Именно с железной дорогой, школой и воинской повинностью происходит в начале Третьей республики то, что Эжен Вебер называет «концом провинциализма»: национальное единство и национальное самосознание. Многие люди это смутно чувствуют со щемящим сердцем, когда больше не пользуются железнодорожным путем, когда закрывают школу: что-то от республиканской идеи теряется. Это то, что случилось, когда отменили военную службу, а школа превратилась в неопределенную «педагогическую услугу». Желание стать железнодорожным служащим или учителем не имело целью, как сейчас пренебрежительно говорят, обретение «обеспеченности и стабильной пенсии», а значило участие в прогрессе. Прогресс как следствие образования и экономического развития. То же самое было в и России. С тем же самым двойным смыслом. К тому же была чудесная техника, которая развивалась вместе с железной дорогой. Кто из детей страстно не любил паровозы!.. А воспоминания о движении сопротивления, о «рельсовой войне»…
Музей поездов растянулся на многие гектары на железнодорожных путях, по которым они больше никогда уже не поедут. Локомотивы разных эпох, перекрашенные в их оригинальные цвета: черный, ярко-красный, зеленый, часто отмеченные впереди красной звездой… Также и вагоны, начиная с самых старых и неудобных до роскошных апартаментов с велюровыми и шелковыми скамейками (но в них еще не было туалетов, как, впрочем, и отопления). Как везде, где есть техника и история, возникает много эмоций. В музейной витрине медали воинов Великой Отечественной войны. Я не могу не назвать здесь их имен: Николаев Василий Борисович, Трубников Иван Ефимович.
И опять на других перронах локомотивы разных лет, целые поезда с вагонами, надписями об их маршрутах. Между ними очень чистые широкие платформы. Слишком толстый слой краски придает им, как и старым кораблям, что-то вроде искусственной молодости. Но большая красная звезда, которая сияет впереди каждого паровоза, сохранила мистическую власть. Мирные, окончательно умолкшие, будто бы в витрине специализированного магазина модели больших, немного напыщенных игрушек в натуральную величину. Многие молодые пары приходят сфотографироваться перед ними или в салонах первых классов, украшенных тканями и занавесками…
Самое ценное, что я сохранила: пилотка из газеты, которую сделала по моей просьбе одна рабочая несколькими быстрыми и умелыми движениями. Я ее сфотографировала в зеркале нашего вагона. Я хотела подарить эту пилотку моему дяде, который водит локомотивы всю свою жизнь, сначала на угле, а затем на электротяге. Я много о нем думала в тот день, о его добром лице, его чувстве юмора, рабочей походке, лукавых анекдотах, о его желании петь.
Затем мы поехали в Академгородок. В момент, когда перед тобой предстает действительность, которая для тебя пока только мифическое название, убеждаешься в парадоксальности путешествий: то, что видишь своими глазами, не может заменить никакое чтение, и всегда в недостаточной степени пользуешься возможностью увидеть… Несмотря на добрую волю и компетентность наших гидов, всего, что удастся увидеть, будет недостаточно. И это неизбежно. Нужно было до отъезда работать с книгами и документацией… Но я также знаю и следующее: то, что меня тревожит во время путешествия, ничуть не омрачая ощущения полного счастья, найдет свое решение спустя несколько месяцев.
Я уже это переживала и практиковала. Я знаю, что приобретаю опыт, самый ценный, к которому, вероятно, тянется вся моя жизнь: это форма познания мира, которая достигается, когда к пережитому путешествию добавляется путешествие по книгам. А когда пытаешься об этом еще и рассказать, то глубина познания удваивается.
Академгородок — это один из научных центров, построенных в Советском Союзе, чтобы обеспечить ученым наилучшие условия для их работы вдали от людской суеты. Этот центр был не единственным. Нужно было бы не спеша проанализировать этот сложный механизм научных исследований, в котором господствовал дух холодной войны: знаки внимания и уважения к науке никогда не скрывали идеологические и политические масштабы проекта. Это была форма войны против «империалистического блока».
Статья Мари-Лауры Кудер и Витторио Францечи («Преобразование бывшего закрытого города Кольцово») описывает в деталях огромный научный комплекс, окружающий Новосибирск, частью которого и являлся Академгородок. Кольцово, основанный несколько позже, в 1979 году, разместил лаборатории и служащих Государственного научного центра вирусологии и биотехнологии. Это говорит о том, каково было его стратегическое значение и окружавшая его секретность. В 2003 году у Кольцово появился новый статус Наукоград. Академия наук СССР передавала некоторые свои секции в многочисленные регионы советских республик. Особенно самые отдаленные, такие как в ту эпоху Центральная Сибирь или Норильск на севере за Полярным кругом. Ведущие ученые должны были там жить и работать в ультрасекретных областях исследований (ядерной и бактериологической).
