– Ага, по памяти, – кивнул я. – Проси, Кузьма, что хочешь, мы это обязательно пообещаем. Извини, приятель, еду отобрали добрые богомольцы. Сам ума не приложу, как будем выкручиваться.
– А попить есть? – простонал он.
– И попить нет.
– Ну, трындец…
– Подождите, у меня ведь чей-то мешок, – вспомнила Ольга и высыпала его содержимое себе на колени. Повертела шерстяные носки сомнительной чистоты и прочности, брезгливо понюхала, отложила в сторону. Туда же – провонявший чем-то пряно-пахучим свитер. Озадаченно повертела пожелтевшую книжонку с заголовком «Ковчег», а пониже – «Церковь евангельских христиан-баптистов».
– Мы в курсе, что Господь нас любит, – проворчала она и отбросила книжку вслед за свитером. Полбуханки ржаного хлеба, завернутые в серую тряпицу, вызвали больше интереса. А также увесистый кусок вяленой грудинки, в которой мы после тщательного изучения и обнюхивания идентифицировали свинину. В рюкзаке имелись также серое мыло, веревка, фляжка с тухлой водицей, спички и старый нож с обломанным лезвием. Подполз Молчун, питая надежду, что его покормят и он будет счастлив. Мы жевали в гнетущем молчании, стараясь не вникать во вкус продукта. Кулинары в городе Обь готовят лучше. Готовят ли еще? – кольнула неприятная мысль. – Или их самих уже зараженные готовят? Вспомнив про зараженных, я вздрогнул – давненько мы что-то с ними не встречались. А ведь в метро какая только нечисть не водится…
– Слушайте, люди, – встрепенулся Кузьма, – а вот когда я того дядечку по башке камнем огрел – с ним рядом такая штука работала… как ее? Ну, он там на кнопочки давил, ржал, как придурок, словно в игру играл…
– Компьютер, что ли? – удивился я. – Он действительно играл в игру, Кузьма. Ты не поверишь, но до сих пор, если есть под боком электричество и не очень разбитый компьютер, можно увлекательно проводить время.
– Не, я видел, конечно, такие штуки, – подумав, заявил Кузьма. – У Бармалея в его палатах такая была. Он никого к ней не подпускал – даже мамку мою. Сам за ней сидел, хихикал, чего-то щелкал, иногда своим лакеям что-то показывал… Мне тоже так хотелось…
– Ты снова не поверишь, Кузьма, – вздохнул я, – но раньше эти штуки были в каждом доме. И не по одной – по две, по три. Люди жили в этих штуках… хотя не думаю, что ты поймешь, что это значит. Там они работали, отдыхали, развлекались, добывали информацию, могли связываться с кем угодно, могли покупать через эту штуку все на свете, не выходя из дома. Попав в компьютер, они не ели, не спали – как же можно спать, когда весь мир рядом с тобой? Ну, и игры, конечно. Их было великое множество, всяких разных – можно было бегать, летать, плавать, стрелять, охотиться за сокровищами…
– Здорово, – сделав круглые глаза, прошептал Кузьма. – А добыть эту штуку можно?
– Добыть-то можно, – ухмыльнулся я. – Но нужен мало-мальски генератор, спокойная обстановка и полная ликвидация компьютерной безграмотности. Если первые два условия еще теоретически возможны, то третье… В общем, спи, Кузьма.
– Слушай, мужик, расскажи, а?
– Знаешь, Кузьма, – я начал раздражаться, – ты используешь свой мозг на три процента, а мой грузишь на все сто. Не хочу я об этом вспоминать, врубаешься? Грустно и больно об этом вспоминать. Вот будет времечко, стабилизируется ситуация…
– Я расскажу тебе, Кузьма, – улыбнулась Ольга. – Пусть этот злобный и бессердечный дядька уснет, и я тебе все расскажу…
Я спал, как сурок, потом меня разбудила Ольга и сказала, что это невозможно! Все в ужасе не спят и затыкают уши, чтобы не слышать мой злодейский храп! И между прочим, пока я тут давлю на массу, моя единственная и неповторимая Маринка развлекается в Снегирях со всеми подряд! Последний довод был самым убедительным. Мы в любом случае не могли здесь оставаться – холод забирался в организм, а жечь тут было нечего! Мы вновь брели по тоннелю, освещая пространство единственным фонарем. Линия была прямая, как стрела, повторяя линию Красного проспекта. Автоматы на взводе, гранаты под рукой. Здесь было относительно не холодно. Мы с Ольгой двигались в авангарде, осматривая каждый выступ, каждый боковой проход. Мальчишка и собака тащились сзади, оба заразительно зевали, Кузьма чесал вихрастый затылок, а собака усердно путалась у него под ногами.
