Этим вечером 27 мая 2010 года, рано поднявшись в Париже, я чувствую себя усталой. День, однако, еще далек от завершения, так как на 11 часов вечера намечена прогулка по Красной площади… Но сначала по случаю нашего приезда прием во французском посольстве, в старинном особняке Игумнова, богатого купца, который его когда-то построил. Есть кое-что, что я так и не смогла проверить даже после моего возвращения: был ли купец Николай Игумнов старовером? Этот вопрос терзал меня до самого конца путешествия: я не знала тогда, какое место занимали староверы в кругах русских купцов и промышленников. Снаружи архитектура посольства казалась мне как никогда поразительной. Дикой и цивилизованной, азиатской и европейской? Она постоянно ставит перед вами вопросы о неопределенности будущего России. Подобный стиль здания, массивный, восточный, продуманно неоархаичный, говорит о попытках России вновь закрепиться в истории скорее мифически, чем реально. Такой же архитектурный стиль у большого магазина ГУМ на Красной площади, с крышами палаточной формы, как у древних «теремов» или храма Василия Блаженного.
Внутри первый этаж дома Игумнова продолжает псевдорусскую внешнюю атмосферу: темное золото сводов, стены еще более темных тонов, медь потухшего красного и почти черного зеленого. Все роскошное, варварское, как на представлении Бориса Годунова. Эта мощная архитектура, особенно распространенная в Москве, берет начало во времена правления Александра III, взошедшего на трон в 1881 году. Тяжеловесность, архаичные цвета, теремные крыши — символ политики нового суверена: политики реакции в ответ на убийство его отца, «царя-освободителя». Автократия, русификация, жестокость к инородцам, создание в 1882 году Департамента защиты порядка и общественной безопасности, «Охранки», предшественника политической полиции времен Ленина и Сталина, но также и экономический взлет развития России с решением, в частности, о строительстве Транссибирской магистрали в 1891 году.
Как все перекликается, как грядущие события уже представлены в стиле и даже в фасаде Игумновского дворца! Ростки революций 1905-го и 1917-го… Ленин, Транссибирская магистраль, дорогой славянофилам псевдорусский стиль, зачатки последующих драм. В 1887 году в Москве арестованы две сотни участников кружков народников, а в Петербурге — группа студентов, готовивших покушение на царя. Эти начинающие террористы, среди которых брат Ленина Александр Ильич Ульянов, будут приговорены к повешению. Все здесь собранное, как в японских цветах оригами, но чтобы это развернулось, нужна интенсивная работа памяти и чтение. Путешествие всегда разделяется на уже совершенное, которое будит любознательность и память, и рассказанное, которое пытается на все ответить.
23 часа. Заканчивается вечер во дворце Игумнова. Официальный прием, интерес к нашей маленькой делегации — все это усилило наше нетерпение начать путешествие. Была почти полночь, когда мы оказались на Красной площади. В это же время впервые в 1977 году я, очень взволнованная, уже была здесь с А. В. Но что произошло? Большой театр умер. Площадь кажется открытой четырем ветрам, она потеряла свой центр, свое единство. В действительности она просто больше не существует. Ее памятники кажутся случайно расставленными в этом искусственном освещении. Маленькие веселые группки молодежи, несколько туристов, ряд разворачивающихся автобусов: фотография путешествия, видеоклип — ничего больше. ГУМ и музей истории украшены гирляндами лампочек (то же самое в Пекине на внешней стене Запретного города). Мавзолей Ленина не привлекает взора.
История отступила. Красная площадь утратила величие названия, она теперь вызывает только безразличие. Огромное разочарование.
Было также темно, когда я впервые ее увидела. А. В. зашел за мной в отель, мы перешли через реку, было холодно, у меня не было подходящей одежды. Несмотря на только начавшееся таяние, Москва-река была уже чиста, хотя неделей раньше в Ленинграде Нева еще несла огромные глыбы льда размером с телегу. Мы разговаривали, и вдруг в конце короткой узкой улицы передо мной открылось ярко освещенное пространство, стены из красного кирпича, и на башнях Кремля эти гигантские звезды кавказского красного рубина, которые в 1937 году заменили двуглавых орлов. Перед Мавзолеем стоял почетный караул, его мраморный бункер в стиле ар-деко возле кремлевской стены. Его верх представлял собой трибуну. Сейчас мавзолей чаще закрыт. Что сделали с мумией? Она наконец в крипте эта мумия, которую в течение многих лет для сохранения ежемесячно погружали в высокотоксичную ванну? Или это сотни раз переделанный восковой муляж?
В этот мартовский вечер 1977 года я чувствовала себя пронзенной историей, беспокойством и холодом. Все, что я видела, казалось мне волнительным, наполненным смыслом и опасностью. Это в прошлом. Это ли причины для разочарования? Чего же я хочу? Грандиозной трагической истории? Террора или хотя бы его следов? Очевидно, нет. Когда в 1991 году я написала, что конец СССР не был чем-то хорошим, Адам Михник сказал: «Что же ты хочешь? Еще одной утопии? Но у тебя уже есть одна во Франции, у тебя есть Ле Пэн! Ты что, не понимаешь, что мы хотим прожить обычную, спокойную жизнь?» Частично он был прав. С тех пор я сильно изменилась в этом смысле: двадцать лет спустя я четко вижу, что каждодневная демократическая жизнь в современной Европе непременно сопровождается разочарованием… Но в то же время и у меня была своя правота: конец коммунизма не то же самое, что конец обычной диктатуры. Это конец огромной надежды. К облегчению примешивается боль обмана и страх перед новой, более коварной тиранией.
