Что же представляла из себя Директория? Была ли она «коллективным президентом», властью, которая могла бы быть устойчивой? Или это, как указал Зензинов в своем дневнике, был коллективный монарх?
В Уфе конструкция власти не была продумана, и результаты этого не замедлили сказаться. Член Директории Авксентьев принял на себя непосредственное руководство иностранной политикой, член Директории Болдырев стал Верховным главнокомандующим, член Директории Вологодский – председателем Совета министров, то есть высшим руководителем всей внутренней политики. Заместитель члена Директории Сапожников – в то же время министр народного просвещения. Не противоестественно ли такое совместительство?
Можно ли быть хорошим главнокомандующим, если приходится одновременно активно участвовать в постоянных заседаниях Верховной коллегии, где каждый голос на счету? Можно ли руководить деятельностью Совета министров и в то же время работать в Директории? Одна из функций должна была пострадать.
Винить Директорию в неправильном конструировании власти нельзя. Правда, Сибирское правительство стремилось создать не Совет, а Кабинет министров, а члены Директории, в особенности Виноградов, резко возражали против этого, но тогда еще не вполне ясно представлялись все неудобства намечавшегося порядка, а главное, к конструкции власти подходили с точки зрения борьбы двух сторон, а не с принципиальной оценкой de lege ferenda[76]. Вопросы эти надо было разрешить предварительно, а не предоставлять соотношению сил.
Неопределенность конструкции сказалась в отношении законодательства. Обязательно ли прохождение законов через Совет министров, или Директория может издавать их самостоятельно? Директория, считая себя преемницею власти Временного Всероссийского правительства, разрешила вопрос во втором смысле.
Одновременно с изданием акта о принятии всей полноты власти и упразднении областных правительств Директория создала свое особое Управление делами, на которое возложила делопроизводство «по всем делам, отнесенным существующими законоположениями к ведению Временного Всероссийского правительства как верховной государственной власти» (см. Вестник Временного Всероссийского правительства. 1918. № 1).
Об управляющем делами сказано, что он «скрепляет своей подписью законодательные акты, издаваемые Временным Всероссийским правительством» (ст. 7). Это положение следует понимать как утверждение Директорией и своих законодательных прав. Действительно, в первом же номере «Вестника Всероссийского правительства» помещено было постановление «Об отделе печати», которое было принято без ведома Совета министров и даже главы ведомства, в составе которого этот отдел раньше находился.
Все эти пороки организации власти сразу парализовали деятельность Совета министров. Члены его приглашались в Директорию для докладов и изложения программы еще до того, как они излагали свои программы в Совете: неизвестно было, кто даст им руководящие указания и как будет объединяться деятельность ведомств.
На основании предположений отдельных министров и главным образом министра земледелия Петрова была составлена примерная программа правительства, которую П.В. Вологодский изложил в своем интервью.
На первое место была поставлена деревня.
«Занимаясь до сих пор главным образом подготовительной работой по созданию всероссийской власти, ее делового аппарата и органов центрального управления, – сказал Вологодский, – мы не имели времени и возможности уделить должного внимания служению деревне.
В большинстве случаев деревня управляется самыми разнообразными самочинными организациями. В одних деревнях существуют общественные комитеты, в других они называются сельскими комитетами порядка, третьи деревни управляются особыми выборными органами, коллегиально или единолично. Я знаю случай, когда в одном большом селе для управления избрано 24 человека, из среды которых выделен особый управитель села; каждый вопрос этот управитель передавал на разрешение шести лиц из указанных 24, причем эти шесть назначались по жребию и заседали тайно. Они выносили решение, имевшее характер приговора суда, а мерой воздействия по большей части служило телесное наказание. Тайно и не в полном составе управители заседали из тех соображений, чтобы не подвергаться мести осужденных, так как при отсутствии суда самосуды и самочинные расправы развиты крайне широко.
Второй заботой Всероссийского правительства должно быть создание суда для деревни. В деревне царит полное бессудье. В одном только округе Омской судебной палаты остаются незамещенными 80 вакансий мировых судей. Престиж крестьянских волостных судов совершенно утрачен.
Несмотря на пониженные требования, которые сейчас предъявляются к мировым судьям, даже голодающие беженцы из Западной России не идут на должности судей в села, боясь диких расправ, которые имели там место не только в эпоху большевизма, но даже и после очищения деревни от большевиков.
