Алиса смежила веки, чувствуя, как по лицу заструились струйки холодного пота. Известие о приезде мамы приободрило ее, она немного успокоилась, чуть передохнула и вновь открыла глаза, давая понять, что готова продолжить. Лефевр, терпеливо ожидавший своей очереди, подсел поближе, достал уже знакомый блокнот в черном кожаном переплете и вопросительно глянул на переводчицу. Та кивнула, и он начал:
– Сначала формальности. Ваше имя, фамилия, дата рождения и гражданство.
Алиса тяжело вздохнула и прерывистым шепотом принялась отвечать на вопросы. Разговор получился тяжелым, рассказывая об убийствах Марка и Лейба, Алиса расплакалась, и ей снова пришлось ввести успокоительное. Об отце Жане и Диане Фридман она говорила спокойно, и только гримаса боли, время от времени, искажавшая ее исхудавшее лицо, свидетельствовала о том ужасе, который ей пришлось пережить. Комиссар Лефевр был тактичен и на исходе часа откланялся, пожелав больной скорейшего выздоровления.
– Он придет завтра после обеда, – пояснила Мария, проводив комиссара до двери. – Вам повезло, милочка. Крупно повезло. Этот Герье – серьезный преступник, он уже три года разыскивается Интерполом. И пока безуспешно. Скрывался в ЮАР и на Ближнем Востоке. Подозревается в пяти нашумевших убийствах – В Италии, Франции, Монако, Португалии. Повторяю, вам крупно повезло. Вам удалось выжить.
– И я бы не выжила, если бы он не мечтал заполучить деньги Фридманов, – отозвалась Алиса.
– Н-да, – покачала коротко остриженной головой Мария. – Досталось вам, дорогая. И деньгам вашим, доставшимся такой ценой, не позавидуешь!
– Каким деньгам? – искренне удивилась Алиса.
– Как каким? Ну, не притворяйтесь глупенькой, Алиса. Ведь Герье был прав, когда говорил, что наследниц у Фридмана только две. Вы и дочь Дианы– Майя. Понимаете? – назидательно произнесла Леонидова. – Вы, хорошая моя, теперь богаты. И не просто богаты. А бас-нос-лов-но богаты. С чем я могу вас поздравить. В противном случае клиника «Деля Тур» не предоставила бы вам палату-люкс.
Алиса помолчала, обдумывая услышанное, и вдруг спросила:
– А Майя? Она жива? Он не убил девочку?
– Жива-здорова. Не волнуйтесь. Вам сейчас о себе думать нужно.
Но Алиса не унималась:
– А меня точно не посадят? Ведь там, на местах преступлений и отпечатки мои, и следов уйма, – с сомнением в голосе шептала она. – Я этого так боялась, так боялась. До смерти. Потому и в полицию не шла. Думала, закроют.
– Алиса, вы меня поражаете, – засмеялась посольская дама. – Сама наивность. Вы же проходите по делу как свидетель. И только. Вы и есть главная улика против Герье. Следствие во всем разберется, у них свои методы работы с преступниками, не в шашки же они с ним будут играть, в конце концов. Поймают и все из него вытрясут. Уж это я гарантирую. А теперь, пора спать, – твердо сказала Маша, вставая. – Завтра с утра продолжите давать показания. А в пятнадцать ноль-ноль прилетает ваша мама. Так что думайте только о хорошем, дорогая. Приятных снов. И пусть Оле-Лукойе раскроет над вашей хорошенькой головкой зонт со сказками, – на прощанье пошутила она и, ласково погладив руку Алисы, ушла.
Стуча каблучками, в палату вошла пухленькая медсестра с белым лотком, на котором неприятно поблескивали иглы шприцов. Поставив инструменты на прикроватный столик, она повернулась к Алисе. Ее лицо просияло, улыбнувшись, она поинтересовалась состоянием мадам «Фгидмань» (ее французский акцент позабавил Алису) и сообщила, что через пятнадцать минут принесет ужин. Причем, кормить больную она будет лично, с ложечки.
– Как бэби, – пошутила женщина и сделала первый укол.
За первым последовали еще три. Алиса смотрела на длинные иглы, больно прокалывающие истончившуюся кожу, и думала о маме. И не верила. Не верила, что обнимет ее завтра. Ей казалось, что и мама, и Россия, и вся прежняя жизнь приснились ей. Или случились давным-давно, лет двадцать тому назад. Не верила, что все закончилось, что правда восторжествовала, что теперь она богата и независима, а главное –жива! Жива, несмотря ни на что. Жива и ей не грозит никакая беда. Она так привыкла бояться, спасаться, убегать, страдать. Ей казалось, что ее несчастьям не будет конца, что она родилась, чтобы помучиться и умереть.
«Нет, не думать! Все кончилось и больше никогда не вернется. Да, но Герье же не поймали? А, вдруг, он вернется, чтобы добить Алису?, – ее залихорадило. – Нет, не надо об этом! Лучше о маме», – и она вспомнила, как мама читала ей на ночь «Мэри Поппинс», как возила в московский зоопарк, когда рассердившийся на, обступивших вольер людей, слон облил их водой из грязного бассейна. Алиса была тогда в новом белом платье и, глядя на уродливые бурые пятна на подоле, горько плакала от обиды. Милые сердцу воспоминания согрели душу, и Алису накрыла волна тихого счастья.