Быть ученым в ту эпоху было очень почетно, это наивысшая служба своему народу во имя «построения социализма». Это также обеспечивало целый ряд привилегий. Советский Союз был мастером в искусстве все это смешивать. Авторитарная природа режима создала смесь террора и государственного меценатства: исследователи и ученые имели такие условия работы и жизни, которых не знали не только остальные советские люди, но и обитатели Силиконовой долины в США. Взлелеянные, хорошо оплачиваемые, но запертые, тем не менее, вдалеке от всех и всего на прогалине сибирских лесов в тридцати километрах от Новосибирска. Загородный домик задом наперед… Так в 1957 году был основан Академгородок, но в отличие от Кольцово он не был закрыт для иностранцев. Речь шла не только о поддержке определенного типа исследований, но и о навязчивой идее пятидесятых годов, как и всей новой российской истории, развитии Сибири.
Сибирь всегда была зоной полутени и полусвета: развитие и депортация, чистая наука и автократия.
Современная Россия перевела все это на мирные рельсы, и ранней весной 2010 года это небольшой, несколько строгий городок, немного печальный, как обычный спальный пригород… Но с первых же шагов, которые мы сделали по этим тихим улицам, стало понятно, в каком духе был задуман, вплоть до архитектурной компоновки, этот фаланстер научных исследований. Хорошо отапливаемые дома, библиотеки, лаборатории, рестораны, спортивные центры: удобства, даже сегодня далекие от уровня жизни остальной России. В интернете множество российских сайтов (на английском и французском языках) рассказывают об истории создания Академгородка. Трое друзей, члены Академии наук СССР, Лаврентьев, Соболев и Христьянович, решают переместить научные исследования высокого уровня по другую сторону Урала, на бескрайние просторы Сибири, богатейшие, но слабо развитые. В 1958 году недалеко от промышленного Новосибирска открывается отделение Академии наук Советского Союза. В течение нескольких лет создается академический центр — академический в советском смысле — с молодыми исследователями в области химии, информатики, математики, физики, сельского хозяйства. Советское правительство решает создать для них идеальные условия жизни и работы: современные здания в лесной гуще вблизи ботанического сада и огромной глади Оби, с искусственным пляжем и заведениями досуга. В номере «Правды» за 20 июля 1959 года в репортаже, посвященном открытию Академгородка, он описывается как «ансамбль богатых и удобных индивидуальных домов, каких мало в СССР». Это здесь «Силиконовая тайга» Советского Союза, торжественно открытая 26 сентября 1959 года большим концертом в Театре оперы и балета Новосибирска. В советскую эпоху здесь ничего не производилось, все получали из Москвы.
Генерал де Голль направился сюда в июне 1966 года во время долгого путешествия, которое он тогда совершил туда, что он всегда называл не иначе как Россия. Документальный фильм, снятый во время этого путешествия, очень волнует. Даже если это вовсе не было его целью. Так, на всем пути официальной делегации прекрасным летним днем видны улицы Москвы, можно видеть советских людей, женщин в цветастых платьях, мужчин в рубашках, полные лица, густые волосы. Это как исчезающая мечта или обманчивая внешность: видимость демократии и ее результата, так как за всем этим есть то, что все знают, и то, о чем Жид так хорошо сказал: «Народ, подвергнутый трагическому эксперименту».
Де Голль хотел увидеть Академгородок, и в перспективе мирного сближения стран Востока со своей стороны произнес одну из тех торжественных, но пустых фраз, неизбежных в официальном дипломатическом визите: «Франция смотрит на Академгородок не только с интересом, но и с восхищением». Это сказано, и, возможно, он так и думал. Он всегда говорил «Россия» и никогда — «Советский Союз», в этом видна идеологическая позиция из-за ее роли во Второй мировой войне, а также из-за ее достижений в научной области. В интервью советскому радио и телевидению он заявляет: «Проезжая Москву, Новосибирск, Ленинград, Киев, Волгоград, пролетая над вашими равнинами, реками, лесами и горами, видя рядом с собой ваших мужчин, женщин и детей, я наполнялся волнением, корни которого в глубинах истории». Были ли французы голлистами или нет, это были времена, когда холодная война отдалялась, и это все чувствовали. Россия, наверное, единственная страна в мире, где историческая глубина имеет космические масштабы…
После этой прогулки по «умным» аллеям научного городка мы направляемся к этнографическому музею. Именно там мы наконец узнаем ту часть истории, незнакомую большинству из нас, мне во всяком случае: прошлое сибирской глубинки до российской колонизации. Итак, я вхожу в этот музей, как двадцать лет назад в Нью-Йорке я вошла на Audubon Terrace, в музей, где тогда были выставлены этнографические экспозиции об «американских индейцах», затем перевезенные в Вашингтон. Хотя наше незнание Сибири и велико, это, однако, не только наша вина. Кто у нас о ней говорит? Какие книги, какие фильмы? Кроме Мишеля Строгова и век спустя рассказов о ГУЛАГе? Ничего о Сибири, об истории ее завоевания и колонизации. Еще меньше о тех, кто был ее жертвами. Благодаря многочисле