Подняв глаза, он обнаружил, что женщина молода и привлекательна. Она встретила его обворожительной улыбкой, явно одобряя его решительность. Она не стала вслух приглашать его, но ее реакция была откровеннее приглашения. Контакт между ними установился за доли секунды. Когда он отшатнулся, ее глаза недоверчиво расширились. Ее улыбка была чересчур деланной, глаза смотрели слишком вкрадчиво. Свойственная ему галантность мигом покинула его. Он не смел давать волю своим мыслям.
—Мы могли бы ехать вдвоем,— вежливо обратилась к нему она. Судя по ее приподнятым бровям, странная реакция красивого мужчины сильно озадачила эту особу в изысканном туалете.
Он попятился, не в состоянии вымолвить ни слова, а только кивая в знак признательности. Он пожирал взглядом эту знакомую фигуру с узкой талией, руки с тонкими пальцами на голых коленях, ноги с легким загаром, дорогие модные туфельки. Его рука немного задержалась на дверце с опущенным стеклом. Ему хотелось еще разок взглянуть на это лицо, прежде чем оно исчезнет. Наклонившись, он лучше разглядел ее — точную копию его жены, когда они только поженились. Сам не зная зачем, он дружески помахал ей на прощание.
Молодая пассажирка была слишком хорошо воспитана и горда собой, чтобы выказать свое неодобрение. В последний момент его взгляд стал таким напряженным, что она отвернулась. Он отошел, машина отъехала, он же остался стоять на солнцепеке. Додж потер лоб, чтобы загородить глаза, а вместе с ними всего себя от постороннего внимания или, чего доброго, вмешательства. Перед ним притормозило другое такси, но он махнул рукой: проезжайте. Рядом пыхтел автобус, фыркали машины, а он размышлял о том, что сделали с его женой долгие годы пререканий. Это он собственноручно превратил ее в мегеру: мстительную, сварливую, истеричную. Вид живой красавицы в такси заронил в него чувство, будто он долгие годы не прикасался к собственной жене. Он стоял столбом, осознавая горькую истину, состоявшую в том, что он погубил женщину, которую когда-то любил.
Он слепо побрел по тротуару, натыкаясь на людей и, не глядя, цедя: «Простите». Он знал, что ему давно пора прибыть в «Редженси». Хождение по людным улицам вселяло беспокойство. Однако ему хотелось именно брести, а не ехать, чтобы не прерывать своих раздумий. По дороге он заглянет в бар и опрокинет рюмочку. Его больше всего тревожила, даже пугала мысль, что он не знает, как начать, как прикоснуться к Сиам. Встреча с молодой пассажиркой такси поколебала его уверенность в себе. Ему не хотелось, чтобы Сиам оказала сопротивление. Это напугало бы его еще сильнее, и не потому, что он ее боялся, а потому, что это было бы пощечиной ему. Он боялся, что уже никогда не вспомнит, как обходиться с женщиной.
Он с радостью повторил бы звонок брокеру, чтобы порадоваться своему доходу, однако не хотел показаться суетливым. Может, опять позвонить букмекеру? Ему на удивление быстро потребовался новый допинг в виде шутки. Но если он позвонит Солу, тот уловит его встревоженный тон, и тогда прощай непосредственная живость анекдота. Получалось, что ему некому звонить.
Он вошел в первый попавшийся бар, размышляя, как лучше приняться за Сиам. Правильнее всего было бы начать с повинной: «Прости, если я тебя обидел». Со звездой, со знаменитостью нужно проявлять искренность: она видит столько лицемерия, что засекает вруна так же зорко, как сова, умеющая разглядеть в потемках мышь. «Я пригласил тебя не потому, что я негодяй. Мне необходимы твое прикосновение, твоя ласка». Чушь, подумал он, правда звучит слишком мрачно.
В полумраке к столику приблизилась полуголая барменша и остановилась в нескольких дюймах от него, ожидая заказа. Он сразу назвал ее про себя «женщиной-призраком». Проводив взглядом ее раскачивающиеся бедра, он грустно подумал, что это своеобразный эксгибиционизм — ведь она может спокойно выставлять на всеобщее обозрение свою плоть, свое мертвое естество. Ему больше хотелось сейчас видеть лица женщин. Хорошо, что женщина в такси повернулась к нему лицом. Столь же приметное лицо у его жены. Нашел время, когда думать о жене! Ему необходимо перестать таращиться на барменшу и перейти к действиям. Эксгибиционистка — женщина-призрак. Женщина-призрак — вампир, поглощающий самого себя. Она запугивает себя, превращает в лед. Неужели она способна пустить в ход то, чем щеголяет? Он принудил себя забыть про призраков и посмотреть в глаза реальности.
Сиам не станет прятать от него лицо. Благодаря этому он лучше разберется в себе. Он посмотрит ей в лицо. У нее неважная кожа: угри и тому подобное. Но он не будет обращать внимания на кожу, он заглянет ей в глаза. Он отогнул манжет и, взглянув на часы, обнаружил, что страшно опаздывает. Однако он делал это осознанно. Он ждал, когда Сиам захочется сбежать. В такой ситуации его появление принесет ей облегчение.
Он встал, чтобы взять со стойки заказанную выпивку. Но барменша, колыхая своим формами, уже приближалась к нему. Он взял свою рюмку у нее с подноса, заплатил, добавил чаевых и залпом опрокинул виски. Она держала перед ним поднос и улыбалась. Он подумал, что, если бы хоть небольшая доля адюльтеров, которые манят людей, превращалась в реальность, страна замерла бы. Он верил в сотрясающую страну сексуальную революцию.