Медсестра похвалила ее за терпение и вышла, неслышно притворив за собой дверь. А Алиса лежала, лежала, да и заснула, не дождавшись ее возвращения. Медсестра, вкатившая через полчаса сервировочный столик с легким ужином и фруктами, остановилась, растерянно глядя на безмятежно спящую пациентку. Потоптавшись с минуту, она беспомощно развела руками и на цыпочках отправилась восвояси.
Эпилог
Прошло два года. Апрельским вечером в маленьком ресторанчике в центре Москвы ужинали три закадычные подруги. По случаю субботы ресторан был полон, в центре зала пианист неторопливо наигрывал томный блюз, в приглушенном свете настенных бра плавно двигались пары танцующих. Разодетые в пух и прах девчонки, наслаждались вкусной едой, хорошим вином и обществом друг друга. Симпатичный официант в белоснежной рубашке и бабочке поминутно подбегал к столу, поднося готовые блюда. Галка, сменившая свои обесцвеченные лохмы на элегантное каре, но не отказавшаяся от привычки есть от пуза, заказала добрую половину меню.
– А шо? Исти так исти, – прожив в Москве целый год, от певучего украинского говора она так и не избавилась. – Я голодна, як вовк.
– Смотри, чтоб твой Лагерфельд по швам не треснул, – беззлобно подтрунивала над ней Анжела, плотоядно разглядывая рыжего омара, искусно обложенного зелеными веточками молоденькой спаржи.
Она тоже изменилась, чуть поправилась, привела зубы в порядок и превратилась в миловидную светло-русую блондинку с бархатными глазами. Крючковатый нос немного ее портил, но в общем Анжелка производила впечатление приятной ухоженной женщины.
– Ничого, ще куплю, не бийся, – с набитым ртом хихикнула Галина. Вытерла лоснящийся рот льняной салфеткой и принялась за паштет из перепелки.
– Эх, деревня, – не унималась Анжелка. – Салфетка на коленях должна лежать, а рот бумажными нужно вытирать. Учу тебя, учу. Все без толку! Алиса, хоть ты ей скажи! – всплеснула она руками и негодующе посмотрела на сидящую напротив Алису.
Официант, подошедший налить дамам вина, невольно засмотрелся на эффектную длинноволосую Алису и пролил вино на скатерть. Побледнел, покраснел, принялся извиняться и, окончательно смутившись, растерянно замолчал.
– Ничого, хлопец, мы не бояри, – уютный говорок Гали разрядил обстановку. Парень заулыбался, еще раз извинился и отошел.
– Хороша ты, Алиска. Ишь, пацаненок очумел, – прокомментировала Анжела, откровенно любуясь подругой.
Тонкая, в роскошной блузе из какой-то воздушной ткани цвета пепельной розы и кремовых брюках, Алиса, выделялась балетной осанкой и изяществом. Она невозмутимо продолжала есть свой суп из спаржи, но в ее нефритовых глазах заплясали озорные бесенята.
– Да, бросьте, девочки. Не смущайте.
Через полтора месяца после выписки из клиники «Де ля Тур». Алиса с мамой вернулись в Москву, в подмосковную резиденцию Фридманов. Через пять месяцев Алиса и Майя Фридман вступили в права наследования, и наступил момент, когда Алиса смогла распоряжаться состоянием по собственному усмотрению. Чтобы контролировать бизнес, ей пришлось поступить в МГУ на банковское дело, так как после смерти Фридманов она автоматически стала председателем совета директоров банковской сети «Фридман групп». Пока все ответственные решения принимал близкий друг покойного свекра и член правления головного банка Михаил Шувалов, но со временем Алиса надеялась стать самостоятельной боевой единицей. Училась она прилежно, сознавая, что это не только ее личное благосостояние, но и будущее, созданной Лейбом компании.
– Видел бы меня Марк, – порой грустила она, – он бы гордился.
Из девятнадцатилетней девчонки с мишурой в голове родилась молодая женщина с мощным нравственным стержнем и доброй душой. Чудовищная трагедия полностью перевернула ее жизнь, в Гриндельвальде погибли не только Фридманы, но и та прежняя пустышка. Вместо нее на свет явилась совсем другая Алиса – чистая, сильная, смелая. Швейцарское чистилище вытравило из нее фальшь и низость, меркантилизм и ханжество, оставив лишь крепкую здоровую суть.
Кричащая роскошь ей претила, и помпезную усадьбу Фридманов Алиса продала, предпочитая жить в трехкомнатной квартире на Арбате.
Замуж она не торопилась, хотя недостатка в поклонниках не испытывала. Вероятно, рана от произошедшей трагедии еще не затянулась, и к серьезным отношениям она была пока не готова. Разве что, легкий флирт, чтобы держать себя в форме. Девчонки шутливо прозвали ее монашкой.
Про своих спасительниц – Галю и Анжелу она не забыла, вернула их в Россию, купив каждой по квартире в Москве. Счастливая Галя тут же перевезла детей и старенькую маму из Буженки к себе в Хамовники. Посовещавшись, подруги решили основать благотворительный фонд помощи матерям-одиночкам и женщинам, оказавшимся в трудной жизненной ситуации.
– Щоб таких, як мы с Анжелкой, в свите ставало все менше, – гордо сказала Галка.
Анжела, как человек более рассудительный и прагматичный стала директором фонда, а Галина – ее первым и единственным заместителем.
– Вона голова, – заявила Галя, хлопнув Анжелку по спине, – а я серце. Ось так!
Работали девочки на совесть, добрые, отзывчивые, они живо откликались на любую беду и помогали нуждающимся женщинам, чем могли.