—Ее взгляды предназначались не тебе. Забудь об этом.
Додж скинул его руку и покачал головой.
—Ты видел, как лыбился Твид?— Мотли торжествовал.— Это говорит о том, что она и его пробрала.
—Эта улыбка влетит ему в копеечку,— твердо проговорил Додж.— Мы обрежем его долю на десять процентов, сколько бы он ни запросил.
—На пять.
—За улыбочки надо платить.
Мотли не стал отстаивать интересы Твида, хотя тот только что вытащил его из грязи, в которой он столько лет барахтался. Мотли испытывал к Твиду глубокую благодарность, но не мог позволить себе сентиментальность. Твид исходил из холодного делового расчета. У него-то напрочь отсутствовала сентиментальность, и это было источником его силы. Мотли знал, что благоприятное впечатление, произведенное на Твида Сиам, стало сигналом к началу военных действий в борьбе между ним и Твидом за наиболее выгодные условия контракта.
Контракт служил для Твида полем боя. Его безжалостность и напор доводили партнеров по переговорам о контрактах до истерики. У многих на памяти был знаменитый случай, когда он довел до изнеможения и едва не заставил рыдать одного благородного англичанина. Пока шли трудные переговоры, Твид работал с шоу этого англичанина как ни в чем не бывало. Его холодность, трезвость расчетов, сопутствовавшая полной неподготовленности контракта, удивляли многих знатоков. Англичанин наблюдал, как его шоу принимает достойный вид, но не имел больше никакого влияния: Чтобы способствовать подписанию контракта, англичанин был готов уступить в вопросе процентных отчислений от сумм, полученных за прокат фильма, однако Твид в этот момент изучал его с другого боку — на предмет занижения зарплат на гастролях. Благородный англичанин, менеджер с хорошей репутацией, был прижат к стенке. Его поставили перед необходимостью зарубить собственное шоу, которое у него на глазах уже принимало конкретные заманчивые очертания и сулило хороший барыш на американском рынке.
Англичанина так и подмывало объявить, что он исчерпал свой запас уступок, однако он знал, что такой маньяк, как Твид, способен утопить любое шоу. Ему уже приходилось так поступать. Твид знал, его могущество как раз на том и держится, что его считают неуравновешенной натурой. Способность к маниакальным поступкам снискала ему уважение среди многих сильных и коварных людей.
Англичанин знал и другое: американское налоговое законодательство позволяло Твиду время от времени гробить шоу и уничтожать их с помощью налоговой службы. Такие разовые крушения благотворно сказывались на финансах его основных инвесторов. Подобные действия предпринимались скорее в исключительных случаях, поскольку на постановку одного шоу нередко уходило по полмиллиона долларов. Однако и в успешные сезоны не обходилось без воплей, а то и резких писем в журнал «Вэрайти», требовавших Твида к ответу за провал какого-нибудь проекта.
Пока набирала силу тактика нервирования противника, сам Твид мог поигрывать в гольф где-нибудь на Багамах или в Порт-о-Пренсе. Его крупнокалиберная артиллерия была представлена солидной юридической фирмой «Крейтон, Кук, Гослин энд Крейтон», известной в профессиональных кругах как «Кретины и Компания». Крейтон, Кук, Гослин и Крейтон были заядлыми театралами и поддерживали постановку пьес Шекспира в парках, в пригородах и вообще где угодно, лишь бы это приводило к налоговым скидкам. Сама четверка не участвовала в столь нервной войне. Это занятие поручалось молодым пехотинцам, то есть подмастерьям. То были умненькие выпускники лучших юридических факультетов. Юристы «Кретинов» походили на всех остальных юристов из мира шоу-бизнеса. «Кретина» нетрудно узнать по отлично сшитому костюму и напускному виду скучающего денди. Молодой «кретин» сохраняет важный вид, даже когда несет отъявленную чушь. Его смех — редкое явление!— звучит принужденно, сигара отличается длиной, но не качеством.
«Кретины» относились к продукции Твида с прохладцей. Им было больше по душе поддерживать постановки Брехта и, уж конечно, Артура Миллера. Они читали все книжные новинки, обычно не беллетристику, ибо находили современную беллетристику грязной и подлой. Они не работали впрямую на Твида.
Их деятельность ограничивалась подготовкой писем на бланках. «Кретины» пользовались различными бланками по различным поводам. Заполненные бланки занимали место в папках разных цветов — от девственно-белого до пожарно-красного. Завершались все старания тоненькой траурно-черной папкой — на случай, если дело прогорало.
При необходимости Твида вызывал кто-нибудь из ответственных «кретинов», чтобы спросить, каков будет его следующий шаг.
Обхождение Твида с англичанином получило неблагоприятный отклик в прессе, поскольку он едва не загубил престижную постановку классической вещи эпохи Реставрации, которую так стремились посмотреть образованные люди. В кои-то веки появилась умная пьеса, не предназначенная для усталых бизнесменов! Твид воспринимался как гадюка, притаившаяся на лоне культуры и сосущая кровь из подлинного театра. Однако причастные к контракту лица трепетали при упоминании победы, одержанной им над лондонской конторой англичанина, известной своей непримиримостью и коварством. Один продюсер, импортировавший интересные английские постановки, признался, что работал на эту контору практически даром. Выходило, что Твид не зря добился существенных уступок по процентам.
