Переходя к обозу, министр продовольствия объяснил, что переход к системе массового заготовления обоза на заводах Урала требует длительного периода для приспособления к этому заводов, заготовка же мелкими партиями ввиду громоздкости обоза, как предмета транспорта, даже при своевременности выполнения заказа фактически не дает желательных результатов, пока не будут широко организованы наблюдение и контроль.
Казалось, наиболее благоприятные данные должны были быть представлены по продовольственной части. Сибирь и недостаток продовольствия – это не укладывалось в представлении обывателя.
В экономическом совещании сидели, однако, не обыватели, а люди, которые знали все ресурсы страны, как знает географ карту, и для них не было ничего неожиданного в том, что говорил Неклютин. А министр рисовал не особенно блестящие перспективы. С утратой Бугульмы и некого района мы теряем возможность обеспечить армию крупой. Мы не можем обеспечить армию фуражом, потому что овса мало, а вывоз сена затруднен. Военные власти на Алтае (например, в Бийске) задерживают местные запасы для обеспечения своих гарнизонов; но вывоз из алтайских губерний и без того затруднителен, потому что вагоны используются в восточном направлении. Мясные ресурсы истощаются. Маслоделие падает.
«Нужно уменьшить состав армии и конский состав», – раздаются голоса после этого доклада.
Таково было положение дел в мае, когда армия требовала снабжения и продовольствия на миллион человек и когда ресурсы уже истощились настолько, что трезвые люди говорили о сокращении армии.
Долго ли дойти до другого вывода – «Надо прекращать войну».
Результаты совещания были доложены Верховному правителю. Адмирал приказал мне передать Сукину, чтобы он немедленно поставил в известность союзников о грозящем армии вещевом голоде, а Михайлову – о необходимости расходования золотого запаса.
В этот момент и начинается расходование небольшими, впрочем, партиями золота, которое все время бережно хранилось Омским правительством как неприкосновенное достояние народа.
Государственный контролер выехал на фронт, чтобы познакомиться с системой снабжения армии на местах и со способом определения ее численности. Существует ли в натуре миллион человек, на которых отпускаются последние средства?
Газеты переполнены были в это время печальной хроникой железнодорожного взяточничества.
Провезти груз из Владивостока в Западную Сибирь становилось труднее, чем попасть в рай сквозь ряд чистилищ. Взятки в месте погрузки, в местах остановки, на границе с Забайкальем, у таможни правительственной и таможни семеновской, в каждом центре генерал-губернаторства, где возможна военная реквизиция… После бесконечных мытарств груз, сопровождаемый «толкачом», прибывает к месту назначения, но и здесь его ожидают испытания: либо реквизиция по распоряжению Ставки, либо невозможность вывоза со станции. Владелец груза прибывает, например, с подводами на станцию, а эти подводы немедленно реквизируются для надобности военного ведомства.
Экономическое совещание пожелало заслушать доклад о транспорте.
Два вечера, около семи-восьми часов общей сложностью, продолжался обстоятельный доклад товарища министра Ларионова, и перед глазами изумленных слушателей предстала картина такой грандиозной работы ведомства путей сообщения, такого величайшего напряжения местных его агентов и таких успехов, несмотря на все затруднения, что не нашлось ни одного члена совещания, который мог бы бросить ведомству упрек. Присутствовавший в заседании член междусоюзного Технического совета подтвердил правильность всех сообщенных цифр и фактов.
На Томской железной дороге скрывавшиеся в тайге большевики терроризировали местных служащих. Они нападали не только на станции, но и на сторожевые посты, громили их, уводили с собой стрелочников, иногда убивали служащих, но железнодорожники продолжали покорно нести свою лямку.
46 процентов вагонов было занято русскими и чешскими эшелонами. Пять роскошных составов из лучших вагонов стояли в Омске в виде помещений для иностранных миссий, и все же пассажирское сообщение улучшалось.
Но взяточничество, этот бич, это позорное пятно на всем русском быту – как бороться с ним? Не техническое ведомство должно было справиться с этим злом. Его корни – в общей деморализации, обнищании и жажде наживы и, может быть, в недостатках системы вознаграждения.
Отсутствие или недостаток премий, всеобщее уравнение окладов по классам, без учета важности и квалифицированности службы, приводило к тому, что начальники участков – инженеры – получали такое маленькое вознаграждение, что приходилось удивляться, как они живут.
Пользуясь случаем, торгово-промышленники в Государственном экономическом совещании подняли вопрос о судьбе грузов, задержанных в связи с введением правил плановой перевозки. Я плохо разобрался в этом вопросе и не мог понять, почему торговопромышленники настаивали на отмене этих правил. Министр путей сообщения пригласил меня после этого на заседание Центрального комитета, который раз в месяц распределял вагоны для перевозок.
