— мне понятно, что если она так же растрачивает себя в любви, как в пении, то я не смогу составить ей конкуренцию.
Мотли согласно кивнул и посмотрел ей в глаза. Его задача состояла в том, чтобы вырвать у нее подпись на контракте. Сейчас он чувствовал, что она колеблется. Оставалось только слегка ее подтолкнуть. Он решил воспользоваться ее слабостью.
—Попробуйте еще разок.
—Не знаю… Я плохо спала ночь. Наверное, я теперь не та.— Она припала к стакану с томатным соком.
—Неужели он ничего не сказал, даже не извинился?— недоумевал Зигги.
—Как раз извинился. И, кстати, Зигги, у меня уже был шанс попробовать еще разок. Он стоял рядом с такси и усиленно просил у меня прощения. Я бы могла распахнуть дверцу и затащить его внутрь.
—Вот видите!
—Но я была очень обижена. Я была в отчаянии.
—Ничего еще не потеряно.
—Зигги.— Она, не торопясь, допила сок.— Как любовник он для меня больше не существует. Все, точка. Я горжусь тем, что умею не мешаться под ногами.
От нее исходила действующая Зигги на нервы чувственная готовность. Он понимал, что в этом чертовом мире добрую половину женщин отличает та же особенность, и собирался воспользоваться ею в своих целях.
—Подпишите с нами контракт. Никогда не знаешь, что может произойти завтра. В конце концов, мало кто из людей проявляет постоянство.
—Вы сами сказали, что я плохо пою.
—Вы поете достаточно хорошо,— соврал он.— Все, что вам нужно,— это выступления на публике как стимул для совершенствования.
—Прошу вас, Зигги, не эксплуатируйте мое честолюбие.— Она отвернулась.— Из-за вас я становлюсь совсем слабой.
—Простите меня. Но стоит вам почувствовать контакт с аудиторией — и дальше все будет зависеть от вас.— Он не стал распространяться на эту тему, так как боялся ее острого ума.
—Я не подпишу.
—Есть певицы, не наделенные и половиной вашего таланта, которые добиваются успеха. Самое главное — это ухватить свой шанс.
—Нет.— Она покачала головой.— Мне не хватает цепкости. При всех моих страданиях я ценю свой душевный комфорт.
—Все-таки подумайте!— умолял он.— Не надо с ходу отказываться.
—Меня не сжигает лютое честолюбие — я защищена от людей, стремящихся меня эксплуатировать. В этом мое преимущество. Но я завидую Сиам и все же не хотела бы оказаться в тюрьме по ее милости.— Она смотрела на Зигги прямым, все понимающим взглядом.
Он погладил ее руку. В его порыве не было чувственности. Просто он хотел убедить ее, что его деловое предложение стоит как следует обдумать.
—Я скажу Гарланду, что вы еще не приняли окончательного решения, но в конце концов обязательно согласитесь.
Она отняла у него руку, хотя его нахальство показалось ей забавным.
—Вы невозможный!— Далее последовала неожиданная уступка: — Если Твид позвонит, я отвечу, что обдумываю ваше предложение.
—Это все, что мне нужно.— Он встал, наклонился к ней и благодарно поцеловал в щеку. Она импульсивно обняла его за шею. Он увидел ее грудь, едва не потерял самообладания, но вовремя вспомнил о главном.— Который час?
Она взглянула на часы на противоположной стене.
—Десять тридцать.
—Мне пора.
Она игриво улыбнулась, озадаченная его неисчерпаемой энергией и покоренная ею. Обычно ей не нравились чересчур напористые мужчины, ибо она подозревала их в неумении любить. В Зигги же, несмотря на его внешнюю порывистость, присутствовала человечность, на которую она не могла не отреагировать. Он был до того уверен в ее влиянии на всесильного Твида, что ей становилось смешно. Одновременно она начинала гордиться собой и больше в себя верить. В тот момент, когда он взялся за дверную ручку, она налегла на него сзади всем телом и чмокнула на прощание в щеку.
—Я довольна вашим утренним посещением. Мне требовалось именно ваше общество.
От прикосновения ее груди к своей спине Зигги запылал. Ее теплое лицо касалось его шеи. Он обернулся и оглядел ее обтянутое шелком тело с головы до ног. Однако не решился дотронуться до нее — это было бы непозволительным риском. Так он мог загубить наклевывавшуюся сделку. Главное было достигнуто: она обещала сказать Твиду, что поразмыслит. Большего ему пока и не требовалось. Как ни велико было сейчас его желание, потребность в сделке была еще больше.
—Спасибо за помощь,— сказал он ей. Выходя за дверь, он надеялся сохранить ее тепло, передавшееся ему.
Глава 20
Зигги знал, что летит к Твиду, как бабочка на свечу, однако внутреннее побуждение — он чувствовал, что это гордыня!— не давало ему остановиться. Он уже понимал, что нерешительный ответ Селесты вряд ли сможет ему помочь. Для Твида не существовало того, что не лежало в банковском сейфе. Теперь Зигги хотелось как можно быстрее покончить с этой встречей, так как он знал, что у него на руках нет козырей.