Мотли знал, что его ждет в переговорах с Твидом. Он не строил иллюзий и заранее испытывал страх. У него была единственная опора: Сиам Майами. У него был единственный дефект, способный все перечеркнуть: он был мелким менеджером, впервые получившим шанс преуспеть. Это делало его уязвимым. Твид был способен унюхать слабину под самыми тяжелыми доспехами. Мотли увядал при мысли, что Твид знает с точностью до сотых долей, с какой силой можно на него давить.
На помощь Доджа, разумеется, не приходилось рассчитывать. Чем меньше он станет вмешиваться, тем лучше. Додж был вполне способен задрать лапки, если на него как следует надавят, так как ему не приходилось ставить все на одну карту. Он мог позволить себе перекинуть Сиам другому продюсеру, который предложит неплохой контракт, но зарубит ее в плохом шоу.
Мотли не мог так рисковать. Ему была необходима полная гарантия. Пока же ему надо было разобраться с собственными проблемами, и тут даже Твид отходил на второй план. Его внимания требовал Додж, вынашивавший в отношении Сиам опасные замыслы. Его предстояло отговорить. Иначе Додж все разрушит — и именно тогда, когда ставка на Сиам начала приносить плоды!
Додж был в восторге:
—Видал, как сексуально она движется?
Мотли удивленно воззрился на него.
—Ты кто, зритель, пленившийся игрой своего воображения?— Мотли волновался: он знал, что Доджа надо остановить, иначе крах неминуем.— Ты рехнулся? Ты что, не знаешь, кто она такая?
—Никто,— ответил Додж, как под гипнозом.— На Багз-Банни и то не тянет.
—Тогда чего ты ребячишься?
Мотли повел Доджа к машине, чтобы побыстрее от него избавиться. И даже распахнул перед ним дверцу.
—А как доберешься до дому ты сам?— спросил его Додж.
—Не беспокойся, как-нибудь доеду.
Додж и не думал беспокоиться. Он просто тянул резину. Никак не мог заставить себя сесть в машину.
—Все-таки она очень сексуальна.
—Очнись! Нельзя пленяться образом, который ты сам же вылепил.
Корча пренебрежительную мину, Мотли пытался затолкать Доджа в машину, но тот не поддавался.
—А как она выглядела, когда пела любовную песенку! Так и сияла!
—Это не для тебя. Забудь.
—Несомненно,— настаивал Додж,— за этим что-то кроется.
—Ее нижнее белье.
Додж свирепо посмотрел на Мотли.
—Ты знал, что она втюрится в остолопа, не способного понравиться даже издателю газеты?
—Ничего я не знал. Но ты должен теперь признать, что он сделал большое дело. Если бы не он…
Додж замахал руками, чтобы не дать Мотли продолжить.
—Если она влюбилась, то мы позаботимся, чтобы любовь довела ее до Бродвея.
Его гнев не подействовал на Мотли.
—Я позвоню тебе утром сразу, как переговорю с Гарландом.
—За все надо расплачиваться. Пускай и она платит. Если бы не я, у нее ничего бы не вышло.
Мотли напрягся.
—Ты обманываешь себя. Она тебя на дух не выносит.
Эти слова нисколько не поколебали Доджа. Мотли испугался.
—А вот посмотрим, насколько она жаждет успеха,— отрубил Додж.
—Ты не можешь так поступить. Не надо искушать судьбу.
—Либо она преуспеет через меня, либо вообще никак.
Мотли не желал даже думать о подобной перспективе. Усмешками и похлопыванием по плечу он пытался привести Доджа в чувство.
—Адюльтер — занятие не для тебя, Стью. В сексе самое лучшее — это лежать в постели. Тебе пришлось бы вскакивать среди ночи и мчаться домой. А путь-то неблизкий!
Мотли пытался перехватить взгляд Доджа, но это было трудным делом.
—Представь себе ваш с ней консервативный поцелуй. Это будет двухсоттысячным поцелуем, которым ее награждали любовники. Стотысячным французским поцелуем. И так далее. Длинная очередь, чего ради давиться? Добрый старомодный адюльтер приказал долго жить. Теперь мужчине приходится выслушивать рассказы о бывших мужьях, о закончившейся идиллии молодости. Разве сердцу выдержать такое? Господи, сегодняшние изменницы так трогательно живописуют свою жизнь, что ты забываешь, что польстился на их чувственный вид. Говорю тебе, если бы адюльтеру возвратили его грешный оттенок, если бы он снова превратился в чисто сексуальное приключение, я бы первым этим занялся, ты бы только рот разинул от удивления. Но автобиографии, повествующие об адюльтерах, испакостили все удовольствие.
—Пришло время ей решать,— сказал Додж.
—Кто же скажет ей, что ее хозяин до сих пор ты? Я не буду.
—Вот он пускай и говорит,— бросил Додж.
—Да он тебе морду набьет!
—А его предупредишь ты.
—Ты сумасшедший!
Додж сам открыл дверцу своей машины.
—