– Прости, – в его равнодушном голосе зазвучало недовольство. – Я должен возвращаться. Запомни: один, один, семь…
Алиса проснулась, тело, покрытое липкой испариной, было неприятно влажным, она часто дышала, налитая свинцовой тяжестью голова, гудела. Потолок комнаты, расчерченный косыми полосами неонового света, тускло светился, освещая разбросанную по комнате одежду, жестянки с окурками и забытую на сервировочном столике початую бутылку. Воздух, напитанный алкогольными парами и застарелым запахом табака, был густым, невыносимо вонял кислятиной, потом и нищетой. Перед рассветом измученные фонари дрожали и помаргивали, отчего свет в комнате колебался, придавая окружающей обстановке оттенок ирреальности, некоей фата-морганы.
«Будто я в другом измерении», – подумала Алиса.
Со стороны кровати донесся сиплый шепоток, девчонки все еще не спали:
– Наконец-то угомонилась. Слышала, как стонала? Быдто ее в аду на сковородке жарют. Я точно тэбэ ховорю – нечыста у нее совэсть. Ой, нечыста, – Алиса узнала хрипловатый голос Галины. Язык у нее заплетался, свидетельствуя о том, что отца Жана помянули от всей души.
– Да, заткнись ты, говорю. Дай вздремнуть чуток, – недовольно буркнула Анжела и тяжело перевалилась на другой бок, от чего изношенные кроватные пружины разразились громкими стонами.
– Не, ты як хочэшь. А я завтра до полыциы. Дыму бэз охня нема, Анжелка. Чатырэ трупа на курортэ, вчера батько Жан. Там хдэ она – смэрть так и рыщет. Чуэ моэ сердцэ – падалью от нее несет. Рэшэно – спозаранку в полыцию беху, – не унималась Галина.
– Если доживешь, – съязвила Анжела.
– Как это? – не поняла Галина.
– Как как? Придушит она тебя ночью, как кутенка, и поминай как звали, – продолжала издеваться Анжела, сонно причмокивая.
– Дура ты! Я ж тэпэрь хлаз нэ сомкну, – взвилась Галина.
Чтобы не слышать дальнейшие оскорбления, Алиса с беззвучным стоном заткнула уши пальцами. Ее душили слезы, но девушка собрала силу воли в кулак и, стиснув зубы, пролежала без сна до утра. Она напряженно обдумывала создавшуюся ситуацию, искала выход и каждый раз заходила в тупик.
«Один, один, семь. Запомни. Что это значит? – прощальные слова Марка не давали ей покоя. – Может, это номер дома, квартиры или некий шифр? Черт знает что такое. Один, один, семь…»,– она беззвучно шевелила губами, силясь вникнуть в смысл сказанного. Смысл не находился, тупо ныла голова, Алиса терялась в догадках, измысливая все новые, более изощренные варианты трех чисел, доведя себя до исступления, она плюнула:
– Три цифры, три цифры. Запомни. Тоже мне Пиковый Король выискался. И думать не буду. Есть дела поважнее. Тут жизнь на карту поставлена, а он загадки загадывает.
В семь часов она потихоньку встала, накинула прожженный в некоторых местах махровый халат Галины, пробралась на кухню, заварила крепкий кофе, вытянула сигарету из оставленной Анжелой пачки, закурила и задумалась. Выбирать ей не из чего: либо ждать, когда ее сдадут девчонки, либо идти с повинной. Бежать не имело смысла, ее липовый паспорт хранился у господина Камаля, а без документов на работу не примут, бродяжничать и попрошайничать – схватят через неделю. Кроме того, Алиса была уверена, что Галя Козодой, переметнувшаяся в стан врагов, явится в полицию через час после ее побега, опишет ее новую внешность, и пиши пропало. Будет хуже, чем если она решит сдаться полиции сама. Выхода нет. Оставалось одно: объявить о добровольной сдаче и уйти с высоко поднятой головой. В тюрьму. Пожизненно. За преступления, которых она не совершала.
А что она видела в этой жизни? В сущности – ничего. Школа, вредная учительница математики Капитолина Ивановна, ненавидевшая хорошеньких девочек, потому что была старой девой, обязательный стакан кефира на ночь (мама свято верила в исключительную полезность сего немудрящего напитка), неудачная попытка стать моделью, волшебный кусочек замужества и трупы, трупы, трупы. А может, и вправду это она их всех?
Червь сомнения в собственной вменяемости заполз в голову и принялся методично подгрызать пульсирующие от напряжения мозги. «Да я с ума схожу! Нельзя! Надо держать себя в руках, не распускаться».
Не терять лицо,– так учила ее мама. «Лицо. А сохранилось ли оно?»
Алиса щелкнула крышкой, брошенной на столе, Галкиной пудреницы. Припорошенное золотистой пыльцой равнодушное зеркало отразило встревоженный взгляд, черные полукружья под глазами, скорбную складку, наметившуюся у губ и несколько седых волос на висках. Алиса ахнула и принялась яростно выдирать серебристые искры, шипела, моргая слезящимися от боли глазами, и драла, драла, драла, вымещая на предательской седине злость и бессилие перед несправедливой судьбой. Расправившись с последним волоском, она уронила голову на руки и безутешно разрыдалась.
