—Ладно,— уступил он,— но хотя бы выключи радио.
—Не смей трогать мои босоножки.
—Не буду.
—Багаж разгружен,— сообщил проводник, желая их поторопить.
—Бери туфли.
Он подсунул одну руку ей под колени, второй обнял за талию и поднял. Выходя из купе, он оглянулся и увидел на сиденье ее сумку. Придется использовать ее ноги как крючок. Когда сумка была подцеплена за ремень, он вынес певицу из вагона и донес до ближайшего такси — старого, просторного. Уложив ее на заднее сиденье, сам сел на откидное.
—Как самочувствие?
Она обреченно улыбнулась и буркнула:
—Проще сдохнуть.
Барни вытер лоб. Это только начало гастролей. Он уже не сомневался, что будет зарабатывать деньги в поте лица. Им предстояло остановиться в городе, хотя выступление должно было состояться в ближнем пригороде. Он был доволен, что она не увидела, что представляет собой отель, к которому они подкатили. Возможно, она догадывалась, что это такое, и нарочно не смотрела. Из мрачного строения никто не вышел, чтобы помочь им разгрузить багаж.
—Выйдешь сама?— спросил он.
Она села; он видел, что инстинкт запрещает ей смотреть в окно машины. Он вышел и распахнул дверцу. Она вылезла с довольно терпеливой улыбкой на лице. Набрав в легкие побольше воздуху и не глядя на отель, произнесла:
—Ладно, надзиратель.
Она двинулась вперед, но не рядом с ним, а позади, пользуясь им, как щитом. В темном мраморном вестибюле с белым, точно в ванной, кафельным полом он понял, почему ей потребовалась защита. Его не удивило, что она надела темные очки. В них Сиам не только не видела плачевной обстановки, но и скрывала свое испуганное лицо, придавая ему непроницаемость.
Дежурный под неоновым указателем медленно отложил газету и дождался новых клиентов.
—Вы от Зигги Мотли?
—Да,— ответил Барни.
Дежурный спустился с небес на землю. Он окинул Сиам оценивающим взглядом, но не ради удовольствия, а ради того, чтобы разобраться, что она за птица. Одного взгляда на этого преждевременно усохшего субъекта было достаточно, чтобы узреть в нем яростного противника любви вне брака. Людей, заподозренных в пристрастии к сексу, он обдавал презрением. Пуританство помогает таким, как он, превращать зачастую собственную сексуальную ущербность в достоинство.
—Позвоните мистеру Мотли, прежде чем снимете номер. Телефон там, под головой лося.
—А где номер мисс Майами?
—Мистер Мотли велел сначала позвонить ему.
Барни расписался в журнале.
—Скорее наверх,— поторопила Сиам.— Мне надо побыстрее принять что-нибудь от головы.
Барни протянул руку за ключами.
—Я вас провожу.— Дежурный подхватил два чемодана, Барни забрал другие два и чемоданчик. Они поехали в открытом лифте, тащившемся с душераздирающим скрипом.
Номер Сиам представлял собой узкий пенал с накрахмаленными занавесками, похожими на листы фанеры. Окно выходило в глухой колодец двора. Верхняя половина стен была разрисована синими и серыми квадратиками.
—А нет номера получше? У вас ведь не так много постояльцев,— сказал Барни.
—Ваш босс всегда заказывает этот номер, когда не надо оставаться на ночь. Ведь ночью вы переезжаете в Форт-Ли.
—Мне наплевать,— сказала Сиам и упала на кровать.
—Конечно,— одобрил дежурный ее здравомыслие.— Какая вам разница, что представляет собой номер, когда вы тут просто проездом? Мистер Мотли против роскоши. Ваш номер соседний.
—Обойдусь,— ответил Барни.
Дежурный вернулся к лифту и с грохотом захлопнул дверь.
Сиам, не раздеваясь, утонула в мягком матраце. Натянув на себя покрывало, она накрыла голову подушкой. Барни собирал я выйти, когда она попросила:
—Дай мне снотворное.
Рядом с кроватью зазвонил телефон.
—Ох!— Она зажала уши.
Барни сорвал с аппарата трубку, чтобы прекратить дребезжание.
—Звонит мистер Мотли из Нью-Йорка.
—Минутку.— Барни обернулся к Сиам, которая приняла под покрывалом позу зародыша. Он нагнулся, чтобы определить, в каком она состоянии, но она так крепко прижала к голове подушку, что разглядеть что-либо было невозможно. Наружу высовывались только ее худые голые руки, обхватившие подушку.
—Таблетки «АРС». Они в сумке,— пробубнила она.
В сумке оказалось два радиоприемника, но ни одной упаковки с лекарствами.
—Ничего не вижу.
—В шкатулке.
Барни открыл кожаный футляр, оказавшийся маникюрным набором с полудюжиной ножниц, пилочек и прочей ерундой. Он взялся за другую коробочку, побольше. В ней аккуратно, как специи в буфете у старательной хозяйки, лежали в несколько рядов многочисленные пузырьки. На одном значилось «АРС». Он вынул пузырек из зажима и вытряхнул на ладонь таблетку.
—Готово,— доложил он.
Край подушки заколыхался. Барни по-прежнему не видел ее лица. Молчание он воспринял как сигнал к скармливанию таблетки.
—Бросай:
Он бросил таблетку в отверстие, образовавшееся между краем подушки и покрывалом, рассуждая про себя, что бессонная ночь сразу после утомительного выступления кого угодно выбьет из колеи. Отоспавшись, она станет нормальным человеком.
