Они подозвали такси. Барни назвал адрес отеля и услышал, что это вовсе не отель.
—А что же?
—Меблированные комнаты.
—Вот и отлично!— Сиам ничто не могло сбить с толку.— Зато пообщаемся с людьми.
Они вышли у некрашеной, обветшалой от непогоды двухэтажной хибары, ушедшей одним боком глубоко в сырую землю. К деревянному крыльцу вели скрипучие ступеньки. Количество фамилий, криво начертанных вокруг двух ржавых ящиков для газет, лишенных крышек, подействовало удручающе. Все фамилии, независимо от способа их нанесения на доски, с трудом читались, так как неоднократно подвергались воздействию осадков. Барни позвонил в звонок. Дверь открыл приземистый лысый субъект в шлепанцах. От него так несло квашеной капустой, что Барни и Сиам попятились.
Войдя, Сиам поперхнулась от витавших в помещении ароматов.
—Я не ждал вас до вторника,— сказал субъект, глядя на парочку с не меньшей подозрительностью, чем они на него.
Сиам расчихалась, субъект предложил ей платок, она отказалась. Ее мутило от мысли, что вонь вызвана не приготовлением пищи, а сыростью, пропитавшей весь дом.
Они поднялись по шаткой лестнице на второй этаж, куда выходили пять комнат, стоявшие сейчас с распахнутыми дверями. Все они предназначались для спанья. Спальни были набиты пожитками людей, давно утративших всякое смущение. В одной на кровати лежала и рыдала в голос молодая беременная женщина. Хозяин сделал предостерегающий жест, означавший «не подходите близко».
—Если с ней заговорить, она вообще зайдется. Пускай лучше проплачется.
—Давно она так рыдает?— спросила Сиам.
—Недели две,— ответил хозяин, произведя мысленный подсчет. Показав им две предназначенные для них комнаты, он стал спускаться.— Если вам что-нибудь нужно в городе, то поторопитесь завершить свои дела в первой половине дня, пока солнце не стало палить вовсю.
Сиам и Барни отправились пешком в центр города. Их удивляло, что с развалюхами, принадлежащими белым, здесь соседствовали такие же развалюхи, принадлежащие неграм. Белая и черная беднота обитала в этом городке, в отличие от севера, бок о бок. Под ноги неожиданно метнулась курица. Теплый климат придавал здешней бедности совсем иной вид, нежели на севере. Самыми опрятными постройками в округе оказались побеленные негритянские церквушки. Повсюду, независимо от того, кто обитал в конкретном месте — белые или черные, витал запах газа, утекающего из прохудившихся крышек на баллонах, а за изгородями и запертыми дверями надрывались собаки.
Впереди распахнулась массивная деревянная дверь. Из нее вывалился чернокожий задира со свежим шрамом через всю щеку. Левый глаз у него не открывался, видимо, от побоев, отчего он нагонял еще больше страху. Он с такой силой хватил дверью, что зашатался весь его ветхий домишко. На мир взирал здоровым глазом так, словно его сердце походило на раскаленный утюг, на который все взапуски плевали, чтобы насладиться шипением. Из-за захлопнутой им двери послышался скулеж избалованной собаки. По тому, как требовательно скулил невидимый пес, было понятно, что хозяин не жалел для него ласк. Взгляд, которым одноглазый окинул Сиам и Барни, говорил, как он смущен предательством четвероногого друга, доведшего до сведения посторонних, что он вовсе не так уж суров. Он сдержанно, но дружелюбно улыбнулся.
В тени ив стоял полуразвалившийся особняк с побуревшими мраморными колоннами. Через его прохудившуюся крышу внутрь заглядывало небо. Ступеньки, когда-то ведшие к галерее, исчезли. Стены особняка и серый семейный мавзолей в запущенном дворе были исчирканы мелом. Среди руин резвились чернокожие ребятишки. На ту стену особняка, которая выглядела по сравнению с остальными более надежной, была прилеплена аляповатая афиша, оповещавшая о гастролях цирка.
В витрине универмага на Кинг-стрит чернокожий диск-жокей вертелся на пластмассовом стуле и прищелкивал пальцами в ритме музыки, которую он проигрывал, побуждая черных покупателей не бояться посещать магазины белых. Витрину облепила чернокожая ребятня. По соседству располагался древний кинотеатр с отдельным входом для белых, черным же предлагалось размещаться на балконе, хотя с тех и других взимал плату белый кассир. Здесь существовали сами по себе библиотека для белых и библиотека для черных, причем вторая походила скорее на пожарище. На очередной афише Сиам прочла, что хор белых потомков плантаторов выступает с негритянскими песнями, унаследованными от предков-рабовладельцев. Сам замысел подобного концерта выглядел настолько гротескно, что Сиам поморщилась. Видимо, этот концерт являл собой одно из крупнейших событий городской культурной жизни.
Узкие тротуары были запружены любителями субботних закупок, большей частью тут встречались белые семейства, а также учащиеся близлежащего военного училища, тоже соответственно белой расы. Перед самым крупным универсальным магазином ревели в три ручья белые детишки-провинциалы, боявшиеся ждущих их внутри эскалаторов.
