Яскина провела в лагере год, а потом все изменилось. 5 марта 1953 года новость о смерти Сталина моментально разлетелась среди заключенных. «Старухи плакали в платки, – язвительно смеется Яскина. – Но я внутри радовалась. Слава тебе, Господи!» Смерть деспота зародила в заключенных надежды на освобождение. Но они не сбылись, какое огромное разочарование! В мае 1953 года в Норильском лагере поднялось восстание. На практике это означало забастовку. «Мы не пошли на работу. Никто. Только подлизы пошли», – вспоминала Яскина.
Заключенные требовали пересмотра постановлений суда, сокращения рабочего дня, улучшения бытовых условий и прекращения злоупотреблений положением. В числе последнего, например, водяной карцер – камера, на 20 см залитая водой. Восстание подавили частично переговорами, частично при помощи оружия. Зачинщиков вывезли. Многие из них были украинцы или прибалты, они смелее шли на сопротивление. Протесты все-таки дали результаты. «Нас стали отпускать в магазин и на работу без вооруженной охраны», – рассказывала Яскина.
Но освобождения ей все-таки пришлось прождать до 1955 года. В тот же год она вышла замуж за бывшего охранника лагеря. С ним она была знакома еще с Урала, до каторги. Увидев ее имя в списке освобожденных, он пошел ждать ее у ворот лагеря. Уходили они под ручку. Молодоженам дали в Норильске комнату в общежитии. Муж работал шахтером, Яскина – бухгалтером в жилконторе.
Сейчас она овдовела, живет вместе с сыном-инженером. Она в хорошей форме, ноги только иногда побаливают. «Пишут о Сталине всякое хорошее, но он был просто вонючей кучей дерьма. Пусть он в могиле от стыда перевернется – так забирать детей и делать из них врагов народа!» – говорила она.
В Норильске об истории лагерей вообще стараются забыть. Директора городского музея Светлану Слесареву просто уволили с работы в начале 2016 года, как она считает, из-за ее принципиальности. Она – автор музейной выставки про ГУЛАГ и в 1990 году добилась, чтобы в память о жертвах поставили мемориальный холм – «Норильскую Голгофу». Она работает в «Мемориале», организации, которая занимается изучением истории лагерей.
Пресс-секретарь компании «Норильский никель» жалуется, что иностранные журналисты всегда поют одно и то же – о городе, построенном на костях. Возможно, именно по этой причине экскурсовод Станислав Стрючков, которого наняла для меня компания, подчеркивал, что в Норильске продовольственный паек был всегда больше, а смертность ниже, чем в других лагерях. У заключенных была хорошая одежда, и им платили небольшие деньги. Они могли ходить в баню и при необходимости обратиться к врачу.
Еще абсурднее звучало, когда Стрючков рассказывал, что пленные железнодорожники за перевыполнение нормы в качестве премии получали «шампанское и икру». Он считает, что в корне неверно думать, что все заключенные были невиновны: правильно украинцы тут горбатились, потому что «они были бандеровцами» и врагами. Стрючков ненавидит организацию «Мемориал», потому что она «работает на американские деньги» и платит «больше, кто пострашнее расскажет историю о ГУЛАГе». Под конец Стрючков нашел еще одного хулителя Норильска: Вилле Хаапасало. Финский актер рассказывал про Норильск в своей совершенно безобидной программе про путешествия.
Апокалиптические пейзажи Норильска – рай для фотографа: тундра, заводские трубы сталинских времен, огромные горы мусора, советская архитектура, заброшенные дома и развалины. Однако местные фотолюбители снимают город в ином ракурсе, чем москвичи или иностранцы: на их фотографиях вместо развалин подчеркивается красота и нормальность. Хотя виды Норильска напоминают о конце света, это вполне себе скучный и ухоженный город, по которому гуляют почти зажиточные горожане. Торговый центр, сердце субарктического Норильска, выглядит точно так, как везде: эскалаторы, бутики, ресторанный дворик, разве что магазины с олениной выделяются. И безусловный хит – единственный в городе аквапарк.
Компания платит своим сотрудникам 70 000 рублей в месяц, что сейчас для России, переживающей экономический кризис, очень хорошо. Братья Роман и Вадим Шешины работают на заводе, один сварщик, другой электрик, их новая лодка оснащена современными навигационными устройствами и мотором Yamaha на 90 лошадиных сил. Летом каждые выходные они уезжают за 120 км на восток от Норильска, на озеро Лама ловить гольца. «Сезон длится всего три месяца, поэтому нельзя упускать возможность», – говорит Роман. Для жителей Севера по закону полагается надбавка к зарплате и раз в два года оплачивают расходы на отпуск. Шахтеры уходят на пенсию в 45 лет, многие уезжают. «Потом я уеду в Крым, не буду больше работать», – планирует 40-летний инженер Дмитрий Селескеров. На сэкономленные деньги можно купить квартиру в другом городе, и компания это поддерживает.
Но не все жители города работают в компании и не все на хороших условиях. Более 200 000 человек просто «зависли» в северных регионах России. Они имеют право получить жилье в центральной или южной частях России, но не получают его. «Родители приехали сюда 25 лет назад на заработки, но из-за развала экономики пришлось остаться. Я все время чувствую, что мы здесь временно и просто копим деньги, чтобы переехать в Москву», – рассказала 22-летняя Дарья Бакланова.