Он не рискнул лезть в автобус. Толкучка только усилила бы его пессимизм. Такси поблизости не оказалось, поэтому он отправился пешком. Ощущение собственной беспомощности при наличии такого богатого опыта было настоящей пыткой. Выходит, он так и не овладел ремеслом, которому посвятил жизнь! Если бы он продолжал заниматься стихосложением, то у него по крайней мере случались бы моменты глубокого личного удовлетворения. Он слепо шагал вперед, не различая встречных лиц, хотя кое-кто из прохожих оглядывался и смотрел ему вслед. Он не говорил сам с собой, но напряженное выражение его лица не могло остаться незамеченным.
Он вспомнил, как впервые повез сына на метро. Мальчик спросил, что написано на рекламных плакатах. Его заинтересовала надпись: «Чудесная, восхитительная, супербелая зубная паста!» Зигги ответил, что там написано, дескать, паста белая. Сын засмеялся. Отец был горд сыном. Между прочим, продолжал он; зубы чистит не паста, а щетка. Сына еще рано было посвящать в то, что люди, сочиняющие подобную ерунду, призванную его оболванивать, получают в три-четыре раза больше, чем учитель, который будет учить его грамоте. Хорошо, что дети не умеют читать между строк; потом становится уже поздно, и они незаметно погружаются в окружающую жизнь вместе со взрослыми.
Он все же окликнул такси и прибыл к конторе Твида на 15 минут раньше назначенного срока. Все окна здания, выходившие на Бродвей, были загорожены колоссальным рекламным панно.
—На четвертый,— сказал он лифтеру, который выглядел так, словно страдал несварением желудка.
—Вы — мистер Мотли?
—Он самый.
—Вас желает видеть диспетчер. Он отлучился на минутку за сигаретами.
—Я повидаю его на обратном пути.
—Я не могу вас поднять, пока вы с ним не поговорите.
Появился диспетчер, открывавший пачку.
—Мистер Мотли!— крикнул ему лифтер, и диспетчер подбежал, всем своим видом изображая почтительность. Мотли понял, что ему прибавила прыти хорошая взятка.
—Вас желает видеть мистер Додж. Он ждет в баре «Сарди».
Мотли пожал плечами и вышел. В том же здании располагался кинотеатр. Мотли думал о том, как это унизительно — выходить из здания в растрепанных чувствах и сталкиваться с безразличными субъектами, идущими в кино на утренний сеанс. Ему на глаза попался важный господин с атташе-кейсом, собиравшийся убить день в кинозале.
Зигги заторопился по бродвейскому тротуару, свернул налево и влетел в тесный бар «Сарди», стены которого были увешаны портретами знаменитостей. Додж сидел в дальнем углу. Стоило Мотли приблизиться, как Додж сказал тоном самоубийцы, увидевшего человека, еще проворнее, чем он сам, продевающего голову в петлю:
—Тебе нельзя сегодня к Твиду. Он сотрет тебя в порошок.— Покосившись на часы, он вознегодовал: — Зачем ты прешься к нему так рано?
Мотли тяжело опустился на соседний табурет и ничего не ответил. Он готов был признать, что на этот раз действительно выглядит взволнованным.
—Что случилось?— спросил он у Доджа еле слышно.
—Агенты театральных бенефисов собираются поднять тарифы на семь с половиной процентов.
—Твида не волнуют маневры этих дам. Он так зависит от них как от гарантированной аудитории, что готов принять любой прейскурант.
—Вдобавок у Гарланда провал на гастролях и провал на репетиции.
—Это с него как с гуся вода,— отмахнулся Мотли, хотя понимал, насколько это дурная новость.
—Неужели ты добровольно взойдешь на эшафот?
Мотли сполз с табурета.
—Пока.
—Валяй, прыгай с моста.— Додж усмехнулся, отчего сразу помолодел.— Наверное, скрываешь хорошие новости?
—Какие?
—Ты ведь был у Селесты.
Мотли кивнул.
—Раз ты так осведомлен, значит, для тебя не тайна, чем это кончилось.
—Она подписала?
—Почти. Она скажет Твиду, что колеблется.
—Колеблется?— Додж схватил Мотли за руку.— Сумасшествие! Как можно колебаться, когда ей предлагают стать звездой?— Додж бросил руку Мотли, потянулся за стаканом и опрокинул содержимое себе в рот.— Ты ей сказал, что между Сиам и твоим администратором ничего нет?
—Она знает, что есть.
—Почему твой парень оставил ее сегодня ночью?
—По сугубо личным причинам.
—Какие еще личные причины, если тебе они известны?— разъярился Додж.
—Они не для твоих ушей.— Мотли посмотрел на часы, по которым театралы проверяли, не пора ли бежать на пьесу или мюзикл, и засеменил прочь из бара.
—Зигги!— Додж не верил собственным глазам.— У тебя что, приступ негативизма? Зачем тебе нарываться на неприятности?
—Мне не нравится, когда встреча с Твидом нависает надо мной, как топор.
Додж последовал за ним на улицу.
—Зигги, ты не обладаешь монополией на неудачные дни. У меня выдаются целые неудачные недели! Случалось, что, побывав с утра в уборной, я пакостил себе весь предстоящий день. Но мне удавалось выстоять. Вот я и советую тебе: пережди шторм. Найди предлог, извинись и посети Твида завтра или послезавтра, когда у тебя пройдет приступ негативизма.
Зигги зашагал быстрее.
—Что меня убивает, так это то, что в нашем распоряжении настоящий талант, мы знаем, что это верняк, но все равно пресмыкаемся перед Твидом.