Почему он торопится? Раньше он никогда не торопился к Сиам. Что это — жажда близости с нею или неуверенность в себе? Он знал: беспокоиться о том, что Сиам уйдет, не дождавшись его, равноценно помешательству. Его беспокоило другое: он чувствовал, что теперешняя Сиам способна на такой поступок.
Глава 41
Первым впечатлением Доджа, распахнувшего тяжелую дверь в свои апартаменты, было, что его навестила совсем другая женщина, гораздо красивее Сиам. Она очень уютно устроилась на его диване, но этим впечатление не исчерпывалось. Перед ним предстала леди. Присущее ей достоинство сразу бросалось в глаза. Она встала, чтобы поздороваться, и уже этот учтивый поступок привел его в замешательство. Он поспешно двинулся с покрытых ковром ступенек ей навстречу.
Теперь он узнавал Сиам — сияющую Сиам. Он с унынием констатировал, что так может сиять только женщина, недавно высвободившаяся из мужских объятий. Любящий мужчина проник во все ее поры. Торопясь навстречу Сиам, он чувствовал беспокойство: намерения Барни были ему неведомы. Приветствие Сиам было столь безупречно вежливым, что Доджу на мгновение захотелось отменить свидание. Его сотрясала непонятная дрожь. Что ж, он принесет себя в жертву. Он попытался проникнуть в новые для него загадочные ощущения, но лишь на долю секунды: до него вовремя дошло, что жертва будет совершенно напрасной. Она не пойдет ему на пользу, не усилит его власти над ней. Он не только не мог смотреть Сиам в глаза, но и боялся почувствовать на себе ее взгляд. Он не зря опасался, что его красота и холеность не послужат ему защитой, если она, взирая на него, припомнит все, что было у них прежде.
Сиам, сидя в одиночестве на диване и внезапно увидев, как открывается дверь, испытала испуг и беспомощность. Она знала, что, не поборов в себе этих чувств, добьется лишь повторения своего прежнего опыта с Доджем и снова будет втоптана в грязь. Единственный способ сохранить независимость и сразу завладеть ситуацией — это взять инициативу в свои руки. Стремясь не очутиться с первого же момента у него под сапогом, она грациозно поднялась с кушетки, подхватила сумку и направилась к спальне, игнорируя его намерение поздороваться.
—Сиам,— вымолвил Стюарт откровенно подхалимским тоном,— я тебя не узнал!
—Благодарю, Стюарт.
Благодарности в ее ответе не было ни на грош, однако он почувствовал облегчение, видя, что ей совсем не трудно с ним разговаривать. Но он оскорбился, поняв, что Сиам без лишних предисловий устремляется в спальню. Он был бы рад все это отменить, однако ее безразличие наполнило его мстительностью. Выбора у него не оставалось: он последовал за ней в спальню, где были опущены жалюзи и призывно горела лампа на тумбе возле кровати.
Сиам подошла к огромному шкафу, сняла жакет и повесила его на вешалку. Дальше она поступила аналогичным образом с юбкой, блузкой. Додж закурил, чтобы не стоять сложа руки. Ему претила спешка. Лично он ждал противоположного. Секс подобного свойства он мог бы купить на каждом углу. Она уже разделась до белоснежной комбинации и, сидя на краю кровати, снимала туфли. Ему было необходимо ее остановить. Он уже предвидел, что через десять минут все будет кончено и она уйдет.
Стремительность, с которой все происходило, внушала ему ужас. Он был принужден действовать. Сначала потер пальцами виски, как бы регулируя прицел, потом подошел к ней. Она уже разулась. Ее голос звучал приятно:
—Мне бы хотелось остаться в комбинации.
—Именно это я и собирался тебе предложить.— Он заметил, что комбинация не предназначалась даже для прикрытия бедер.— Нам некуда спешить.— Он участливо склонился над ней.— Можешь оставаться в том, в чем хочешь.
Он опасался к ней притрагиваться, предчувствуя ее недовольство или холодность. Для него первое прикосновение значило, по существу, все.Ему хотелось передать прикосновением свою страсть. Сверху ему была видна ее полуобнаженная грудь. Он осторожно дотронулся до ее руки, потом неуклюже схватил за твердый локоть. Собственная неуклюжесть заставила его почувствовать себя мальчишкой; в следующее мгновение он догадался, что чисто по наитию нащупал правильную линию поведения. Сейчас он никак не мог казаться Сиам чудовищем. Довольный собой, он уже без страха посмотрел на нее. Она заметно напряглась от его прикосновения. Взгляд Сиам был отсутствующим. Это его не остановило. На него начинала действовать близость ее тела. Он провел ладонью по ее голой руке до самого плеча, и она не остановила его. Ее молчаливая покорность уже была для него усладой.
Сиам медленно, как бы не желая его беспокоить, потянулась за своей сумкой. Он не препятствовал ей. Ее волосы скользнули по его лицу. От вида ее обнаженных бедер он занервничал и сгреб ее пятерней за плечо. Ее действия были методичными: сначала она извлекла из сумки и положила на тумбочку, под лампу, зубную щетку, потом пасту, полоскание для рта, ароматический тальк, сигареты, спички, пузырек с аспирином, бумажные салфетки и радиоприемник.