Дальше к югу, за Брод-стрит, небрежность в архитектуре постепенно сменилась строениями более солидными, просторными. Над рекой протянулась целая цепочка выкрашенных в пастельные тона новеньких домов. Здесь присутствовало очарование Старого света. Местные полицейские со скучающим видом охраняли подступы к этим респектабельным жилищам. Барни заглянул в карту, которую прихватил с собой. В ней с гордостью сообщалось, что католикам и евреям не разрешено проживать ниже Брод-стрит. Услыхав об этом, Сиам озадаченно смолкла.
На обратном пути они уже изнывали от жары. Сбоку простирался старый невольничий рынок, на котором в былые времена продавали негров.
—Мы с тобой сегодня такие безразличные,— нарушила молчание Сиам,— что мне кажется банальным мое открытие: в этом городке создается впечатление, будто Америки вообще не существует. Есть только абстрактная идея, носящая это название. Между тем в городке все дышит Америкой. Мы поступаем правильно, Барни. Только боюсь, на стороне Твида, Зигги и Доджа стоит сама реальность.— Она посмотрела на него, ожидая ответа.
—С этим я готов согласиться,— уступил он.
К вечеру, когда они вернулись в свои меблированные комнаты, запах затхлости успел выветриться. Теперь дом источал ароматы дневного зноя. Сверху раздавалось гудение электровентиляторов, заглушаемое хлопаньем дверей. Сиам вошла в комнату и запыхтела от жары. И прямо на ходу она начала раздеваться, направляясь к кровати.
—Пойду проверю, не прохладнее ли у меня.— Барни вышел и почти сразу возвратился.— Чуть прохладнее.
Обнаженная Сиам растянулась на кровати.
—Я не могу пошевелиться,— заявила она, протягивая к нему руки.— Из-за этой жары чувствую себя совершенно необузданной,— призналась она, удивляясь сама себе.
Кровать отчаянно заскрипела. Они разжали объятия и стащили матрац на пол. Здесь было капельку прохладнее, даже ощущалось подобие ветерка. Пот стекал с Барни на Сиам. Он капал у него со лба, с подбородка и струился по телу Сиам, глаза которой были плотно зажмурены, а разинутый рот перекошен от острого наслаждения. От нее исходил такой сильный жар, что, нагнувшись, чтобы ее поцеловать, он ощутил этот жар, еще не коснувшись ее губ. С ней бывало так и раньше, волна теплоты усиливала их близость и растягивала ее до бесконечности, на что оба не собирались роптать.
Глубокой ночью Сиам вскрикнула. Барни рывком оторвал голову от подушки и увидел, что она закрывает лицо руками.
—Оно пробежало по моей руке,— хрипло пробормотала она, тяжело дыша. Была так напугана, что с трудом дышала.— И по плечам. Я почувствовала уколы клешней…— Она прижалась к нему, лепеча: — Прочь отсюда! Найди отель.
—Сиам…
—Прямо сейчас!— Она боялась пошевелиться.
—Дорогая…
Сиам замотала головой, давая понять, что не желает ничего слушать.
—Тебе что-то приснилось?
—Нет.— Она в отчаянии прижалась лбом к его плечу.
В комнату заглядывала луна, но в углах все равно ничего невозможно было разглядеть. Он попытался встать, но она не пустила его.
—Позволь, я взгляну, что тут водится.
Она встала вместе с ним. Он стряхнул с себя смятые мокрые простыни. На полу ничего не было, кроме грязного и тоже изрядно промокшего матраца. Барни двинулся к распахнутому окну, сопровождаемый Сиам. В свете луны он увидел на внешней стороне стены ящериц, которые сновали взад-вперед по водосточной трубе между крышей и бочкой. Он загородил Сиам дорогу.
—Здесь полно ящериц.
Она отскочила от него и с силой захлопнула окно.
—Так мы совсем задохнемся…
—Это лучше, чем когда по тебе пробегают эти юркие… Ой!
—Давай перейдем в мою комнату.
—В этом доме я просто-напросто не стану спать с открытым окном.
Он положил матрац обратно на кровать, она прыгнула сверху.
—Накрой меня покрывалом,— потребовала Сиам.
—Ты изжаришься!
Она сама натянула на себя покрывало и подоткнула его под подбородок.
—Не уходи к себе.
Он лег рядом с ней, но не стал залезать под покрывало.
—Надо обязательно выбраться отсюда,— прошептала она.
—Это невозможно,— серьезно ответил он.
—Не спорь со мной. Я тебя прошу!
—Я бы с радостью.
—За чем же дело стало?
—Не могу. Деньги кончились.
—Зачем же ты позволил мне столько всего накупить?
—Не хотел тебя нервировать.
—Позвони Зигги, пускай он переведет нам еще.
—Он и дал мне аванс, который мы истратили. А дал потому, что не надеялся, что мы запросим еще.
—Как насчет моего заработка?
—Тебе платят раз в полгода.
—Я возьму со счета.
—Нельзя. Ты и так перебрала. У них скопилось слишком много твоих неоплаченных счетов.
—Не станут же они нас душить! Немедленно звоню Зигги.— Она завернулась в покрывало и побежала вниз, к телефону в холле. Барни слышал, как она называет домашний номер Зигги.
Сиам ждала. Телефонистка спросила:
—Мистер Мотли, оплатите ли вы разговор с Чарлстоном, Южная Каролина?
—Кто звонит?— осведомился густой со сна голос.