—Прошу отметить,— призвал его Валентино,— что я никогда не гневаюсь на своих противников.
—Это ваше достоинство,— согласился Зигги.
—И так происходит не потому, что я не снимаю маски профессионала. Я могу позволить себе спокойствие, потому что знаю, мои враги затягивают петлю на собственной шее, даже если упражняются в презрении к другим. Они делают жертвами других, но сами при этом превращаются тоже в жертвы. Разумеется,— с сарказмом продолжал он,— я бы присуждал призы за телевизионную рекламу. И делал бы это на День благодарения. В этот день я возносил бы хвалу автомобилям с запланированным моральным износом, дорогой страховке, не покрывающей аварии, заложенным домам, в которых крыша дает течь и которые разваливаются, прежде чем в них успеет прожить одно поколение. Еще роскошным жилым небоскребам, в которых применяются современные материалы, заставляющие вас затыкать уши в гостиной, когда сосед спускает воду в унитазе. Я бы возносил хвалу всем этим приборам, ломающимся при первом прикосновении. Ремонтникам, которые ничего не чинят, а только дерут втридорога. Игрушкам, которые выходят из строя, проработав не больше минуты, или требуют замены незаменяемых элементов. Отдельно я поблагодарил бы докторов, обожающих делать людям операции, поскольку это хорошо отражается на счетах, а ваша медицинская страховка гарантирует возмещение. От меня получили бы благодарность адвокаты, не слишком старающиеся вас защитить, потому что среди их клиентов числятся ваши противники по судебному процессу. Я также испытываю благодарность за оскудение нашего языка, которым мы обязаны рекламе, за проникновение в наши дома нечестности и надувательства, уже воспринимаемых как вполне респектабельные способы выживания. Но в первую очередь я благодарен стилю без содержания. Все это внушает мне веру в существование справедливости на этом свете. В действительности справедливость никогда не приводила в равновесие чаши весов, а лишь усиливала хватку могучих лап на чужом горле.
Зигги казалось, что до него доносится эхо его собственных мыслей. Он сам излагал нечто подобное Барни, что, однако, не помешало тому сбежать. Поток красноречия Валентино отрезвил Зигги. Он сказал:
—В мире вашей справедливости мне жаль тех, кто медленно постигает истину.
—И мне,— ответил Валентино.
Твид громко щелкнул пальцами, заставив их умолкнуть. Он смотрел в окно на Сиам, устроившую очередной перерыв и спешащую отойти от музыкантов подальше. Монк уловил чуть заметное движение его большого пальца и понял, что наступил его час. Он медленно и с видимым удовольствием натянул перчатку, по-паучьи растопыривая пальцы. Стоило Монку встать, как Зигги схватил его за шиворот, заставив снова сесть.
—Учтите, Гарланд, если этот цербер выйдет отсюда, я вообще уйду,— предупредил Зигги.
Твид проявил полное понимание:
—Зигги, я не могу позволить ситуации выйти из-под контроля, как это произошло у Доджа, а теперь у вас. Метод, конечно, не из приятных. Я присоединяюсь к профессору и говорю, что это не в моих принципах. Но мы должны заставить ее петь по нашим нотам. Это единственный способ гарантировать ее появление перед публикой.
—Она появится, но это будет уже не она.
Твид не собирался спорить:
—Без риска никогда не обходится.
Он снова подал Монку знак. Монк встал, косясь на недостающего ему до плеча Зигги.
—Не мешайте ему,— велел Гарланд Зигги.— Мы все равно это сделаем — либо сейчас, либо потом, без вас.
Мотли больше не стал удерживать Монка.
Монк спокойно двинулся вдоль стены, стараясь, чтобы рука в перчатке выглядела как можно более невинно. Сиам не обратила на него внимания. Монк зашел со стороны группы духовых и очутился на сцене. Он уже пересекал сцену, а Сиам по-прежнему не догадывалась, что ее ждет. Она стояла в дальнем углу, напряженно размышляя и глядя в пол. Если она и услышала шаги, то, скорее всего, решила, что кто-то из музыкантов направляется в уборную за кулисами.
За стеклянным щитом Зигги сказал:
—Она разобьет ему башку.
Монк шагал по сцене на ватных ногах. Ему не очень нравилось бить женщину в присутствии музыкантов. Но чем больше он ощущал нервозное и какое-то пассивное присутствие Сиам, тем больше наполнялся уверенностью в своей правоте. Он чувствовал, что избить эту ничего не подозревающую стройную бабенку — все равно что раз плюнуть. Он заранее наслаждался своим физическим превосходством. Ему страшно повезло — она будет принадлежать ему! Додж открыл ему секрет: с ней слишком хорошо обращались, поэтому она расхрабрилась. Он навешает ей оплеух, и это позволит ему стать ее хозяином.
Внезапно Сиам подняла глаза, словно кожей почувствовала грязные намерения Монка. Их разделяло всего несколько шагов. Она не удивилась и ничего не заподозрила. В его приближении она не усмотрела никакой угрозы. В последнюю секунду разглядела перчатку на его руке. Это показалось ей странным, но не предостерегло. Она не могла догадаться, что он задумал.
