— Лось, — позвал он, — слышь, Ло-ось…
Лось испуганно приподнялся на локте:
— Что надо? А, Шурик… Где у нас вода?
— Кончилась. В титане есть горячая.
— Плохо, — сказал Лось и опять лег.
— Лось, — спросил Саша с притворным безразличием, — ты мои брюки не брал?
— Пошел ты. — Лось отвернулся к стене.
«Сволочь, — подумал Саша, — даже поговорить не хочет».
— Лось, — снова спросил он, — у тебя есть какие-нибудь таблетки от простуды?
Лось не ответил.
Внизу, под Сашей, спал Вова, мордастый здоровяк из Саратова. Коллектив его уважал и побаивался. «Вован не стал бы клеши красть, — размышлял Саша, — для него это мелко, позорно».
Кто-то прошел по вагону. Саша не разглядел лицо. «Наверно, — подумал он, — какой-нибудь матрос идет в тамбур покурить. Хотя… все прямо тут курят. Посмотреть за ним надо».
Саша спрыгнул с полки, пошел следом.
В тамбуре курил парень.
— Откуда ты, братан? — спросил он Сашу.
— Из Подольска.
— Почти Москва, — мечтательно сказал парень. — А я из Калуги. Угощайся. — И протянул пачку «Явы».
— Не, я еще до армии бросил, — ответил Саша, думая: «Наверно, этот калужанин и умыкнул штаны. Вон как глядит нахально. Будет теперь, хитрая рожа, по своей Калуге в клешах рассекать. Вот ему и не спится… Курит, радуется. Или Лось взял? Эх, знать бы».
Он прижался лбом к приятно холодному стеклу двери, закашлялся. В темноте снаружи полз совсем черный край леса, за которым показались в стороне огни города или большого поселка; вспыхнули фары машины, ждущей переезда, мелькнуло желтое окно домика дежурного.
— Как самочувствие? — спросил калужанин.
— Приболел вот, не вовремя.
— По расписанию не болеют.
— Да ну? — Саша обернулся. — Самый умный? Иди ты, вообще, со своей Калугой. Умные все стали.
Парень промолчал, еще пару раз не спеша затянулся, бросил окурок в щель между порогом и дверью и ушел.
С воем загрохотал встречный поезд.
Саша все стоял, смотрел на приближающиеся огни, думал о буфетчице с биробиджанского вокзала, о том, что больше никогда, наверно, ее не встретит.
Подъезжали к станции. Вагон дрожал и покачивался на стрелках. Длинное деревянное здание вокзала походило на барский особняк, темный и пустой. На перроне стояла полная женщина с фонарем, в желтом рабочем жилете поверх ватника.
Проснулся Саша на следующий день к обеду. Майка взмокла, было душно. Кроме температуры появилась еще слабость и ныли суставы. Он приподнялся, посмотрел вниз. Люцик ушел куда-то, Вова сидел, читал газету, Лось лежал на своей полке. За окном густо метелило. Эшелон набрал ход. Звякали пустые бутылки на столике.
— Ты таблетки, что ли, ночью искал? — спросил Лось Сашу. — У меня нет. Не бойся, обыкновенная простуда… Вов, у тебя есть какое-нибудь лекарство?
Вова покачал головой, не отрываясь от газеты.
— Пройдет, — сказал Лось. — Я в детстве много болел, антибиотиками кололи, чуть не сдох. А сейчас, видишь, порядок. Ты, Сань, главное, не настраивай себя на болезнь. Человек зацикливается на своей болезни, поэтому еще больше страдает…
Саша почти не слушал Лося, и так было муторно. И почему-то очень хотелось женщину. Стал соображать, почему. Выходило, что организм ослаб от болезни и выпитого накануне и перед возможной смертью требует продолжения рода. «Вдруг помру прямо сейчас, — подумал Саша. — Ребята решат, что долго сплю, кто-нибудь дотронется…»
— Сосредоточься, — продолжал Лось, — сядь вот так, пальцы вот так на руках сведи. Тебе остыть надо. Это дыхательная гимнастика. Делаешь глубокий вдох, потом медленно выдыхаешь, остужаешь сердце. — Он с умным видом выдохнул, призывно глядя на Сашу. — Давай, попробуй.
Обижать Лося отказом Саша не стал, но на втором глубоком вдохе ослаб и опять лег. Вспомнил симпатичную биробиджанскую буфетчицу.
— Ладно, — сказал Лось, — как завещал Кришна, хорошего понемногу. Чего это Люцик пропал… В тот вагон пошел водки достать и все не возвращается. Слышь, Шурик, там утром драка была. Два шикотанских матроса бились. В тот вагон какая-то девка подсела. Наверно, чтобы билет не покупать, в эшелоне едет. Не поделили ее. Страшная девка. Ваще чудовище. Пробегала тут.
— Ну не совсем отвратная, так… — сказал Вова. — Хотя, конечно, не красавица.
— Плохо, плохо ты ее разглядел, — возразил Лось. — Девка — жуть.
Саша спустился со своей полки.
— Где же Люцик? — опять заволновался Лось. — Может, там забухал? Пойду посмотрю.
— Сиди, что ты дергаешься, — остановил его Вова. — Придет, куда денется.
Вова тоже хотел водки и боялся, что Лось с Люциком выпьют без него.
Лось протянул Саше ломоть хлеба и сырую сосиску. Саша нехотя съел полсосиски. Другую половинку и хлеб положил на стол и заметил, что из висящего на стене рюкзака Лося торчит краешек черной материи. Хотел спросить, что это, но сдержался. Вдруг — не клеши, а другая вещь? Вроде бы случайно, просто так — взялся за краешек и вытянул из рюкзака носок.