Ее плач разбудил Анжелу, и она явилась в кухню в одних трусах, криво позевывая, уселась напротив ревущей Алисы, воткнула в зубы сигарету и прошамкала:
– Что за вой? Что за рев? Уж не стадо ли коров? – процитированное ею детское стихотворение не возымело должного действия, Алиса продолжала захлебываться слезами. – Кончай ныть, говорю. Лучше скажи, что делать собираешься? Мы тебя скрывать больше не можем, сама понимаешь. Полицаи щас окончательно озверели, хуже того – они поняли, что ты все еще в городе. Уже по всем притонам, поди, шерстить начали. Скоро и до нашей богадельни доберутся. Не знаю, как мы с Галкой от Мухамета отбояримся. Попрет небось за то, что тебя подсунули. Придется другое место искать. Жалко, – Анжела вздохнула и уронила на стол серую колбаску пепла.
– П-п-простите меня, – заикаясь, выдавила Алиса. – Я п-понимаю. Сейчас соберусь и пойду в полицию.
– Решилась, значит? Ну-ну, – Анжела испытующе посмотрела на зареванную физиономию Алисы. – С повинной, значит…
– А что мне остается? Обложили, как медведя. Со всех сторон, – Алиса обреченно покачала головой и уставилась в стол.
– Так, значит, это ты их всех, да? – вкрадчиво ввернула Анжела, подавшись всем телом вперед. Ее тощие груди повисли над столом, как заячьи уши.
– Да, нет же! НЕТ! Сколько раз можно говорить, что я пальцем ни к кому из них не прикоснулась! Кто-то орудует за моей спиной, а я – мишень, жертва! Понимаешь ты или нет? – бешено заорала Алиса, слезы мгновенно высохли, она тряслась от бессильной ярости.
– Ишь ты, жертва, – Анжела прикурила следующую сигарету. Выпрямила спину и, клубясь в сизом дыму, как египетская жрица у жертвенного огня, задумчиво сказала: – Хотя я тебе верю. Черт знает почему, но верю. И знаешь что? Я так кумекаю: если ты пойдешь в полицию – тебе хана. Иностранцы здесь народ бесправный, а русские вообще не люди. Может, попробуешь встретиться с той теткой? Ну, которая вдова банкира? Расскажешь ей все как на духу. Она же из наших. Русская. Может, поверит. Поможет. Выгородит тебя.
Заметив вытянувшееся лицо Алисы, она пояснила:
– В тюрьму ты всегда успеешь. А руки опускать – дело последнее. Попытка не пытка. Попробуй. Чем черт не шутит, а? Вчера сказали, она в отеле «Бельвью» остановилась. Это в центре, на Кохерштрассе. Самая крутая ночлежка в городе. Для царственных особ.
– Так Галина все равно сегодня на меня заявит, – в глазах отчаявшейся девушки промелькнул робкий проблеск надежды и мгновенно потух. Поймав вопросительный взгляд Анжелы, она созналась:
– Я все слышала ночью.
– Не парься. Галку я на себя возьму. В ближайшие два дня она будет молчать, как мумие, а потом я за нее не ручаюсь.
Анжела встала и, тряся хилыми сосцами, принялась варить себе кофе. Обернувшись, заметила недопитую рюмку водки, с сомнением посмотрела на Алису.
– В голове после вчерашнего, как в Госдуме, одни прения. Разговеться что ли для тонуса? – и, не дождавшись одобрения, опрокинула водку в рот. – Чего смотришь-то? – упрекнула она укоризненно глядевшую на нее Алису. – Пью и пить буду. Если б не этот эликсир жизни, давно б уже в психушку загремела. Давай по маленькой?
Алиса отрицательно покачала головой, машинально рисуя на заляпанной поверхности стола загадочные один, один, семь. Присмотревшись, Анжела фыркнула:
– Совсем сдвинулась? Номер полиции выписываешь.
– Это номер полиции? – удивилась Алиса.
– Сто семнадцать-то? Конечно. Будто ты не знала.
Девушка отмолчалась. Рассказывать Анжеле о Марке было верхом глупости.
Глава двенадцатая
После душа Анжела устроила мучившейся похмельем Галине аутодафе, и после тридцати минут мучительных переговоров, во время которых Анжела несчетное количество раз переходила от неприкрытой лести к угрозам, и от клятв в верности к проклятиям до седьмого колена, Галина, наконец, сдалась. Пообещав пока не доносить на Алису, она заслужила звонкий поцелуй и спасительную дозу сорокаградусного лекарства.
Около полудня она вышла из подъезда и решительно направилась к центру, но по мере приближения к исторической части города, ее уверенность начала потихоньку испаряться, уступая сомнениям и страху.
Отель «Бельвью» располагался в центре, на набережной Ааре, перед выходом девчонки ее тщательно проинструктировали.
– Он на королэвский дворэц похожий. Грам-а-а-дный, мымо не пройдешь. На самом береху торчыт, – живописала Галина, хлопнув Алису по плечу. – Попытай судьбыну, Алька, авось и выйдэ.
Подмерзшие за ночь лужи к обеду подтаяли и хрустели под ногами, как монпансье. Солнце, ослабевшее за зиму, постепенно набирало мощь, приятно грея спину, в прозрачной синеве там и сям бродили одинокие барашки облаков.
Респектабельный «Бельвью», возведенный в начале двадцатого века, она заметила еще издали, неподалеку высилось солидное здание Федерального парламента. Кроме первого этажа, где, вероятно, находились рестораны, конференц-зал и прочее. Алиса насчитала еще три плюс мансарды под нарядными коричнево-красными крышами. Высокие стрельчатые окна отеля помпезно сверкали, отель прямо-таки источал дух сытого буржуазного довольства.
– Самодовольный дедуля, – констатировала Алиса, не замечая, что рассуждает об отеле как о живом существе.