Зигги расправил плакатик и громко сказал прозелиту, привлекая внимание прохожих:
—Христос был прекрасен как еврей. Как христианин Он — неудачник.
Подоспевший Додж увидел, приятный человек недоверчиво моргал при этих речах.
—Погляди,— крикнул Зигги Доджу,— он решил, что наконец-то нашел иудея предателя!— Он уставился на прозелита.— Разве не об этом толкуют в ваших листовках?
—Зиг,— зашептал Додж ему в ухо, беря под руку,— уйдем отсюда.
Зигги ткнул разящим пальцем в ошеломленного прозелита.
—Как иудей Он был защитником попранных. Он защищал блудниц от ханжей, изгонял торгашей из храма и проповедовал мир. Христиане же пользуются образом Христа, чтобы не позволять встать из грязи попранным, объявлять секс грехом, забрасывать камнями блудниц, вдохновлять людей на стяжательство и оправдывать войны.
Вместо того чтобы склонить Зигги к перемене веры, прозелит разгневался. Его глаза метали громы и молнии.
—Вы никогда не получите от меня Нового Завета!
Додж потащил Зигги в сторону. Тот успел крикнуть через плечо:
—Я его читал! Лучшие куски написаны иудеями!
Отведя Зигги как можно дальше от угла, Додж спросил его:
—Зачем ты цепляешься ко всяким недотепам? Ну и видок у тебя!
Зигги сгреб Доджа за плечо. Они влились в толпу пешеходов вокруг Рокфеллер-Плазы.
—Вчера вечером я виделся с Сиам.
—Так вот почему я не мог до тебя дозвониться!— Додж просиял.— Я же говорил, что ее ничто не остановит!
—Хочешь узнать, почему она назначила тебе свидание на дневное время?
Доджу до обморока хотелось это узнать, но он через силу ответил:
—Сейчас это неважно.
—Потому что она давно договорилась с Барни о встрече вечером.— Зигги нещадно дергал Доджа, точно полицейский, желающий нагнать страху на пойманного воришку.— Как можно навязываться женщине, влюбленной в другого мужчину?
—Ты отцепишься?
—Нет, ты ответь! Где твое чувство собственного достоинства?
—Не отвечу, пока ты меня не отпустишь.
—Не смей даже близко подходить к Сиам!
Он так высоко приподнял плечо Доджа, что еще немного — и дело кончилось бы вывихом. Когда он наконец отпустил его, Додж потер плечо и несколько раз сжал и разжал ладонь, восстанавливая кровообращение. Он всегда заботился о своем облике, но ему не хотелось прилюдного скандала.
—Ты стал жертвой своей же рекламы,— наседал на него Зигги.— Она ничего для тебя не значила, пока не получила моими же стараниями второй шанс.
—Отвяжись.— Додж посмотрел на часы и свернул на Пятую авеню, в направлении своей конторы.— Она приехала сюда ради меня, и скоро я с ней повстречаюсь.
—Ты так нервничаешь, потому что не можешь подарить ей такую же любовь, которую дает он.
—Я уже говорил тебе,— спокойно ответил Додж,— что, установив контроль над внешними факторами, контролирую и их любовь. Это я их разлучил! Хватит разыгрывать из себя старую деву!
—Говорю тебе для твоего же блага: она уже не та девчонка, которую ты знал раньше. Она набралась ума. Теперь она многое понимает. Но силы у нее поубавилось. Выглядит она, конечно, классно, но на самом деле вот-вот сорвется.
Додж прибавил шагу. Мотли не отставал.
—Неужели ты настолько присох, что уже не в состоянии слушать?
—И какая муха меня укусила, чтобы пригласить тебя на ленч?— Додж смотрел прямо перед собой.
—Тебе понадобилась моя помощь в розыске Сиам, и я ее нашел. Теперь ты отказываешься меня слушать, когда я требую, чтобы ты оставил ее в покое.
Додж зашагал еще быстрее, чтобы не слышать больше приставаний Зигги.
—Ты просто несчастен и одинок!— крикнул Зигги в спину представительному Доджу. Люди таращились на Зигги, принимая его за безумца: как можно повышать голос на столь видного господина?— А одинок ты потому, что тебе не досталось ее страсти!
У Доджа затряслись руки от стыда — Зигги прилюдно полоскал его грязное белье. Он спрятал руки в карманы, чтобы скрыть дрожь, и сбавил шаг, позволяя Зигги нагнать его. Лучше уж так, чем позволить Зигги орать на всю запруженную людьми улицу. Он потер лоб.
—Сгинь, тебе же будет лучше. Будь у меня револьвер, я бы пристрелил тебя, как бешеного пса.— Додж умолк, но его челюсти продолжали лязгать.
Это ничуть не проняло Мотли.
—Она сказала мне вчера, что никогда не была высокого мнения о своей красоте, пока не понравилась ему.
Додж поспешно, по-змеиному провел кончиком языка по пересохшим губам. Он предпочитал помалкивать, хотя у него в висках так сильно колотилась, пульсировала кровь, что было больно глазам.
—Что это ты запихал руки в карманы, словно сейчас зима?— с усмешкой спросил Мотли.
Смешавшись и полуослепнув от оскорблений, Додж сошел с тротуара и едва не угодил под колеса грузовика. В последнюю секунду Зигги успел утащить его с мостовой. Додж вытер лоб платком. Он только что чудом избежал смертельной опасности и поэтому не мог обрести дар речи.
—Проклятая городская жизнь!— пробормотал он наконец.— Теперь я твой должник.