Она смотрела, как Монк заносит руку, и следила, как она опускается. В самое последнее мгновение она сообразила, что ее ждет, и сбросила оцепенение, но было уже поздно. Она получила могучий удар по лицу и потеряла зрение. У нее подкосились ноги, она заметно пошатнулась. Голова мотнулась влево, потом в другую сторону — от второго удара. Она вытянулась в струнку, парик съехал набок, в уголке рта проступила кровь.
Наблюдая через стекло за экзекуцией, Додж поспешно заверил Твида:
—Не беспокойтесь, кожа цела. Это внутреннее кровотечение.
Монк так размахнулся, что потерял равновесие. Сиам очень хотелось впиться ногтями в его мерзкую физиономию со сжатыми губами. Она занесла было руку, но у нее не хватило силы, чтобы защититься. Ей было стыдно бить людей. От его ударов она испытывала не только боль, но и стыд, словно ее вымазали грязью. Она попробовала защититься, но дальше слабой попытки дело не пошло. Она чувствовала себя раздавленной страшной усталостью.
Зигги не верил собственным глазам. Он по-прежнему ждал, что Сиам даст Монку сдачи, окажет хоть какое-то сопротивление. Ничего подобного так и не дождавшись, он чувствовал и себя побитым. Она немного постояла, приходя в себя, после чего приготовилась петь. Зигги вобрал голову в плечи и вышел из будки. Никто его не окликнул, никто ничего не сказал ему про певицу, которую он довел до такого состояния.
—Сработало!— На напряженном лице Доджа появилась ухмылка.— Вот вам и необходимая гарантия.
—Заказывайте место в санатории,— приказал Твид Валентино.— Отсюда повезем ее прямо туда. Наконец-то она стала управляемой.
Глава 44
—Барни! Эй, Барни!
Барни огляделся. На тротуаре перед «Американой» было полно народу. Он продолжил путь, решив, что незнакомый голос окликает не его. На гладком тротуаре перед отелем громоздились чемоданы, рядом были припаркованы в два-три ряда такси и длинные черные лимузины из аэропорта. По залитым светом прожекторов ступеням сновали вверх-вниз оживленные люди.
—Барни!
Он стал озираться, но не увидел ни одного знакомого лица. Отель покидали роскошно одетые дамы, по-утреннему щуря накрашенные глаза, словно перед тем, как выйти на яркий дневной свет, они долго томились в темном кинозале.
Привратник распахнул дверцу такси, однако ни ног, ни головы не появилось, вместо этого высунулась приветственно машущая рука. За рукой последовало тело. На лице пассажира такси застыло деловое оживление, интересовавшее Барни не больше, чем чужая почта в почтовом ящике. Пассажир смотрел на Барни. Было очевидно, что они знакомы, но Барни никак не мог его узнать.
—Разве вы меня не помните?— Пассажир явно гордился собой.
—Конечно, помню.— Барни вовремя осенило.— Вы занимались нашим выступлением в зале в Джерси.
—Это было ваше первое гастрольное выступление.— Он сиял.— Вы проделали неблизкий путь.— Соприкосновение с чужим успехом наполняло его энергией.— Через два дня Сиам поет на стадионе. Ну и задаст она им жару! Давно не видел такого ажиотажа.
—Что вам не спится с утра пораньше?— спросил Барни.
Рядом распахнулась дверца такси. Водитель высунулся в окно.
—Счетчик, мистер.
Импресарио согласно кивнул.
—Пусть себе щелкает.— Он с улыбкой зашагал рядом с Барни.
Барни отнесся к нему с симпатией. Это был тот самый человек, который плакал, когда Сиам пела перед полупустым залом. Конечно, внешность обманчива. Возможно, у него такие же нелады с совестью, как и у остальных его собратьев по ремеслу. Впрочем, у Барни сохранились о нем хорошие воспоминания.
—Вчера Твид продал мне права на организацию выступлений Сиам на Восточном побережье.— Он хлопнул Барни по плечу.— Я пустил на это все деньги, которые только сумел раздобыть. Даже банковский кредит исчерпал — свой и жены.— Ему нравилось быть участником большой игры.— Твид запросил немало, но игра стоит свеч.
—Они всегда делают это на паях?
—Твид сказал, что ему нужны деньги, чтобы заплатить компании, которая будет снимать ее для телевидения. Гарланд — большой жулик: у нас будет болеть голова, а он станет загребать деньгу. Подписан контракт с Чи-Чи на съемку Сиам в семи картинах. Кроме того, она поет теперь рекламные песенки.
—Почему концертами не занимается Зигги?
—Вы что, с луны свалились? Наверное, вы по горло заняты другими красотками?
—Нет, я ушел с этой работы.
Барни тут же лишился уважения собеседника. Можно было подумать, что его обманом принудили к общению с призраком. Он шагнул к такси, бросив:
—Странно, что мне ничего о вас не рассказали. Я поинтересовался, почему не видно Зигги, а о вас как-то не подумал.
Барни схватил его за рукав.
—Что случилось с Зигги?
—Его вытеснили. Бедняга Зигги! Мне его жаль. Провести в этом бизнесе всю жизнь и остаться на бобах!— Желая побыстрее закончить беседу, импресарио протянул руку, чтобы завершить дело поспешным рукопожатием.
—Что поделаешь.— Барни потряс его руку.— Крупные акулы слопали мелкую.