Деревня
Поначалу Тёхтюр казался членам семьи идиллией, но через месяц они заметила странные вещи.
Тёхтюр, Покровск, Якутск, Октемцы.
Если в Якутии холодно, то точно не в сентябре. Континентальный климат оправдывал свое название: солнце нещадно палило с безоблачного неба, дневная температура аж 20 градусов выше нуля.
Мы старательно носили те немногие футболки и шорты, которые захватили из Финляндии. За три недели в Тёхтюре тут только два раза шел дождь. Невероятно ярко сверкало звездами вечернее небо, а Млечный Путь окутывал неосвещенную деревню белой вуалью.
Первые дни у нас ушли на то, чтобы обжиться в доме и кое-что приобрести. Нам нужен был ушат, посуда и тазик, чтобы ее мыть. Для ночных нужд мы купили взрослый горшок. Дома у нас были все неудобства: внутри не было ни горячей, ни холодной воды, соответственно, не было и туалета с душем. Так часто бывает в сельских домах в Якутии. Причиной тому вечная мерзлота, которая под нашей деревней достигает 200–400 метров в глубину и не дает провести подземную канализацию. Наземный водопровод требует очень хорошей изоляции, а деньги на нее есть только в городах.
Из-за вечной мерзлоты нельзя выкопать колодец. Попытки были. В Якутске есть один, глубиной 116 метров. Его еще в 1830 году выкопали во дворе предприимчивого купца Федора Шергина[17]. Отверстие все еще есть, но внутри ни капли воды. Колодец не оправдал своего назначения, зато ученые узнали нечто новое о вечной мерзлоте. Сейчас в некоторых районах Якутска пробурили несколько скважин там, где вода поднимается между слоями мерзлоты.
Тут, в деревне, об этом оставалось только мечтать. Воду в деревню два раза в неделю привозила специальная машина, которая набирала ее из озера рядом. Кому нужна вода, вывешивал на воротах красный флаг. Машина не очень придерживалась расписания, и надо было постоянно прислушиваться, не привезли ли воду. Бочка воды стоила 1,5 евро – 100 рублей. Веселый водовоз – любимый тёхтюрец моей жены. Он рассказал, что мы – частая тема для разговора у деревенских.
Чтобы самим помыться, во дворе была баня. Мы начали готовиться к зиме: нарубили дров, натаскали камней для печи, которая совсем не соответствовала финским стандартам. Ржавая железная печурка, сверху пара камней и керамические изоляторы провода. Баня во дворе – это вообще роскошь, у многих и такой не было.
Баню в Якутию завезли русские. Один местный мужик все удивлялся, спрашивал меня, зачем вообще она нужна. И тут же добавлял, что русские всегда потом пахнут. Для меня загадка, как вообще моются якуты, наверное, другим способом, может быть, в избе в тазу?
К нашему большому сожалению, в доме мы были не одни: ночью по полу и по столу расползались тараканы и доедали крошки. В России тараканы уже редкость, даже ученые удивляются, куда этот древний вид исчез из домов за последние 20 лет. О причинах спорят: эффективность пестицидов, обычной бытовой химии, муравьи, радиация и чистота. Зато в сельских домах в Якутии тараканов полным-полно. Может, нам стоило просто порадоваться разнообразию фауны в доме? Издавна на Руси верили, что тараканы приносят счастье, поэтому многие переселенцы, уезжая в Сибирь и на Дальний Восток, забирали с собой из дома и тараканов. Мы можем даже начать их есть, белка в них, говорят, в два раза больше, чем в мясе.
К аренде жилья кроме тараканов прилагались и другие животные. Бородатый козел Василий зорко следил за тропинкой, ведущей к туалету, и сильно бодался. Он вместе с курами жил в хотоне – сарае с косыми стенами, утепленными плитками навоза. Раньше в Якутии и люди жили в подобных сооружениях в виде обрезанной пирамиды с дерновой крышей, с окнами из бычьего пузыря или льда. Их называли «балаганы».
Хотон и балаган строят из бревен, вертикально вкопанных в землю, а стены делают наклонными, чтобы экскременты лучше на них держались. Балаганы и сейчас используются, только как дачи, охотничьи избушки или выставляются в музеях под открытым небом и на праздничных полях. А вот странные на вид хотоны стоят у всех на заднем дворе и активно используются для животных. У нас хотона было два, и благодаря им мы не жаловались на отсутствие детской площадки, потому что дети быстро приспособили их для игр.
Наш дом расположен рядом с улицей Каландарашвили. В Якутии полно улиц, названных его именем, но наша самая важная: на другом ее конце в марте 1922 года белые якуты устроили засаду и убили «сибирского деда» Нестора Каландаришвили. Каландаришвили был грузинским революционером, сосланным в Якутию, который в пылу Гражданской войны закалился и стал командиром партизанского отряда. По иронии судьбы его имя в названии улицы, на которой он погиб, написано с ошибкой. Кроме того, сложно было назвать улицей эту грязную деревенскую дорогу, на которой надо было лавировать между кучами навоза, костями животных и ямами.
