По сличении всех этих искусственных языков одного с другим нельзя не заметить общего всеми стремления встать в независимость, отделиться для самостоятельного существования. Цель достигнута. Оттого-то не только трудно, но и почти невозможно узнать и доискаться теперь до корня, до тех прадедов, от которых выродились позднейшие многоколенные семейства; черты сходства остались неясными и немногочисленными. Вот и примеры: прежде всего наталкиваемся на того неизменного друга, для которого у русских людей придуманы целые десятки слов и прозваний, от нежных ласкательных до грубых ругательных, какова водка, вино. У офеней она зовется гамза, гамзыра и дрябка; в отверницкой речи известна под именем ардимахи; в мазурницкой музыке зовется канка и кановка; на арестантском языке в тюрьмах — хамло; у скрыпенских коновалов — ло-фейка; старинные разбойники называли ее — товаром из безумного ряда. Роковое место — тюрьма, прозванная офенями качуха, у специалистов-арестантов называется: у сибирских — чижовка, у русских — кучумка и в более строгом смысле у каторжных арестантов (военных) — палочная академия. Древние разбойники звали ее "каменный мешок".
У офеней гривенник — марошник, у мазуриков — жирманник; у офеней полтина — ламиха, у конных барышников — дер; четвертак у барышников — секана, секис, у мазуриков столичных — жирма-беш, у коновалов — хруст; целковый у коновалов, например, скрыпенских — седой, у конных ярмарочных и столичных барышников — бирс. Сто у офеней — пе-халь, по музыке — капчук; день у офеней — бендюк, у шерстобитов — волгаж. У офеней петух — ворыхан, у шерстобитов, например, кинешемских — гогус; кровь у офеней — вохра и кира, у шерстобитов — кан; грива у офеней — маруха, у мазуриков — трешка, у барышников — жирмаха; рука у офеней — хирьга, у мазуриков — граблюха, у шерстобитов — бира; штаны у офеней — шпыни, у сибирских шерстобитов — чинары, у мазуриков — шкеры и проч. Вот несколько слов шерстобитов (из языка так называемого кантюжного): самовар — беззаботный, жеребец — агер, давать — дякать, ямщик — шмляк, веник — било, два — кокур, пила — зубила, колокол — звонарь, зубы — жоры и жор, колемить, заколемить — захворать, овца — басаргуля, скоро — башково, кукушка — гадайка, пирог — елесник и проч. Несколько слов скрыпенских коновалов; клева, неклева (общее), съюхтить — получить доход, схизнуть — бранить, бакулить — говорить, облобызать — своротить с дороги для разговора, сак — сюда, ламашник — полтинник (общее). Счет их указан дальше.[110]
сары и курынча[111]
В этом общем стремлении на отдел, для самостоятельного существования на правах полнейшей независимости, придумывались слова, прикрывающие тайну приемов известного ремесла и промысла, чтобы скопившийся из них словарь знал не всякий; а смышленый человек, спознав один, мог бы блуждать и заблудиться, попав в трущобы другого словаря. Выдумка новых в замену истасканных старых в этих случаях прежде всего являлась на выручку. Зазнавший, например, голову за «неразумницу» (в отверницкой речи) не распознает ее в позднее придуманном прозвище лауда. Слышали прежде и узнали все часы за веснухи, — теперь же вместо них и у тех же мазуриков слышится новое прозвище бани; прежняя музыка предостерегала ходящих по ней об опасности словами стрема и мокро, — теперь говорят, неизвестно почему, "двадцать шесть". Прежде по музыке мошенник назывался французским словом «жорж», теперь откровенно по-русски и не без некоторого поползновения на остроумие назвался «торговцем». Прежде сыщику было звание "фидарис, фига, подлипало", — теперь: «двадцать-пять» и придумано всему комплекту их общее новое название "чертова рота". Кошелек с деньгами назывался шмель, теперь «шишка»; бумажник — финал, шмука, теперь «лопатка» и «боковня». Рубль у мазуриков оказывался и «колесом», и "царем", — теперь, по-новому, это «дере»; полицейского же они звали «каплюжником», теперь согласились называть гуртом прежнего фараона и бутыря (буточника) — пауком; прежде «начудил», теперь наездил, если сделать неудачную кражу, сделавшуюся открытою, и проч. По вызову различных нововведений, конечно, явились новые слова уже не для прикрытия, а по необходимости: явилась «халдыговина» — конная железная дорога (у петербургских мазуриков); про арестованного по приговору мирового судьи говорят, что он "на месте".
В хорошем, более законченном языке (как, например, в офенском), для лучшего укрытия от любопытного и любознательного уха, на один предмет и понятие существует по нескольку иносказательных выражений: есть — ефить, троить, брясть; девица — корюк, карета, карюха; водка — гамза, гамзыра, дряб-ка; огонь — дульяс и дулик; работник — наепшурник, придешь; сын — фетяк и лащина; пирог — спидон и кундяк, а так как по деревням гостеприимно кормят пирогами всякого захожего человека, то, например, и у шерстобитов (волнотепов) имеется для него особое имя — елесник; божиться — сгодиться (потому что Стод — Бог) и щедиться и проч. В музыке, по богатству слов уступающей только словарю офенскому (торговому), точно так же на деньги два слова: сара и бабки, на платок три: лепень, шемяга, персяк, на избу также три: куреха, домуха, домовуха; бежать — хрять и лататы; ничего, не беда — сухари! шманал; шинель — шельма и накидалище; вынуть из кармана — выначить и срубить; соединиться в шайку — стабуниться и склеиться; лакей — алешка, Алексей Алексеич; укус — лак; халдей — денщик; похороны — халтура и проч.