— Зачем ты его достал? — спросил Лось.
Саша промолчал.
— Дай сюда. — Лось взял носок, спрятал обратно.
Вова как-то недобро посмотрел на Сашу и опять уткнулся в свою газету.
«Наверно, Вован догадался, что я Лося подозреваю в краже, поэтому смотрит так набыченно, — подумал Саша. — Вообще, пускай смотрит; в случае чего, если драться полезет, двину в нос изо всех сил. Главное — попасть… По-другому с ним не сладить. Если как следует врезать, сломаю нос. Потом ногами…»
Когда надоело представлять драку, Саша вспомнил, что в другом вагоне едет девка, из-за которой утром подрались два матроса. Он встал и пошел туда, посмотреть на эту девку.
В крайний отсек соседнего плацкартного вагона набилось человек двенадцать. Ребята на полках — спят, пьют, говорят, играют в карты.
У окна сидит рыжая бабенка с деревенским лицом, улыбается. Ее приобнял калужанин… умник, с которым ночью в тамбуре… Ага, и Люцик здесь… Шумно. Почти все курят. Саша устроился на нижней полке, между Люциком и усатым прыщавым парнем в спортивном костюме. Калужанин травил анекдоты, и когда рыжая смеялась, у нее колыхались большие груди под синей вязаной кофтой. «Куда она, дура, едет?.. — подумал Саша. — Впрямь страшная, но и хуже бывает».
— Люцик, там тебя наши заждались, — сказал он.
— Ладно, иду…
Саша выпил чуть-чуть водки, и его тут же развезло.
Люцик вскоре вернулся, сел, толкнул Сашу в бок:
— Сань, расскажи пацанам, как ты на подхозе хряков кастрировал.
Все засмеялись, рыжая посмотрела на Сашу. Он смутился: «Зачем Люцик про хряков вспомнил? Нехорошо при женщине». Хотел было отказаться:
— Может, не надо про хряков?
— Надо, не отмазывайся, — сказал толстый матрос с верхней полки.
Ребята притихли, глядя на Сашу. Он заметил, что у калужанина немного припухла нижняя губа… видимо, последствие утренней драки… Рыжая глупо улыбается. «Гады, — подумал Саша, — историю о свиньях ждут, а сами, может, знают, кто мои клеши спер. Говорить надо-таки, ведь не отстанут».
— На подхозе, вообще, нормально служится. Я за коровами смотрел и за другим скотом, — начал Саша. — Потом мичман сказал свиней разводить. Привезли нам молодых свиней, они подросли, а хряки, самцы то есть, росли плохо, потому что у них одно на уме, как бы на свинью залезть. К тому же комбикорма не хватало… Выйду, бывало, на берег с вилами, соберу им водорослей… Ведь комбикорм продать можно.
— У-у, да вы там…
— Шустрые!
— Молодцы, разбазаривали флот.
— Еще как, — продолжал Саша, — не дураки же. Значит, пришел однажды мичман, а хряки не растут. Что делать? Вы, говорит, их кастрируйте… Прикатили мы в свинарник двухсотлитровую бочку из-под китайского кукурузного масла, положили набок, набросали внутрь арбузных корок и другого вкусного. Когда хряк туда влез, подбежали и поставили бочку так, чтобы хряк вверх задом торчал.
— Не задохнулся свин? — спросил калужанин. — Получается ведь, что торчал пятаком в дно.
— Нет. Что с ним будет? — сказал Люцик. — Визжит только, копытами дергает.
Рыжая перестала улыбаться, слушала, по-детски приоткрыв рот. Саша вдохновился ее вниманием:
— Так вот, два матроса растягивают ему ноги веревками, а третий, то есть я, режет, потом засыпает рану антисептиком… Но после операции хряк все равно хочет любить, как будто у него душа есть.
— Сам резал? — удивилась рыжая.
— Конечно, — ответил Саша.
— Я с тобой выпить хочу, — сказала рыжая. — Дайте стакан, матросики. — Она сняла руку калужанина со своей коленки.
— Не суетись, Верка, щас все выпьют по очереди, — остановил ее калужанин. — Ребят, принесите закуски, если есть у кого. А то рукавами будем занюхивать.
— Наш мичман был на подхозе не шакалом, а правильным мужиком, сообразительным, — громко начал Саша, чтоб опять завладеть вниманием рыжей. — Недавно списал старый катер, продал рыбакам. Они ему после этого неделю каждый день на квартиру свежие крабовые клешни носили…
Ребята посмеялись и заговорили кто о чем.
Рыжая подсела к Саше, потрогала его лоб:
— Горячий.
— Приболел.
— Бедный. Плохо?
— С тобой хорошо. — Саша посмотрел на рукав ее кофты. — Красивая кофта.
— Чего в ней хорошего? Старая, бабкина. Сколько раз моль проедала, я здесь и вот тут штопала. Выбросить жалко. Шерсть, теплая. Я к тетке еду, может, денег даст… Куплю вещей… Утром хотела билет брать, а на станции сказали, садись лучше с дембелями, доедешь даром.
— Когда сойдешь?
— Ночью. Или утром.
Саше стало не по себе от взглядов ребят.
— Тебе, милый, горячего чаю надо. Температуришь, — сказала она. — Подожди, сейчас принесу.
Рыжая ушла. Все смотрели ей вслед. Саша выпил еще водки.
— О чем шептались? — спросил его толстый матрос.
— Не твое дело, — ответил за товарища Люцик.
— Нечего болтать втихаря.
— Молчи, — сказал толстому матросу Саша, — не зли меня, пожалуйста.
Матрос выматерился.