В Тёхтюре царила пасторальная идиллия. Вокруг свободно разгуливали лошади и коровы, и надо было следить, чтобы они не вошли к нам во двор и не пожрали Октябринины посадки. Время от времени мимо с грохотом проезжали трактор или машина, иногда всадник. Окна старых домишек украшены цветными наличниками, а во дворах стояли резаные деревянные сэргэ – ритуальные столбы. Изначально они предназначались, чтобы к ним привязывать лошадей, но потом их начали ставить в ритуальных целях, по случаю свадьбы или похорон. В якутской мифологии три кольца – канавки на столбе – места, куда привязывают коней обитатели верхнего, среднего и нижнего миров.
Перед нашим домом – пастбища лошадей и коров, в которых энергичные суслики наделали множество дыр. За лугами в двух километрах от нас течет приток реки Лены, где мы отдыхали в теплые дни. Вода холодная, течение быстрое, но красивый песчаный пляж тянется на километр. Если бы еще кто-нибудь сказал лошадям, что на пляже нельзя какать. В верхней части деревни за высоким холмом начиналась лесная полоса, которая дальше шла на тысячи километров тайгой, состоящей в основном из лиственницы. Мы пару раз ходили в лес за брусникой, но возвращались ни с чем. В конце концов купили ягод на зиму на крестьянском рынке в Якутске.
Почти все жители нашей деревни – якуты, говорящие на тюркском, якутском языке. Это степной кочевой народ, который пришел сюда с юга около 800 лет назад. Даже тут, среди тайги, они нашли более-менее степные земли, например долину Эркээни, что окружает нашу деревню. Рядом с деревней есть памятник, где написано якутское стихотворение. В нем говорится, что тут родился Мунньян Дархан, великий якутский вождь, отец жившего в XVII веке легендарного Тыгына Дархана. Там нельзя шуметь, так как рядом похоронены шаманы.
Изначально Тёхтюр был русским поселением. При царе по реке Лене ходила почта из Иркутска в Якутск, и, чтобы управлять всем этим, в XVIII веке построили 60 русских деревень. Город возник как почтовая станция. Тут посыльные меняли лошадей, которых якуты были обязаны отдавать им в пользование. Сейчас в деревне живут лишь несколько русских, одна из них бабушка, которая следит за часовней, что напротив нашего дома. Русские – это потомки ямщиков, тех, что возили почту, так сказать, коренное население Тёхтюра. Якутов из родовых земель – аласов и прибрежных лугов перевезли сюда обживать места в советское время.
Тёхтюр далеко не мертвая деревня. Хотя уровень сельского населения в Якутии падает, деревни все еще живые, и в них живут много детей и молодежи, по сравнению с сельской местностью в России и Финляндии. В Тёхтюре население даже растет. Многие отсюда ездят работать в Якутск. В деревне работа есть в основном в государственном секторе: школа, детский сад, администрация, почта, библиотека и таинственно огороженная и охраняемая зона почти рядом с нашим домом, которую называют «центром гражданской обороны».
Традиционно в деревне занимаются разведением скота – в Якутии это и коровы, и лошади. Вокруг села паслась сотня коров и добрая тысяча низкорослых якутских лошадей, известных своей морозоустойчивостью. Ближние луга страдали от перевыпаса, тут была уже не трава, а колючий ежик. На островах на реке Лене пастбища зеленее, туда коней переплавляли на лето. Нет, Тёхтюр не огромная конюшня для пони – якуты разводят лошадей на мясо. Конец осени – время забоя. В зоне риска находятся жеребята – их мясо якуты считают самым вкусным. От одного полуторагодовалого жеребенка выходит больше ста кило мяса.
Почти все животные принадлежат деревенскому кооперативу, бывшему колхозу. Кооператив владеет и местным магазином. Тамара Осипова, его директор, считает, что сложно уговорить народ на тяжелую работу пасти лошадей или убираться в коровнике за 15 000 рублей. «Молодежь боится запаха навоза, – издевалась она. – Они надеются, что в городе больше заработают, но все свои деньги потратят на дорогу». За недостатком местных работников кооперативу пришлось нанимать рабочих из дальних провинций. У многих в деревне свои коровы и лошади. Мы покупали молоко, сметану и творог у соседей, семьи Кузьминых, эту продукцию они возят и в город.
Наш год в Сибири выглядел многообещающе, первые недели мы провели, наслаждаясь новизной. Но через месяц я вдруг заметил, что никто из ближайших соседей не заходит к нам в гости. Я заходил к односельчанам по делам, но никто не приглашал нас в гости просто так. Жена удивлялась, что в деревне дети с нами здоровались, а соседка, например, нет.
Мы стали думать, неужели с нами что-то не так? Наверное, местные считали финнов, переехавших к ним, тронутыми. Общительная учительница английского Елена Соломонова призналась, что дело не в неприязни, а в стеснительности. Люди не знали, как вести себя с иностранцами. Соседка сказала ей, что не решалась с нами заговорить, потому что боялась и не знала, что сказать. Другой якут мне сказал, что якуты очень осторожны в отношении иностранцев, боятся, что те над ними будут смеяться, – вполне финская проблема. Наверное, боялись еще привлечь внимание СМИ, и небезосновательно.