—Еще!— потребовал приглушенный голос.
В отверстие упала вторая таблетка.
—Еще!
—Хватит. Может, дать воды, чтобы запить?
—Не воды, а снотворного.
Он посмотрел на самодельные надписи, Которыми были помечены пузырьки; среди средств от боли в прямой кишке, язвы и прочего оказался пузырек с надписью «СОН». Он достал его, вытряс одну таблетку и бросил ее в отверстие.
—Еще.
Он послушался.
—Еще.
Он заартачился:
—Спи.— Подняв трубку, он сказал: — Готово.
—Барни, мальчик мой, она у тебя в отличном состоянии. Все, кто видел ее в гримерной, в отключке от ее вида.
—Чего тебе не спится ни свет ни заря?
—Тренируюсь. Слушай, в вечерней газете будет заметка. Я подаю Сиам как образчик яркого, жизнерадостного секса. Ты все понял?— От энергичного голоса Мотли Барни бросало то в жар, то в холод.— Как она вела себя в поезде?
—Ее чуть не вывернуло от вида Хобокена.
—Неужели?— Мотли был огорчен.— Я забыл тебе сказать, чтобы ты не позволял ей смотреть на Нью-Джерси.
—Потом она обалдела от своего курева.
—Напрочь?
—Прочнее не бывает.
—А что ты?
—Спустил все это хозяйство в унитаз.
—Ты лишил ее курева?— Мотли одобрял его решительность.— А она что?
—С нее как с гуся вода.
—Что она делает сейчас?
—Пытается уснуть, вернее, отключиться.
—А где ты?
—В ее номере.
—Барни,— внезапно спохватился он,— я пришлю ей колпачок в Уилдвуд. Она забыла его в гримерной.
—Понял.
—Главное — безопасность,— грубо намекнул Мотли.
—Она устала,— ответил ему Барни.— У нее болит голова. И такой вид, будто ее вот-вот стошнит. Она даже легла в темных очках. Завернулась в покрывало, как улитка.
—По-большому ходила?
—Скорее всего, нет. Значит, плюс ко всему есть риск запора.
—Кстати,— продолжал расспросы Мотли, не желая останавливаться,— у тебя есть с собой?.. Сам знаешь, рисковать нельзя. Она давно не глотала пилюль, в нее вложены слишком большие средства.
—Господи, ей сейчас совсем не до этого!
—Тебе виднее.— Понять его можно было двояко.— Зато теперь,— гордо протрубил он,— я знаю, почему я нанял именно тебя.
—Почему?
—Потому что ты говоришь, точь-в-точь как Джек Армстронг, типичный молодой американец.
—Что в этом плохого?
—Так и знал, что ты спросишь!— радостно воскликнул Мотли.
—Благодарю.
Когда он повесил трубку, Сиам поинтересовалась из-под подушки:
—Чего ему надо?
—Он пришлет тебе колпачок в Уилдвуд.
—Жду — не дождусь, когда туда доберусь,— сухо ответила она.
Дойдя до двери, он обернулся.
—В вечерней газете о тебе будет заметка. Мотли подает тебя как яркий сексуальный образ.
—И то хорошо.— Ответ был вполне серьезен.
Барни наскоро позавтракал в ближайшей закусочной яйцами вкрутую и безвкусным хлебом, после чего выяснил расписание автобусов на Форт-Ли и позвонил диск-жокею из своей книжечки. В этот день Сиам нечего было делать в студии, но он все равно решил напомнить диск-жокею об их существовании. Тот оказался нахалом. Видимо, слишком возгордился из-за того, что давно не знал хлопот с рекламой для своей программы.
—Скажи Зигги,— сказал он величаво,— что я не могу проталкивать пустое место.
—Она не пустое место. И не первый год выступает.— Говоря так, Барни поймал себя на мысли, что, обороняясь, утрачиваешь убедительность.
—Как она сложена?
—Это смотря на чей вкус.— Барни обиделся и старался отвечать уклончиво. Испугавшись молчания на другом конце провода, он добавил: — У нее товарный вид.— Вместо того чтобы ублажать этого кретина вежливой беседой, он с радостью надавал бы ему по морде.
—Сиськи ничего себе?
На это Барни отвечать не стал, а сказал просто:
—Я звоню для того, чтобы предупредить вас, она неважно себя чувствует и сегодня не появится в студии.
—Ты, видать, совсем еще новичок. Почему ею не занимается Додж?
—Не знаю.
—Устал ее тискать?— Следующий вопрос был задан заговорщическим тоном: — Зигги ничего не передавал мне?
—Свой пламенный привет.— Барни повесил трубку. Он как будто одержал в разговоре верх, но все равно чувствовал себя разбитым. Еще несколько таких побед — и он с треском вылетит с хлебного места. Может ли сохранять достоинство безработный неудачник? Он решил, что наверняка существуют люди, освоившие эту премудрость. Теперь Барни понимал, почему Мотли так настаивал, чтобы он в точности выполнял все его рекомендации. Хватило одного дня, чтобы Барни стал смотреть в будущее с обреченностью висельника. При этом ему некого было винить. В разговоре с ди-джеем последнее слово осталось за ним, однако он чувствовал себя всухую обыгранным. Таков Ньютонов закон: выигрываешь в споре — теряешь место. Где-то там, в зоне сумеречного нервного состояния и неуверенности в завтрашнем дне, существовала, вилась тропинка, ведущая к успеху.