Правительство не забывало о рабочих. В числе первых законодательных его актов были большие и сложные постановления о больничных кассах и о биржах труда. Оба этих закона были составлены в благоприятном для рабочих духе. Так, например, по сравнению с законами Петроградского Временного правительства был расширен круг рабочих, на которых распространилось действие правил о больничных кассах, обеспечены были достаточные средства на больничную помощь – 6 процентов заработной платы, установлен ряд случаев, когда пособие доходило до размера дневного заработка.
В рабочей среде возбудило недовольство то, что в управление делами кассы привлечены были предприниматели и что для пополнения средств кассы были установлены обязательные взносы самих рабочих, но это недовольство возбуждалось искусственно, так как предпринимателям предоставлена была только третья часть мест в совете кассы, а на рабочих возложена была только четверть того, что уплачивали предприниматели.
Гораздо больше повредил успеху закона циркуляр министра от 31 декабря 1918 года, в котором предлагалось закончить расчеты больничных касс с предпринимателями за все истекшее до издания закона время, исходя из 6 процентов нормы отчислений из заработной платы. Во многих предприятиях отчисления доходили раньше до 10 процентов и выше, и циркуляр министра разорял кассы.
Второй закон о биржах труда сопровождался принятием на счет казны содержания этих бирж, что не могло не быть выгодно для рабочих.
Министерство труда принимало деятельное участие в разработке вопроса о сдельной оплате и о методах определения прожиточного минимума для обеспечения рабочим достаточного заработка.
Инспекторам труда было поручено наблюдать за правильным и свободным развитием профессионального рабочего движения.
Современные рабочие, как и все население, нуждаются не в одном только хлебе; им нужна духовная пища, они требуют от власти и высших классов внимания к себе, и правительство понимало это. Об этом говорили и министр труда, и я, когда был товарищем министра народного просвещения.
«Большевики, – говорил я в интервью, напечатанном в омской «Заре» (1918. 13 декабря. № 44), – покровительствовали народным университетам, но в эти университеты трудно было привлекать преподавателей ввиду тенденциозности программ и руководителей. В настоящее время все живые силы должны откликнуться на призыв правительства, нести свои знания народу, читать лекции в вечерних классах, народных университетах. Содействие со стороны министерства организаторам этих классов и курсов может выражаться в предоставлении помещений и оплате некоторых, особо рекомендуемых министерством курсов».
Надо, однако, заметить, что все дело внешкольного образования было передано земствам. Министерство субсидировало последние, и толку выходило гораздо меньше, чем если бы дело было централизовано, так как при скудном запасе преподавательских сил централизация позволила бы передвигать лекторов вместе с пособиями и производить обмен сил между отдельными районами.
Вообще, дело просвещения в Сибири находилось в крайне тяжелом положении.
В том же интервью я охарактеризовал его так:
«Не хватает учебников. Общественная и тем более частная инициатива иссякают за недостатком средств. Много учащихся оторвано от занятий.
Многие учебные заведения реквизированы для размещения войск и лазаретов. Вечерние занятия невозможны из-за отсутствия освещения. При создавшихся условиях ближайшая задача министерства – поддержать существующие учебные заведения и использовать их с наибольшей производительностью».
Мною предлагались коренные изменения в народном образовании, в смысле приближения его к родине и к жизни, установления связи с англосаксонской культурой (обязательность английского языка), сокращения срока обучения путем более интенсивного преподавания; но посреди года проводить реформу не было возможности, а кроме того, предварительно требовалось изменить систему управления школой, так как министр Сапожников узаконил во времена Сибирского правительства анархию школы, упразднив все местные органы министерства и предоставив школу на произвол педагогических советов и местных самоуправлений.
Уже в декабре министр В.В. Сапожников говорил мне, что он разочаровался в этой системе, и мы стали восстанавливать органы надзора за учебными заведениями и централизовать управление школой в руках министерства.
Так проходила работа правительства зимой 1918/19 года, в то время, когда союзники из Парижа звали нас на соглашение с большевиками. Не так велика была сила на фронте, не вполне благополучно в тылу, тысячи затруднений в деловой работе, но было бодрое и единодушное настроение, сознание правоты, горячее желание и твердая вера, что победа придет.
Власть не была одинока. Против нее выступали крайние течения с открытой враждебностью слева, с глухой – справа, но все умеренное шло за ней против большевиков. В этом все сходились.
Что сказал омский блок по поводу Принцевых островов? Его резолюция гласит:
«Большевики не являются политическою партией в России, а как продукт государственной болезни страны представляют в национальном и международном смысле преступную группу, стремящуюся овладеть аппаратом государственной власти исключительно для планомерного и всестороннего разрушения государственного и хозяйственного бытия русского народа.
