11 января 1742 г. посол Шетарди лично прочел Елизавете требования французского короля о территориальных уступках Швеции. Елизавета ответила, что она употребила бы все средства, указанные ей французским королем, для выражения своей благодарности шведам, если бы только дело не касалось уступок, противных ее славе и чести. Пусть сам король будет судьей: что скажет народ, увидя, что иностранная принцесса, мало заботившаяся о пользе России и ставшая случайно правительницей, предпочла, однако, войну стыду уступить что-нибудь, а дочь Петра I для прекращения той же самой войны соглашается на условия, противоречащие столько же благу России, сколько славе ее отца и всему, что было куплено ценой крови ее подданных для окончания его трудов.
Елизавета была права — уступка русских территорий Швеции неизбежно привела бы к государственному перевороту в России.
Тогда Шетарди решил действовать через ближних советников императрицы — Бестужева и Лестока. Он предложил обоим ежегодную пенсию от французского короля в 15 тысяч ливров. Бестужев вежливо отказался, а Лесток принял пенсию, пообещав содействовать соблюдению интересов Франции в русской политике.
Хотя Россия и Швеция продолжали находиться в состоянии войны, шведский посланник Эрик Нолькен вел переговоры с русскими вельможами в Петербурге, а в апреле 1742 г. даже прибыл в Москву на коронацию Елизаветы. Но и в Москве Нолькен не добыл согласия русского правительства на какие-либо территориальные уступки и в конце мая отправился в Швецию.
6 июня 1742 г. Нолькен прислал в лагерь фельдмаршала Ласси с унтер-офицером и барабанщиком известие о своем прибытии и письмо на имя Шетарди для пересылки в Москву. Унтер-офицер и барабанщик были помещены при команде конной гвардии в ставке генерал-майора Ливена. Но в тот же день среди гвардейских пехотных полков раздался крик: «К ружью! Шведы, шведы!» Гвардейцы устроили настоящий мятеж и пытались линчевать шведских парламентеров и офицеров-иностранцев, находившихся на русской службе. С большим трудом Ласси и Кейту удалось подавить мятеж и спасти несчастных шведов. Виновные отделались весьма мягкими (для военного времени) наказаниями — 17 зачинщиков были сосланы в Сибирь или в дальние гарнизоны. Этот бунт хорошо показывает настроения, царившие в русской армии. В такой ситуации ни о каких уступках Швеции не могло идти и речи.
Пока шли переговоры, русские войска сильно опустошили район боевых действий в Финляндии. В этом деле особенно отличились донские казаки под начальством своего старшины Ивана Краснощекова, пожалованного в 1740 г. в бригадиры.
12 августа 1742 г. отряд казаков, которым командовал Краснощеков, близ Гельсингфорса нарвался на сотню шведских драгун под командованием майора Шумана и был разбит. Сам Краснощеков был ранен и взят в плен, но по пути в Гельсингфорс умер от ран. Позже тело его было передано русским по просьбе Ласси. Тело Краснощекова отвезли на родину и похоронили. Однако откуда-то появилась версия, что шведы-де содрали с живого Краснощекова кожу, отчего тот и помер. Неужели тело с содранной кожей было бы выдано русским, и Ласси не поднял бы шума? Тем не менее эта распространилась версия в начале XX в.[116]
К началу июня 1742 г. у Ласси в Финляндии была 36-тысячная армия. 7 июня русские выступили из-под Выборга и двинулись вдоль Финского залива, чтобы иметь возможность получать морем продовольствие и боеприпасы.
13 июня Ласси получил сведения о сосредоточении шведских войск (19 пехотных и 7 конных полков) на сильно укрепленной позиции в районе Мендолакса. 20 июня русская армия вышла к рубежу реки Вираоки. Здесь были оставлены обозы и лишние тяжести. Взяв с собой продовольствие на десять дней и боеприпасы, русские войска продолжали наступление. К 25 июня они, преодолев труднопроходимую местность, приблизились к Мендолаксу. С фронта позиция шведских войск была недоступна, а с флангов к ней вела только узкая дорога. Несмотря на это, Ласси решил атаковать противника. Но как только русские войска перешли в наступление, шведы оставили свои позиции и отошли в Фридрих-сгам. Главные же силы шведов сосредоточились в лагере при Сумме. Вслед за отступающим противником к Фридрихсгаму подошли русские войска. Как только шведам стали известны намерения Ласси, Левенга-упт поспешно отошел к Гельсингфорсу. Отступающие шведы сожгли Фридрихсгам.
2 июля Ласси получил из Петербурга приказ: если шведы отойдут за реку Кюмень, не двигаться дальше и остановиться здесь, а главные силы отвести на зимние квартиры к Фридрихсгаму. Но военный совет решил продолжать движение к Гельсингфорсу. Это решение Ласси мотивировал тем, что противнику надо нанести решительное поражение и заставить финские полки прекратить сопротивление и оставить шведскую армию при подходе русских войск.
В то же время отряд князя Мещерского вышел из Кексгольма и, двинувшись на север, без боя занял город Нейшлот. Далее Мещерский пошел на запад параллельно берегу Финского залива в 70–80 верстах от него. Вскоре его отряд занял город Тавастгус.
В августе армия Ласси окружила шведские войска у Гельсингфорса. Теперь шведская армия могла получать подкрепления только морем. Но и это связь скоро прекратилась, так как шведский флот из-за начавшейся эпидемии ушел из Гельсингфорса в Карлскрону, а эскадра Мишукова заперла шведскую армию с моря.
