Во время нашего совместного пребывания во Владивостоке Тельберг произвел на меня впечатление человека очень последовательного в рассуждениях, очень упорного, умеющего держать себя с достоинством. Не видя среди окружающих никого более подходящего, я решил рекомендовать его на пост управляющего делами. Мое твердое решение отойти от активной политической роли было мной выполнено. Я занял место товарища министра народного просвещения, Тельберг – управляющего делами.
Как раньше мне, так теперь ему приходилось быть в курсе всей политики и подготавливать многие решения. Задача эта была нелегкой. Я отмечу пока одну особенность Тельберга. Он был типичным профессором, который привык рассуждать теоретически и индивидуализировать свою работу, то есть ставить под ней свое имя. Этим вторым свойством, характерным для ученых, отличаются, по-моему, также и общественные деятели. Попадая на службу, они работают от себя, а не от учреждения, они не умеют быть подчиненными и не понимают того, что государство и правительство покрывают их с головой.
Мне очень понятна психология таких неопытных индивидуалистов, потому что таким свойством обладал и я, когда впервые начал службу в правительственных учреждениях. Работать «на начальство» мне казалось диким, но потом я увидел, что эта система, иногда извращаемая ловкими начальниками, эксплуатирующими подчиненных, по существу, однако, вытекает из духа государственной службы. Внешний мир не должен знать, кем держится учреждение, на ком стоит Совет министров, – это может быть только предметом догадок. Тельберг не мог избегнуть положения подчиненного по отношению к Верховному правителю, но он не хотел, а, впрочем, может быть, и физически не мог работать еще и на председателя Совета министров.
В обязанности управляющего делами входило, между прочим, составление политических интервью и ответственных речей. Первая беседа Верховного правителя с представителями печати была тщательно подготовлена и проредактирована Тельбергом по схеме, указанной адмиралом. Она оставила очень хорошее впечатление. Впоследствии это не всегда делалось или не всегда удавалось. Верховный правитель обладал сам очень яркой индивидуальностью, он любил экспромты, любил свое.
Первая беседа происходила 28 ноября.
Адмирал высказал мотивы, побудившие его принять верховную власть, а также и свой взгляд на задачи власти.
«Когда распалось Всероссийское Временное правительство, – так начал свою беседу Верховный правитель, – и мне пришлось принять на себя всю полноту власти, я понимал, какое трудное и ответственное бремя беру на себя.
Я не искал власти и не стремился к ней, но, любя родину, я не посмел отказаться, когда интересы России потребовали, чтобы я встал во главе правления.
Момент, какой мы сейчас переживаем, – исключительной важности. Россия разрознена на части, хозяйство ее разрушено. Нет армии. Идет не только тройная распря, ослабляющая собирание страны, но и длится Гражданская война, где гибнут в братоубийственной бойне тысячи полезных сил, которые могли бы принести родине громадные и неоценимые услуги.
Я не буду входить в рассмотрение причин, которые повели к распаду власти Временного правительства, но, для того чтобы не было и тени сомнения, что я не являлся каким-то самозванцем или даже захватчиком власти, мне придется напомнить ту обстановку, в какой произошла передача власти мне.
Бывшее Временное правительство разделяло власть вместе с Советом министров.
Чрезвычайные события, прервавшие деятельность Временного правительства, побудили Совет министров с согласия наличных членов Временного правительства принять на себя всю полноту власти, которая затем специальным актом того же Совета министров была вручена мне.
Передача эта мотивирована тяжким положением государства и необходимостью сосредоточить всю власть, и военную, и гражданскую, в руках одного лица.
Это нужно нам для успехов военных; это нужно нам для успехов международных; это, наконец, жизненно необходимо нам для твердой и решительной внутренней политики, ибо что сгубило коалиционную Директорию, как не борьба течений внутри ее самой, приводившая к слабости ее действий, к половинчатости ее решений.
Из ряда законодательных актов видно, каким порядком я получил власть и что, в сущности, являлось руководящим началом для сосредоточения этой власти в руках одного лица.
Меня называют диктатором.
Пусть так – я не боюсь этого слова и помню, что диктатура с древнейших времен была учреждением республиканским. Как сенат Древнего Рима в тяжкие минуты государства назначал диктатора, так Совет министров Российского государства в тягчайшую из тяжких минут нашей государственной жизни, идя навстречу общественным настроениям, назначил меня Верховным правителем.
Приняв власть, я немедленно разъяснил населению, чем я буду руководствоваться в своей государственной работе.