Деревня сейчас страдает от крайнего бестоварья. Вопрос в том, где взять товары. Тут на помощь должна прийти кооперация, с одной стороны, и кустарные комитеты – с другой. Кооперация должна помочь не столько с доставкой товаров, сколько с организацией мелких производительных, хотя бы и кустарных, предприятий. Деревня собственными средствами должна производить все, что ей необходимо. С этой точки зрения развитие кустарных промыслов под руководством кустарных комитетов и инструкторов должно сыграть большую роль.
Далее должно быть обращено серьезное внимание на рабочую политику.
Рабочие еще далеко не изжили навыков и настроений большевизма.
Всероссийское правительство должно гарантировать пролетариату все его законные права в рамках демократического режима, принимая ряд социальных реформ в области рабочего вопроса, но, конечно, при этом мы будем требовать от рабочих хорошей и добросовестной работы. Я считаю, что здесь вполне возможна совместная работа с рабочими организациями. Я всецело держусь того взгляда, что необходимо всеми силами охранять профессиональные рабочие организации от посягательств с чьей бы то ни было стороны; за последнее время, в частности, жалобы на такие посягательства нередко касаются воинских частей. Но и здесь от рабочих необходимо требовать соблюдения тех рамок, в которых только и могут существовать профессиональные организации.
Вопрос об образовании должен крайне занимать правительство, но теперь это дело полностью в руках земств – волостных, уездных и губернских.
Без материальной помощи союзников нам не обойтись. Ежедневно на территории одной только Сибири расходуется 15 миллионов рублей на содержание войск, а предприятия стоят или мало работают, и поступление доходов ничтожно.
В городах чувствуется усталость интеллигентных сил. Последние выборы в городские самоуправления показали высокую индифферентность избирателя. Работы для городов много, и работы сложной, а раздаются общие жалобы на то, что нет людей. Думаю, что это – переходное состояние, усталость пройдет, и с новыми, бодрыми, отдохнувшими силами городские и земские самоуправления встанут на ноги».
В этом интервью фактические данные об анархии деревенского управления, о нежелании и боязни интеллигенции идти в деревню, об индифферентности населения к выборам в органы самоуправления – интереснее программных указаний.
Первым политическим актом Директории было закрытие Сибирской областной думы. Оно прошло безболезненно и с овациями по адресу Всероссийского правительства. Авксентьев сам выезжал в Томск, произнес там речь на тему о жертвах для блага родины, и Сибирская дума большинством 66 против 22 воздержавшихся приняла резолюцию о самороспуске.
Выпадов по адресу правительства не было, если не считать заявления одного социал-демократа, что Всероссийское правительство должно «рассеять тот туман, который напустило Сибирское правительство».
Смысл другой речи был тот, что бояться самороспуска не следует, потому что 1 января соберется полномочное эсеровское Учредительное собрание и «мы» будем работать.
Весь этот обряд самороспуска был политической комедией. Будь дума органом действительно «народного», а не партийного представительства, объяснение перед нею целей упразднения областных правительств имело бы смысл. В действительности же все от начала до конца было сплошным лицемерием. Роспуск думы был предрешен, и Авксентьев огласил указ о роспуске, заготовленный еще в Омске. Убеждать никого ни в чем не нужно было, а политическим эффектом всей этой в существе безобидной истории было только то, что во враждебных Директории кругах усилилось впечатление об Авксентьеве как о ширме, за которой будет действовать «полномочное», как сказал член думы Гольдберг, Учредительное собрание.
– Не бойтесь, товарищи, мы 1 января опять появимся, – звучало в речи Гольдберга.
– Слышу! – раздался глухой и злобный ответ.
Много было потрачено времени на то, чтобы убедить Директорию в необходимости упразднения думы без бутафорского заседания. Доводам членов Сибирского правительства Авксентьев не верил. Но он не внял и всегда честному и трезвому совету Потанина.
В разгар споров о судьбе думы седой старец, член думы и первый председатель первого правительства, Областного совета, опубликовал в «Сибирском вестнике» большую и полную живого интереса записку, представляющую из себя обоснованный обвинительный акт против думы и социалистов-революционеров.
Авторитет Г.Н. Потанина и некоторые интимные подробности о деятельности Якушева, сообщенные в записке, делают небесполезным приведение из нее некоторых цитат.
«При самом незначительном государственном понимании, – говорится в записке, – Сибирская областная дума должна была бы не оспаривать у Совета министров верховных прав и без шума сойти с политической сцены. Но большинство думы отнеслось к этому иначе.