
Два сизаря, клевавших засохший кусок булки, бросили неоконченный обед и осторожно бочком приблизились к белым кроссовкам Алисы, кося черными бусинками глаз в ожидании угощения. Девушка печально улыбнулась неожиданной компании и развела руками, мол, рада бы угостить, да нечем. Голуби поняли и тут же потеряли к ней интерес, поспешно вернувшись к опрометчиво оставленному сухарю. Алиса огляделась, она сидела в небольшом дворе, обсаженном буковыми деревьями. Паника улеглась, оставив в душе щемящую тревогу, три серых дома под традиционно красными черепичными крышами, молча таращили на нее квадратные от любопытства оконные проемы. Под каждым окном виднелось кашпо с цветами, Анжелка говорила, что в теплое время года город похож на большой цветник, на всех подоконниках ярко пылает красная герань – символ достатка у швейцарцев. Неподалеку копошились два мальчика лет семи-восьми, накачивая велосипедную шину, еще один лет тринадцати учился кататься на скейтборде. На переодетых полицейских они не походили. И, похоже, никому до нее не было дела.
Алиса вздохнула свободнее. Спросив у проходившей мимо старушки название улицы, она сориентировалась, теперь она находилась к северу от центра. В том самом районе, где располагалась церковь отца Жана, мистическим, непостижимым образом ноги сами принесли ее к месту, бывшему надежным убежищем в течение нескольких дней. Сердце екнуло. Может, пойти к нему? Рассказать о своих страхах? Алиса неуверенно побрела вниз по улице, пройдя два квартала, она увидела шпиль храма, машины, толпящихся у входа, людей и растерялась. Что она ему скажет? И главное, зачем? После того как кюре оттолкнул ее? Отказался от нее из боязни быть замешанным в криминальную историю с неблагонадежной иностранкой?
Потоптавшись на месте, она заметила, что толпа, стоящая у входа в церковь, растет, прихожане все прибывали и прибывали.
«Наверно праздник какой-то, – решила Алиса. – А тут я со своими бреднями…»
И она повернула назад, в тесный дворик с нелепым кругляшом пустого бассейна. Просидев около часа, глазея на иссякшее жерло фонтана и серые, изрытые непогодой, стены домов, Алиса почувствовала себя неуютно. Добропорядочные жилища швейцарских граждан взирали на нее осуждающе, ревностно оберегая частную жизнь плотными шторами и жалюзи.
– «Здесь тебе не место», – казалось, говорили они, сурово поблескивая чистыми стеклами.
Солнце спряталось, подул резкий северо-восточный ветер. Стыли ноги, кожа на руках съежилась и покрылась шершавыми цыпками, у нее с детства была аллергия на мороз. Шел пятый час вечера, заметно похолодало, в конце января до весны еще далеко. Алиса старалась согреться всеми доступными способами: растирала немеющие щеки, поочередно прыгала на одной ножке, дула на скрюченные от холода пальцы. Наконец, она сдалась. И решила потихоньку двигаться к дому, где Галка с Анжелой, наверняка, себе места не находят. Ведь она ушла из дому без предупреждения. Ушла и пропала. Алиса живо представила себе их крохотную кухонку на Дайнештрассе, стол, заставленный воскресными деликатесами и пустыми банками из-под пива, неистовствующую Галину и,рассудительно хмыкающую, окутанную табачным дымом, Анжелу.
– Ох, и попадет же мне! – улыбнулась она, выбираясь на оживленную, звенящую трамваями, Брайхтенштрассе. Быстро темнело, в густых сиреневых сумерках девушка почувствовала себя в относительной безопасности и, слившись с толпой гуляющих, двинулась в направлении дома, стараясь избегать, ярко освещенных витрин, ресторанов и магазинов. Через полтора часа без особых приключений (если не считать, что ей пришлось трижды справляться, правильно ли она идет), она достигла знакомого перекрестка. Свернув налево, оказалась на Берхофштрассе, еще один квартал – и она дома. Копируя, киношные приемы конспирации, она старательно жалась к стенам домов и поминутно озиралась, чтобы исключить возможность слежки. Понимая, что заметить хвост в наступившей темноте практически невозможно, Алиса перемещалась короткими перебежками. Пройдет метров пять и застынет истуканом, вжавшись в стену, еще три метра – и снова столбом. Похоже, никто за ней не шел. Стоящий поодаль, темно-серый «фольксваген», полностью слившийся с окружающим мраком, она не заметила.