Многие слова утратили секрет и, прорвавшись в общенародное употребление, перестали считаться пригодными для обихода в темном ремесле, в плутовских изгибах его, и не перестали лишь смущать близоруких собирателей словарей этих. В мазурницкой музыке мы находим такие слова: одеть — оболочь; бежать и убежать — хрять и ухрять; попасться в преступлении — влопаться; скрыть, заслонить — затылить; для виду — для блезиру; сделать неудачную кражу — начудить; чертоплешина — плюха по затылку; труба — вздор, пустяки; жулик, который означает по музыке и по-офенски ножик, по музыке же — и мальчика-ученика воровскому делу, перенесено в Москве на самых мастеров промысла; пропить, промотать — проюрдонить;[112] у офеней пащенок — дитя, ребенок; масья — мать; глаза — зеньки. Все эти слова знают все петербургские мастеровые, многие из этих слов употребляют люди и повыше полетом.
Само собою разумеется, что богатство слов сосредоточивается там, где вращается и самый промысел. Темное дело, прикрытое темными условными словами и выражениями, на этот раз обнаруживает свои живые пункты и поле деятельности во всей наготе.
В таких случаях и обилие слов, и хлопотливая изобретательность их являются в отчетливом виде; здесь на воре и шапка горит. А так как все это творится для денег, все это вдохновляется ими, то этот предмет и исчерпан всеми до пределов возможного и ведомого, и потому об них-то и первая речь наша. По таблице, приведенной выше, видимо разнообразие прозваний самых денег и одного из крупных и основных представителей их — бумажного и серебряного рубля. Кто на последние видоизменения рубля и денег не ходит за недосугом, но петербургские мазурики различили свои финашки, финаги (бумажные деньги, ассигнации), как офени свои пельмахи, от сары и царей (серебряной монеты) и от рыжих, веснушных (денег), от рыжиков — червонцев и рыжей сары — полуимпериалов, потому что эти деньги в руках их бывали зачастую, также они знакомы и офеням (под нехитро придуманным прозванием кузлота). Последнего сорта монета неизвестна ни конным барышникам, ни мелкоте — промышленникам шерстобитам и коновалам. Зато у всех известны под своими именами гривна (маруха у офеней, трешка у мазуриков, жирмаха у конных барышников), пятачок — пензик у первых, пискарь (медный), пискарек (серебряный) у мазуриков; полтина (ламиха офен., ламышник мазур., дер барышн.), четвертак, исчезнувший из употребления (жирма-беш у карм., секана и секис у барышн.); целковый (хруст офен., кругляк отверницкий, царь и дере по музыке, седой у коновалов, бирс у барышн.); копейка (трофил офенск., канька и каника у мазур.). А так как на руки офеней чаще и больше других перепадают деньга, то у них есть слова и на грош (баш), и на денежку (батень), и на трехгривенный (хруст с пензиком). Умеют считать они и до тысячи, которую зовут косухою (значение слова этого у мазуриков ослаблено переносом на сотню — косуля — и эти купцы пропалых вещей дальше сотни рублей не считают и счета не знают). У офеней, обязавших себя вечными счетами и выкладами, это дело затемнено больше всех и офенский счет полнее всех и совсем другой, чем, например, у лошадиных барышников и у скрыпенских и других коновалов.
Затем, само собою, по зависимости от предметов торга и купли, офени-торговцы поспешили заручиться своей терминологией, которая дает словарный сборник количеством слов больше тысячи. По способу меновой торговли, каковая не гнушается выменом всего, что придется на руку (и выменивает, между прочим, с такими неслыханными барышами, более чем сто на сто проц.): и яйца (ягреняты), и ложки (свербалки), и мед (емеля), лапти (верзень), пшеницу (кундешница), масло (ласо), всякий хлеб (сумар), лошадь (ловак, остряк), овес (щупляк), ячмень (сахар), рожь (зеха) и проч. Мужику (лоху) и бабе (кубе), и молодице (ламохе), и красной девице (карате, карюхе) с завистливыми и склонными на соблазн глазами торговец-ходебщик и офеня ездовой отдают на обмен все, что надо, что им самим навалили в Москве (в Батусе) на кредит из залежного и прахового товара: гребень (дербужник), стакан и рюмку (бухарник, бухарку), ситец (лепешник), платок (лепень), сукно (шерсно, вехно), ножик и ножницы (жуль и жульницы), стекло и посуду всякую (звеньеху), рукавицы (нахиреи), топоры (машурики), пояса (подбали), сальные свечи (щедреги), а на лакомый вкус богатого мужика на чай