Я сказал: „Я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности“. И это свое обещание я оправдаю не словами, а делом.
Я сам был свидетелем того, как гибельно сказался старый режим на России, не сумев в тяжкие дни испытаний дать ей возможность устоять от разгрома. И конечно, я не буду стремиться к тому, чтобы снова вернуть эти тяжелые дни прошлого, чтобы реставрировать все то, что признано самим народом ненужным.
С глубокой искренностью скажу вам, господа, что теперь, пережив впечатления тяжкой мировой войны, я твердо укрепился на той мысли, что государства наших дней могут жить и развиваться только на прочном демократическом основании.
Я всегда являлся сторонником порядка и государственной дисциплины, а теперь в особенности буду требовать от всех не только уважения права, но и – что главнее всего в процессе восстановления государственности – поддержания порядка.
Порядок и закон в моих глазах являются неизменными спутниками, неразрывно друг с другом связанными. Я буду принимать все меры, которыми располагаю в силу своих чрезвычайных полномочий, для борьбы с насилием и произволом. Я буду стремиться к восстановлению правильного отправления всех функций государственной жизни, служащих не только делу государственного строительства, но и возрождению родины, так грубо, так дерзко нарушенному предательской рукой большевиков.
Мне нет нужды говорить о том, какой вред принесли эти люди России. Вот почему и дело восстановления родины не может не быть связанным с беспощадной, неумолимой борьбой с большевиками. Только уничтожение большевизма может создать условия спокойной жизни, о чем так исстрадалась Русская земля; только после выполнения этой тяжелой задачи мы все можем снова подумать о правильном устройстве всей нашей державной государственности. Следует всегда помнить, что мы здесь не одни, что такая же борьба с большевиками ведется на юге, на севере и на западе России, где также проснулась тяга к возрождению и восстановлению Русской державы.
Обстановка, в какой мы сейчас пребываем, заставляет меня и моих ближайших помощников сосредоточить все внимание прежде всего на создании сильной боеспособной армии. Это наша первостепенная задача.
Без армии нет государства; без армии нет возможности охранять достоинство и честь родины. Печальный развал армии на фронте в прошлом году лучше всего подтверждает мою мысль. Если интеллигенция является мозгом страны, то армия является источником ее силы и крепости.
Другая ближайшая задача, которая неразрывно связана с восстановлением армии, – это соглашение с остальными государственными образованиями, которые стремятся в разных областях освобожденной от большевиков России охранить русскую государственность. К этому соглашению должны быть приложены все усилия, дабы державные интересы России не пострадали и не умалились, и мне думается, что и здесь единоличная форма власти в такой переходный период облегчит соглашение между людьми, стоящими во главе отдельных правительств.
В результате этого процесса воссоединения России могут быть поставлены на очередь и те вопросы, которые, вне всякого сомнения, вполне законно волнуют разные общественные круги, – а именно вопросы о том, какой же образ правления будет в конце концов установлен в России.
Раз будут созданы нормальные условия жизни, раз в стране будут царить законность и порядок, тогда возможно будет приступить и к созыву Национального собрания.
Я избегаю называть Национальное собрание Учредительным собранием, так как последнее слово слишком скомпрометировано. Опыт созыва Учредительного собрания, собранного в дни развала страны, дал слишком односторонний партийный состав. Вместо Учредительного собрания собралось партийное, которое запело „Интернационал“ и было разогнано матросом. Повторение такого опыта недопустимо.
Вот почему я и говорю о созыве Национального собрания, где народ в лице своих полномочных представителей установит формы государственного правления, соответствующие национальным интересам России.
Я не знаю иного пути к решению этого основного вопроса, кроме того пути, который лежит через Национальное собрание.
Работы на пути возрождения России предстоит много. Она непосильна одному человеку.
Я был бы безумцем, если бы возмечтал выполнить ее единолично. Нет, вся эта многотрудная работа будет выполнена мною в полном единении с Советом министров, и я глубоко убежден, что наши намерения будут встречены доверием и поддержкой населения страны. В этом меня убеждают сотни приветственных телеграмм, искренних и горячих, которые я получаю сейчас со всех концов Сибири».
Беседа с адмиралом оставила самое лучшее впечатление. Искренность, с которой всегда говорил Колчак, не умевший быть фальшивым, сквозила и в его тоне, и в выражении лица и обычно очаровывала собеседников.
Беседа много способствовала тому, что омский блок, сыгравший такую положительную роль в деле поддержки Сибирского правительства против думы и Директории, вновь ожил, чтобы оказать моральную поддержку диктатору.