—Вот и хорошо!— обрадовался Зигги.— Теперь ты сделаешь мне одолжение?
—Нет,— отрезал Додж.
Глава 39
Сиам, одетая в темный шерстяной костюм, готовилась покинуть номер. Перед уходом она присела за столик у окна и написала на бланке «Делмонико» записку:
Дорогой Зигги,
спасибо за то, что ты вчера выгулял собачонку, отвратительно (как ты заметил) себя чувствовавшую. Прогулка пошла мне на пользу, хотя я могла показаться тебе полоумной.
Я ухожу. Я испугана и обозлена. Позвони туда, куда я иду, через два часа, чтобы узнать, в порядке ли я. Потом звони каждые полчаса, пока я не уйду.
Пожалуйста! Я рассчитываю на тебя как на связь с внешним миром.
Хотелось бы мне ненавидеть тебя еще больше!
Сиам.
Она посмотрелась в зеркало и напоследок показала самой себе язык.
Лифт был полон роскошно одетых и изысканно причесанных богатых пожилых дам, спешащих на дневной концерт. Внизу она подала дежурному конверт.
—Можно немедленно отправить это с курьером?
—Будет исполнено,— сказал дежурный, взглянув на адрес.
—Спасибо.— Стараясь сохранять спокойствие, она спросила: — Мне ничего нет?
—Нет, мэм.
Сиам вышла на Парк-авеню. Она надеялась на солнечную и теплую погоду, однако солнце оказалось закрыто тучами, дул ветер. На другой стороне широкой улицы, запруженной автомобилями, располагалась, к ее удивлению, публичная библиотека с современным фасадом. Ей захотелось провести там часок. Этот город часто зачаровывал ее; библиотека, которую она никак не ожидала обнаружить в столь фешенебельном районе, показалась ей жемчужиной среди гор мусора. Она позавидовала седовласой женщине, вышедшей из дверей с авоськой, полной книг. Позади Сиам шествовала женщина с пуделем, к окрасу которого были подобраны ее туфли и сумочка. Причесанных и напомаженных собачек на Парк-авеню было не меньше, чем людей. Зато по дороге в «Редженси» Сиам не заметила ни одного ребенка.
Она полагала, что лучшей защитой ей послужит отсутствие мыслей. Войти и выйти. Все сразу забыть. Таким был ее девиз на этот день. Отсутствие мыслей дарило ей чувство защищенности. Чем меньше думаешь, тем меньше к тебе прилипает грязь.
Чутье подсказывало ей, что «Редженси» уже рядом. Ветер усилился. Привратник и носильщик в ливрее рысью устремились к лимузину, чтобы помочь выбраться на тротуар молодой паре. Водитель обошел машину и открыл крышку вместительного багажника. Сиам восхищенно наблюдала за парой, величественно предоставившей другим печься об их роскошной поклаже. Ей хотелось так же, без суеты, пользоваться услугами других людей. Она заглянула в лица этих двоих, привыкших к богатству. Женщина оказалась некрасивой, мужчина — совершено безликим. Надпись над входом свидетельствовала, что Сиам достигла цели.
Привратник был занят багажом, поэтому она сама толкнула чугунную дверь. К ее удивлению, ветер помог ей справиться с этой тяжестью. Она сразу оказалась в устеленном коврами вестибюле. Внутри «Редженси» выглядел настолько шикарно, что Сиам удивилась, почему ей не пришлось открывать вторую, внутреннюю дверь. Неужели в таком роскошном месте может быть сломан дверной механизм? Скорее всего, здесь просто берегут силы клиентов. Ей понравилось, что стойка дежурного находилась справа, а лифты слева: ей не пришлось стесняться любопытных взглядов.
Кабина лифта была по старой моде обшита деревянными панелями и не пропускала звуков. Вознесение на верхние этажи происходило незаметно. Достигнув своего этажа, она увязла в пушистом ковре. Поездка на лифте восхитила ее — здесь тоже чувствовалась забота о клиентах. При некотором старании мир становился исключительно комфортабельным местом. Во всем некто постарался на совесть, без спешки. На самом деле все это сделали деньги. Ей было нетрудно представить себя в мире денег.
Зато дверь номера поразила ее безвкусностью. Она имела кричащую окраску, как зад бабуина. Неужели дизайнер имел в виду королевский пурпур? Дверь стала первым обескураживающим штрихом — и именно тогда, когда она все больше погружалась в столь необходимое ей сегодня состояние довольства. Инструкция гласила: войти в незапертую дверь. Она повернула ручку, но дверь не шелохнулась. Она нажала звонок и приготовилась ждать. Ответа не последовало. Коридор был пуст, но ей все равно хотелось как можно быстрее проникнуть в номер. Она крепко ухватилась за ручку и повернула ее еще раз. Ручка провернулась до упора, но дверь так и осталась закрытой. Она подтолкнула ее коленом, потом плечом. Только теперь тяжелая дверь пришла в движение. Сиам не успела прогневаться на дверь — ее ослепила мраморно-золотая гостиная. За колеблющейся от ветерка тончайшей белой занавеской располагалась узкая терраса.
—Хэлло!— несмело произнесла она.
Ответа не было.
Она затворила тяжелую дверь обеими руками, чтобы избежать хлопка. Справа располагалась подсобка с импортными винами и ликерами, а также двумя ведерками со льдом, накрытыми плотным полотенцем. В дальнем левом углу комнаты, обставленной мраморной мебелью, мерцающей позолотой, красовался огромный телевизор, сделанный на заказ. Обнаружив в этой комнате кровать, С