Я попал на такое совещание уже в июне. Оно было очень многолюдно. Все проявляли громадный интерес. Совершалось одно из важнейших дел, определялся порядок питания страны и армии товарами.
– Чешскому войску – сто тридцать вагонов, – говорит докладчик.
– Это, по крайней мере, в два раза больше, чем нужно на месяц, – шепчет мне на ухо сосед.
Все это знают, но громко возражает только председатель, Ларионов, по настоянию которого десяток или два вагонов скашиваются.
– Министерству финансов – девяносто вагонов на сахар.
– А сколько вывезено в течение прошлого месяца?
– Половина.
– Так зачем же им давать опять большое количество вагонов?
Так происходило составление плана. Хуже всех защищался представитель Министерства продовольствия. Видно было, что Ларионов и другие путейцы над ним издеваются. Он не мог толком объяснить, куда что везут, и выходило, что хлеб везут в Маньчжурию, а железо – на Урал.
Поверхностные впечатления не помогли мне разобраться, кто прав, кто виноват.
Когда на другой день я спрашивал Михайлова, почему он не пользуется вагонами, которые ему предоставляют под сахар, он ответил мне, что виною здесь обычные фокусы начальников станций. Когда сахар привезут, нет вагонов, когда дают вагоны, нет сахара.
Нечто в этом роде действительно происходит, но кто в этом виноват, я так и не смогу сказать. Министр путей уверен, что виноваты были держатели товаров, потому что они не приписывались к станционным складам и теряли очередь; склонен и я думать, что при желании действительно можно было грузить, особенно правительственным учреждениям, но иногда… выгоднее было продать очередь.
«Безудержная спекуляция разлагает тыл!» Так говорили кругом весной 1919 года, жалуясь на непомерное взвинчивание цен, на исчезновение с рынка товаров, на злоупотребления при перевозке (подкупы, ложные наименования грузов и пр.).
В юридическом обществе в Омске ученый экономист докладывал, что те, кто вопит о спекуляции, – невежды, потому что спекуляция – это «торговля». Министр продовольствия писал письмо начальнику штаба Верховного главнокомандующего Лебедеву, что «борьба со спекуляцией» в том виде, как ее осуществляют военные власти, – зло, и что нужна борьба против «борьбы со спекуляцией».
Но убедить общество, что спекуляция безвредна и что без нее немыслима торговля, не удавалось, и чем больше защищали спекулянтов авторитетные люди науки и опыта, тем яростнее на нее нападали обыватели и военные.
Обывателю – а военный тоже обыватель – многое непонятно. Он, например, не имеет представления о валюте и вексельном курсе, и ему никак не усвоить, почему товар, стоивший в апреле рубль, в мае должен ввиду падения курса рубля на Востоке и в предвидении дальнейшего понижения расцениваться в пять раз дороже. Ему неведомы и все «тайны» транспорта.
Но зато обыватель чувствительнее научного и бюрократического аппарата. Он не может не видеть, как товар намеренно припрятывается, как он намеренно выдерживается на станциях, и он негодует, когда против этого не принимается мер.
Гражданская власть не умела проявить инициативы в этом деле, и борьбу со спекуляцией начала по всей линии железной дороги Ставка Верховного главнокомандующего. Были приняты чисто военные меры. Объявлена была повальная реквизиция всех задержанных грузов.
Торговопромышленники подали по этому поводу жалобу. «Некоторые фирмы, – говорится в их записке, – уже поднимают вопрос о прекращении деятельности. Бестоварье уже намечается. Совет съездов опасается, что желание торгово-промышленного класса быть организованно-полезным правительству и населению встретит непреодолимое препятствие в безысходности создавшегося для него положения».
Хотя заявление носило общий характер, но оно было приурочено к определенному распоряжению Ставки. Превратить экономическое совещание в следственную комиссию я не мог, а Неклютин уверил меня, что он уже нашел способы ликвидировать создавшиеся затруднения.
Симптомы болезненного состояния экономического оборота достаточно ясно выявились во всех этих делах. Истощающиеся ресурсы, деморализация железнодорожного персонала (не технического, а эксплуатационного) и депрессия торгового оборота становились угрозой молодой государственности. Победы сменились в июне неудачами, а рубль, расшатанный реформой, которая подорвала доверие к бумажным деньгам, и внутри страны, и особенно вне ее, стал быстро падать.
Не в добрый час были призваны на помощь представители общественности.
Торжественное открытие работы Государственного экономического совещания в его полном составе состоялось 19 июня в зале судебных установлений.
«Первая задача, которую я ставлю экономическому совещанию, – сказал адмирал, – это решение вопросов снабжения нашей армии и обеспечение экономического положения участников борьбы. Второй вопрос – бюджет. Разбор бюджета государства дает возможность оценить работу власти. Третий – оплата труда. В разрешении вопроса земельного, одного из сложнейших вопросов, которые приходилось государству решать, я также ожидаю помощи от Государственного экономического совещания».