…Эту надежду разделяли еще те, кто входил в мою группу Франция — СССР в 1977 году. Несколько преподавателей, симпатизирующих и членов партии (в то время говорили еще «партия», и каждый знал, о чем идет речь), рабочие пенсионеры-коммунисты во время подобострастного визита на «родину трудящихся»… Днем нашего прибытия в Ленинград была суббота. Один из них, самый молодой, исчез. Его подцепили молодые люди на улице, чтобы поучаствовать в «социалистическом субботнике». Это добровольный (?) рабочий день на благо общества. Ему в руки дали лопату, и он целый день убирал опавшие листья, которые в России убирают только после таяния снега. Он забыл название нашего отеля, и у него не было с собой прописки. Его доставила милиция, уставшего, но гордого.
В 2003 году на площадь, которая пережила большие военные парады и где Сталин жестом руки приветствовал проходившие батальоны комсомольцев, у стены, где в 1945-м побежденные немецкие солдаты бросали свои знамена, украшенные орлом и свастикой, 100 000 молодых русских «в слезах», как говорили газеты, пришли аплодировать Полу Маккартни.
…Мы быстро делаем полукруг, ничто нас по-настоящему не удерживает в видении этих славных останков, хлама ставшей безопасной истории, разбросанного вокруг в бессвязном беспорядке на этом огромном заброшенном пространстве. Простые объекты, блуждающие, все еще великолепные и ослепительные, как памятник, возможно, наиболее известный в России — собор Василия Блаженного, построенный Иваном Грозным, чтобы увековечить свою победу над татарами. Его великолепие затмевает все и рассеивает всякую угрюмость. Он со своими полихромными куполами и крышей в стиле «терем», которую Позоев скопирует для дворца Игумнова, сопротивляется намного лучше, чем все остальное!
Позже, подремывая в автобусе, который вез нас в «Юность», меня посещали видения, быть может, для того, чтобы облегчить мои разочарования. Я пытаюсь вообразить Красную площадь середины века. Кремль еще остров. Теперешняя стена уже построена на месте былых деревянных фортификаций, башни уже окончены, мне мерещится суета на заросших склонах Москвы-реки, корабли, крики торговцев, рев скота. Но вскоре я засыпаю.
Только по возвращении во Францию я соберу вместе разрозненные элементы, чтобы однажды в моей памяти выстроить их в историческую линию с бесчисленными последствиями. Длительная осада Казани Иваном Грозным. Его победа над татарами 1 октября 1552 года, в день православного праздника Покрова Пресвятой Богородицы. Чтобы ее увековечить, и построена в 1555–1561 годах церковь Покровский собор на рву. Имя Василия Блаженного ему дали впоследствии в честь юродивого (юродство — «религиозное безумие»), одного из этих многочисленных бродячих монахов, пророков и чудотворцев, ходивших по Руси. (Нечто подобное я видела в Индии.) История примешивает сюда легенду: Иван Грозный якобы выколол глаза своим зодчим, Барме и Постнику, — предположим, их было двое, что не вполне ясно, — чтобы они не смогли повторить подобного шедевра. Но почему бы ему и впрямь не выколоть глаза этим архитекторам? По фильмам Эйзенштейна и Павла Лунгина одно его имя заставляло трепетать, одно звучание по-русски «Грозный». Так же называется и столица Чечни. Какой претендент на руку Елизаветы, королевы-девственницы, после бледного Франсуа Анжуйского, сына Екатерины Медичи! 9 января 2010 года в интервью Фредерику Теобальду для газеты «Жизнь» Лунгин сказал: «Из-за Ивана Россия осталась в средневековье и так и не познала возрождения. Историки описывают его в манере, от которой стынет кровь: „Иван проводит свое детство в атмосфере ненависти и смерти, постоянном страхе быть убитым. Его досуг — это мучение животных, охота, жестокое обращение с окрестными сельскими жителями“».
Варварство, дикость, неустроенность жизни — и это надолго. Разрыв между Россией и остальной Европой увеличивается. Только одна деталь: на иконах золотой фон, в то время как Джотто отказался от него еще триста лет назад. Как это соблазнительно и, наверно, слишком бездоказательно устанавливать исторические параллели! Но как же этого не делать? Во всей Европе апогей Ренессанса, однако во Франции начало религиозных войн, которые будут ее заливать кровью в течение сорока лет. Монтень встречает Ля Боэси — после этой встречи появятся эссе. В Индии монгольский император Хьюмаюн, который также не был ни мягким, ни нежным, падает с обсерватории, где он наблюдал за звездами. Три формы завоевания: завоевание политического пространства, завоевание внутреннего пространства, завоевание небесного пространства.