Сталин хотел, чтобы Норильск был большим городом и простоял долго, чтобы он был красивее, чем Ном, построенный на Аляске во время золотой лихорадки. Сейчас никто бы не стал строить стотысячный город в экстремальных климатических условиях просто ради добычи ископаемых. А шахты и металлургические заводы уже не требуют такого количества рабочих, как раньше. Закрытие старого плавильного цеха еще больше снизило потребность в рабочих. Город в будущем, вероятно, ожидает более скромная жизнь, чем сейчас.
Сегодня Норильск является изумительным памятником крутому повороту, который пережила страна в XX веке: национальное богатство, взятое в оборот силами заключенных, в конце концов оказалось собственностью одного-единственного банкира. Но история еще не закончилась, и что царь дает, он может и забрать. Ибо еще Павел I говорил: «В России велик лишь тот, с кем я говорю, и до тех пор, пока я с ним говорю».
Приезд
Москва согласилась подписать документы, счастливая семья наконец-то едет в Сибирь.
Сибирь, Республика Саха (Якутия), Тёхтюр
Российские чиновники держали нас в неизвестности до последнего момента. Мы ждали необходимые разрешения на работу и жизнь в Сибири, но в течение пяти месяцев от них не было ни ответа ни привета.
Обычно в Сибирь ссылали против воли, но я пессимист и боялся, что нас туда при нашем большом желании не пустят.
Анастасия, сотрудница Министерства иностранных дел РФ, утверждала, что документы практически готовы. Они только ждали подписи заместителя министра иностранных дел – человек статусом ниже, конечно, решить этот вопрос не мог. Наконец, его имя появилось на документах, и Москва дала нам зеленый свет. Я был единственным иностранным журналистом, аккредитованным на работу на территории в 5000 километров, от Урала до Владивостока. Теперь мы могли переезжать в Сибирь. Мечта сбывалась!
Визы мы получили в Хельсинки в посольстве РФ в конце августа, в тот самый день, на который был намечен отъезд. Потом мы с другом перевезли вещи на прицепе, проехали прямо через границу в Россию, оттуда – в пригород Петербурга, на какую-то сортировочную станцию. Я хотел отправить вещи в Сибирь поездом. На станции нас спросили, сколько тонн я хочу отправить, и обещали, что вещи будут «на месте недели через три». Мы оставили 17 клетчатых баулов на 0,3 тонны в здании, похожем на заброшенный склад.
Последний раз я отправлял вещи по российской железной дороге 15 лет назад из Иркутска. Когда мой багаж прибыл на место, я заметил, что вместо старого ноутбука мне в чемодан положили кусок рельсы. Надеюсь, с тех пор Россия изменилась.
– Давай-ка сфотографируемся с вещами напоследок, – предложил приятель. Он угнал машину назад в Финляндию, а мы продолжили свой путь.
Мы чуть не опоздали на самолет. Жена и дети приехали в аэропорт Петербурга, но на другой машине, мой телефон разрядился, и мы не могли созвониться. Жена в терминале не могла сдвинуться с места – трое детей и гора чемоданов весом 130 кило, да еще пять пар лыж. Наконец мы нашлись и в последний момент успели на регистрацию.
Билеты в Якутск почему-то стоили намного дороже, чем в тот же Владивосток или Хабаровск, которые находятся дальше. Нам пришлось еще платить по двойному тарифу, так как летели мы в конце августа, в один из самых загруженных дней года. Мы хотели, чтобы наш сын через два дня попал в школу на первое сентября, и наши планы совпали с расписанием многих других родителей. Самолет был забит до отказа.
Сине-белый Boeing авиакомпании «Якутия» вылетел из Питера, и впереди у нас было еще семь часов полета над Евразией. На восток всегда летят ночью, так что вместо того, чтобы глазеть на просторы, мы могли бы сосредоточиться на сне. К тому же надо было убить шестичасовую разницу во времени, но дети весь полет не сомкнули глаз, занятые игровыми наборами, которые раздала проводница, и планшетом. Наконец, в солнечном свете под нами заблестела река Лена, четыре километра в ширину, и мы, невыспавшиеся, приземлились в Якутске. В Финляндии была еще полночь, а здесь уже шесть утра.
По дороге в деревню Тёхтюр, куда мы ехали на двух машинах, мальчиков удачно сморил сон. Для перевозки вещей я взял напрокат ту же старую «Тойоту», на которой разъезжал летом. Остальные члены семьи поехали на такси с Сергеем – русским водителем, который потом стал одним из наших постоянных помощников.
Дома нас ждала бабушка Октябрина, которая мыла холодильник, и ее двое внуков. Она предложила нам мясной суп. Инструкций по дому Октябрина пока не дала, сказала, что зайдет попозже. Мальчики первым делом откопали в вещах игровую приставку Wii U, с помощью которой я их уговорил переехать в Сибирь. Какое страшное разочарование – оказалось, что в упаковке не оказалось кабеля, подходящего для старого цветного телевизора Октябрины. Наконец, досада и усталость свалили мальчишек с ног. Наша жизнь в Сибири началась.