Но и здесь за нами гнались приключения! Тоннель расширялся, чаще попадались люки и отводы в технические помещения. Приближалась станция «Красный проспект». Зашевелилось что-то под бетонной стеной, заворчало человеческим голосом, Ольга в страхе попятилась, вскидывая автомат! Хорошо, что не выстрелила. Отогнулось затертое клетчатое покрывало, раздался сиплый кашель, приподнялась фигура, согнутая крючком. Ольга икнула, я справился с позывом организма. Из чего слепили этого горбатого? Мутант, возможно, был не старый, но жизнь его не баловала. В одежде смутно угадывалась ободранная норковая шубка, к низу которой приделали что-то вроде юбки. Такое ощущение, что его физиономию сшили из тряпочных лоскутков всех оттенков серого. Глаза расползлись к вискам – что говорило о деформации височных костей, да и всего черепа в целом. Он поднялся на колени и, держась за стенку, провожал нас глазами. У бокового ответвления возились еще двое – похожие на людей, десятилетиями не посещавших парикмахера. Они пытались перевалить через высокую приступку одноногую женщину с седыми безжизненными волосами. Один из мужчин пронзительно посмотрел в нашу сторону – и вроде бы успокоился, что-то бросил своему напарнику. Взялись дальше кантовать свою ношу. Ходили слухи (лично я таких людей не встречал), что у некоторых типов мутации выражались иначе, чем у большинства. Ударяло в голову. Внешне эти мутанты оставались теми же людьми, но обретали способность видеть будущее, прошлое, читали мысли и настроение людей, а также имели обостренное чувство опасности. Их бытие сопровождалось дикими болями в голове – что, в связи с отсутствием лекарств и квалифицированной медицинской помощи, выливалось в танталовы муки.
Чем ближе мы подбирались к соседней станции, тем больше встречалось людей и мутантов. Одни брели нам навстречу, другие копошились по углам. Целые компании сидели на рельсах и отрешенно, не моргая, таращились в пространство. Какие-то цыгане – чумазые, оборванные, в кровоподтеках. Они безразлично смотрели, как мы проходим мимо. Неприятно кольнуло под сердцем: я услышал разговор двух бродяг – один жаловался, что два дня во рту маковой росинки не было; другой бормотал, что он уже морально готов подхватить «зомби-инфекцию»: пусть другая жизнь, чем это позорное существование. И шансы добыть еду существенно возрастают. Собеседник возражал – пока поймаешь эту инфекцию, зараженные тебя сожрут и не подавятся…
– Подайте Христа ради, – попросила женщина в платочке, глядя на меня слезящимися глазами.
Я бы подал – но что? Хлопнул выстрел, люди лениво повернули головы. Изможденный мужчина выстрелил себе в голову из пистолета и сползал по стеночке, волоча за собой кровавую дорожку. Лихое время, проще добыть оружие, чем хоть что-то похожее на еду…
Навстречу брела компания мужчин – они едва переставляли ноги, сипло дышали.
– Простите, уважаемые… – обратился к нам худосочный тип с венозным лицом. – Есть минутка? Мы, конечно, понимаем, что собака друг человека… но не могли бы вы уступить нам свое очаровательное животное? Мы можем предложить вам за него несколько инвестиционных золотых монет Сбербанка России. Это настоящие банковские изделия, с качеством чеканки «proof». Поверьте, мужчина, это выгодная сделка, вы не пожалеете…
Молчун угрожающе оскалился, зарычал. Умное животное.
– Сделаем вид, господа, что мы ничего не слышали, – натянуто улыбнулся я. – Откуда вы идете?
– От кудыкиной горы, уважаемый, – пробормотал долговязый заморыш с подслеповатой физиономией. – Не далее как неделю назад мы жили в коммуне «Новое начало» в кондоминиуме на Челюскинском жилмассиве. Некто Илларион обещал нам сытую жизнь, заставлял работать, держал впроголодь, но все равно мы что-то ели… Шесть дней назад он пропал – вместе со своим автопоездом, отрядом телохранителей и всем запасом еды, что оставался в колонии… Нагрянула банда Жоры Косого – он при капитализме отбывал за убийство коммерсантов – забрала всех здоровых, остальных – пинком под зад… Мы кочуем уже несколько дней. Судя по всему, господа, наше существование в этом мире приближается к логическому завершению. Лично я уже больше не могу…
Компания мужчин поплелась дальше, а я переложил автомат и невольно задумался. С такими темпами вымирания человечества года через три в этом мире никого не останется. Человек разумный в наше время – низшее звено пищевой цепочки. Его едят, убивают без причин, он умирает или переходит в иное качество от множества инфекционных заболеваний. С исчезновением человечества вымрут зараженные – им просто нечего будет есть. Останутся без еды животные-мутанты – и их поджидает печальная участь. Над мертвой планетой воцарится окончательное затишье. Даже те колонии, где грамотно налажена самооборона, падут под натиском голодных зараженных, их будет становиться все больше – от чувства голода будут обостряться умственные способности, что не пойдет на пользу людям…
Мы невольно ускорялись, станция «Красный проспект» была уже рядом. «В темпе, в темпе, – подбадривал я. – Тянем носок, держим строй». Беженцы брели навстречу, надеясь найти убежище в катакомбах подземного мира. Те, у кого не осталось сил, ложились на рельсы, обреченно смотрели в потолок. И вдруг впереди послышался шум. Кричали люди, кто-то истошно голосил на пронзительной ноте – и так же внезапно крик оборвался. Пахнуло чем-то угрожающим, опасным. Люди, идущие навстречу, заковыляли быстрее. В какой-то миг перед нами никого не осталось. Фонарь озарял пространство метров на двадцать. Что творилось дальше в темноте, мы не видели. Что-то мерцало на платформе. Доносился разноголосый гул, похожий на вой. И вдруг впереди забились выстрелы! Мимо нас шатко пробежали несколько мужчин – видимо, из той же компании. Но у них имелись автоматы Калашникова и длинноствольное ружье. Их лица искажались от страха. Они пробегали несколько метров, останавливались, стреляли в темноту, отступали дальше.