Одинаково ненавистные и губительные для всех классов русского народа и прежде всего для пролетариата и крестьянства, именем которых они спекулируют и которых они ввергают в нищету, голод и смерть в условиях ими создаваемой анархии народного хозяйства, большевики в советской России, исчерпав до конца все средства демагогического обмана, ныне держатся исключительно средствами внешнего принуждения и не знающего пределов террора».
Эта справедливая оценка большевизма, искренность осуждения, которая звучит в каждом слове, – вот что было общим, сближающим власть с честной, несвоекорыстной общественностью.
Но дерется на фронте не «общественность», под которой разумеют обычно интеллигенцию, а народ. Власти нужно спокойствие и благожелательность первой и поддержка второго. Поэтому все благословляли адмирала на поездку в действующую армию.
Верховный правитель отбыл на фронт 8 февраля.
Генерал Нокс направил вслед ему следующую телеграмму: «Выражаю Вам, адмирал, полную надежду в счастливой успешной поездке на фронт. Глубоко уверен, что Ваше пребывание там ободрит и вольет новую энергию в сердца лучших людей Сибири, которые дерутся не только за Россию, но и за весь цивилизованный мир против ужасного большевистского кошмара. Желаю еще раз передать Вам и Вашему правительству все мое и каждого знающего Россию англичанина сочувствие в славной борьбе спасения горячо любимой родины и мою твердую веру, что Вашими усилиями в честном и прямолинейном управлении, пренебрегая атаманством справа и большевизмом слева, Вы доведете эту трудную задачу до успешного конца и спасете Россию от анархии. Генерал Нокс».
Эта телеграмма очень обидела атаманов, и Семенов не преминул протестовать. А между тем телеграмма отличалась редкой теплотой и искренностью чувств в отношении к непризнанному Верховному правителю, что было особенно дорого в то время, когда еще не решен был вопрос о Принцевых островах.
Тем временем адмирал стремился на передовые позиции, туда, где серый солдат творил великое национальное дело. Он стремился увидеть этого солдата, влить в него бодрость, обласкать. Сухо и холодно относилось сибирское общество к героям фронта, и там, где лилась кровь, повеяло духом сомнения: для кого боремся?
И вот прибыл адмирал.
Вот он в Троицке, у оренбургских казаков. Четкими и твердыми словами он характеризует задачи борьбы и уезжает, бурно приветствуемый кругом, обещая удовлетворить все справедливые пожелания войск.
Через несколько дней он в бронированном поезде отъезжает от Златоуста к самым передовым позициям. В одной версте от сторожевых охранений он обходит по снежным тропинкам боевые части, заходит в перевязочную летучку, раздает в землянке награды.
Солдаты видят Верховного правителя рядом с ними, на расстоянии выстрела, и они остаются очарованными, согретыми и преданными. Воодушевленные приездом своего вождя, они идут в атаку, берут несколько деревень, отбивают орудия, пулеметы.
Адмирал едет дальше, на Северный фронт.
В Перми он идет на пушечный завод. Беседует с рабочими, обнаруживает не поверхностное, а основательное знакомство с жизнью завода, с его техникой.
Рабочие видят в Верховном правителе не барина, а человека труда, и они проникаются глубокою верой, что Верховный правитель желает им добра, ведет их к честной жизни. Пермские рабочие не изменили правительству до конца.
Опять адмирал едет на передовые позиции. Едет так далеко, что о нем начинают беспокоиться, просят остановиться, наконец, говорят, что путь испорчен и поезд не может идти. Тогда он требует лошадей и проезжает все-таки дальше, осматривая позиции.
Несколько раз деревня, где находился Верховный правитель, обстреливалась красными. Мужество главнокомандующего окрыляло солдат.
Повсюду, где проезжал Верховный правитель, ему подносили хлеб-соль и адреса, засыпанные подписями. Подносили рабочие, крестьяне, купцы, духовенство. Все выражали восторг по поводу избавления от страшного ига и в самых искренних и теплых выражениях благодарили за спасение.
Делегация крестьян прифронтовой полосы за чашкой чая в вагоне-столовой адмирала рассказывала об отвратительных насилиях, которые чинили над ними коммунисты.
Произносил большие речи и сам Верховный правитель. Встречаясь лицом к лицу с деятелями общественности, земскими и городскими представителями, он разъяснял им программу и цели правительства. Три мысли ярко выражены в этих речах: непримиримая борьба с большевиками, единение с обществом, земля – крестьянам.