В Гельсингфорсе было заперто 17 тысяч шведов, русских же было там не более 17,5 тысяч. Тем не менее 24 августа командующий армией генерал Буснет капитулировал. За несколько дней до этого генералы Левен-гаупт и Будденброк оставили армию и бежали в Стокгольм «для отчета сейму о своих действиях». По условиям капитуляции шведским военослужащим было разрешено убыть в Швецию с личным оружием, полковая и крепостная артиллерия шведов (90 орудий) доставалась русским, финны, служившие в шведской армии, отказались ехать в Швецию и были распущены по домам. Вскоре войска Ласси и Мещерского соединились в городе Або.
Глава 3 Война на море
В первые годы после смерти Петра Великого развитие флота шло по инерции, затем флот стал приходить в упадок.
В царствование Анны Иоанновны были приняты определенные меры к усилению боевой мощи Балтийского флота. В 30-х гг. XVIII в. заметно возросло число строившихся судов. По табелю 1737 г. в составе Балтийского флота положено было иметь: четыре 80-пушечных, шестнадцать 66-пушечных и семь 54-пушечных кораблей; шесть 32-пушечных фрегатов; по одному 24-пушечному дубовому и сосновому праму; три 6-пу-шечных бомбардирских корабля; восемнадцать флейтов; восемь пакетботов; три лоц-галиота; пять шмаков; две фоб-яхты; две плавучие мастерские; девятнадцать 22-баночных, сорок одну 20-баночную и семьдесят 16-баночных галер; тридцать три палубных корабельных бота; девятнадцать галерных беспалубных ботов; четыре беспалубных корабельных бота длиной 11,6 м, тридцать три длиной 7,6 м и двадцать длиной 7 м; шесть 12-весельных шлюпок; сто восемьдесят четыре 10-весельных шлюпок; тридцать два 6-весельных ялбота; девятнадцать 4-весельных шлюпок; по одной камели 1-го, 2-го и 3-го рангов и шесть плашкоутов длиной 19,2 м, восемьдлиной 10,7 м, шесть длиной 10,1 м, восемь длиной 9,2 м и восемьдлиной 7,3 м.
К концу правления Анны Иоановны некомплект по кораблям 1 ранга составлял два корабля, 2 ранга — семь кораблей, а по 54-пушечным, отнесенным к кораблям 3 ранга, сверх штата было два корабля.
30 апреля 1730 г. Адмиралтейств-коллегия постановила строить л ишь трехмачтовые шнявы.
21 июня 1739 г. Адмиралтейств-коллегия выбрала для постройки бомбардирских кораблей «Самсон» и «Юпитер» мореходную конструкцию Броуна, так как мелководные прамы в составе флота уже имелись. Оба бомбардирских корабля были спущены на воду 1 июля 1740 г. в Петербурге. Вооружение каждого состояло из двух 5-пудовых мортир, двух 3-пу-довых гаубиц и десяти 6-фунтовых пушек.
Несмотря на то что по принятому штату полагалось иметь 130 галер, Верховный тайный совет приказал подготовить 90 галер. Так как в это время были в наличии только 83 галеры, а пять строили, то галерному мастеру М. Черкасову приказали заложить еще две 20-баночные галеры. Одновременно решили заготовить лес на 40 галер, в том числе на 10 методом подряда и на 30 — из казанских государственных лесов.
С января 1733 г. галеры стали строить исключительно «французским маниром», так как именно такие суда могли с одинаковым успехом действовать и в шхерах, и в открытом море. 22-баночные галеры имели д лину 42,7 м, ширину 6,1 м, глубину 2 м; 20-баночные галеры имели, соответственно, 40,6; 5,6 и 1,8 м; 16-баночные — 38,4; 5,5 и 1,7 м. На их строительство шли как дубовые, так и сосновые леса.
По предложению адмирала Н.Ф. Головина 24- и 23-баночные галеры постепенно заменяли на 22-баночные, а старые 20-баночные — на новые 16-баночные.
При Анне Леопольдовне в состав Балтийского флота вошли три 66-пу-шечных корабля, два бомбардирских корвета и свыше двадцати мелких судов.
На бумаге Балтийский флот выглядел весьма внушительно, однако уровень боевой подготовки был крайне низок. Так, например, кампания 1739 г. на Балтике началась только… 1 августа. Кампания 1740 г. — 29 июня. При этом в 1739 г. флот дошел только до Красной Горки (если это только вообще можно считать выходом в море), а в 1740 г. — аж до самого Ревеля! В Ревеле эскадры к этому времени уже давно не было. Там держали только брандвахту. Весь флот базировался исключительно в Кронштадте. Да, собственно, две базы были бы лишней роскошью, учитывая количественный состав флота. В 1737,1739 и 1740 гг. в море выво-дилосьтолько по пять кораблей, а в 1738 г. вообще четыре. Число фрегатов, принявших участие в кампании, снизилось с шести в 1737 г. до трех в 1740 г.
Острейшей проблемой к началу войны стала катастрофическая нехватка личного состава — некомплект составлял 36 % (1669 матросов и 1034 солдата). Из 5 тысяч ожидаемых рекрутов прибыло только 1370. Большая нужда была в опытных штурманах и лекарях. Нанимать штурманов и боцманов срочным порядком в самый канун войны пришлось русскому послу в Голландии Головкину. Это удалось ему лишь частично.