Разросшийся аппарат центральных учреждений не имеет живой связи со своими представителями на местах. Это приводит к произволу отдельных агентов власти, разрешающих вопросы в меру своего личного понимания задач управления государством.
Несогласованность действий между всеми ведомствами нарушает планомерную работу; военные власти вмешиваются в область гражданского управления, нарушая закон и элементарные права народа. Телесные наказания применяются столь широко, что население начинает выражать сомнение в преимуществах власти Временного Российского правительства перед властью большевиков.
Народ в лице армии несет величайшие жертвы в борьбе с узурпаторами, и в то же время сама армия благодаря несогласованности работы ведомств остается без одежды, без снаряжения, а раненые и больные – без всякой помощи. По сведениям ведомства, все обстоит благополучно, а в действительности наша боевая сила начинает разлагаться на почве недостатка снабжения.
В итоге разобщенность и трения между ведомствами, неприспособленность последних к практической работе все чаще приводят к противоречиям между заявленными властью демократическими принципами и действительностью, и население начинает терять веру в серьезность обещаний власти и намерения эти обещания выполнить.
Этот характер деятельности правительства не следует рассматривать как проявление чьей-либо злой воли: он есть следствие слабости власти и оторванности ее от населения. Правительство должно быть усилено».
Отрицать правдивость многих обвинений было невозможно. Но центр тяжести лежал в заключительной части. И мне было стыдно за нее – такой жалкий трафарет она представляла.
Вот в чем видели спасение члены экономического совещания:
«1. Борьба с большевизмом должна быть доведена до его поражения – никакие соглашения с советской властью недопустимы и невозможны.
2. Созыв Учредительного народного собрания на основе всеобщего избирательного права по освобождении России обязателен.
3. Строгое проведение в жизнь начал законности и правопорядка.
4. Невмешательство военной власти в дела гражданского управления в местностях, не объявленных на военном и осадном положении.
5. Создание солидарного Совета министров на определенной демократической программе.
6. Срочное преобразование Государственного экономического совещания в Государственное совещание – законосовещательный орган по всем вопросам законодательного и государственного управления с тем, чтобы все законопроекты, принятые Советом министров, представлялись в Государственное совещание как в высшую законосовещательную инстанцию и отсюда поступали на утверждение верховной власти. Председательство в Государственном совещании должно быть возложено на лицо, не входящее в состав Совета министров. Государственному совещанию предоставить права: а) законодательной инициативы; б) рассмотрения бюджета; в) контроля над деятельностью ведомств; г) запроса руководителям ведомств; д) непосредственного представления своих постановлений верховной власти».
Адмирал выслушал эти пожелания. Зажег папиросу. Некоторое время помолчал.
– Господа! Что же тут нового? – сказал он. – Созыв Учредительного собрания обещан. Для пересмотра избирательных законов уже назначен председатель комиссии – Белоруссов-Белецкий, общественный деятель, пользующийся общим доверием. Проведение начал законности – это идеал, но как его достигнуть, когда нет честных людей? Невмешательство военных властей, солидарный Совет – все это желательно, но фактически нет возможности подчинить центральной власти всех атаманов, и нет возможности менять министров за отсутствием подходящих заместителей. Откуда взять министра путей сообщения, иностранных дел, военного, юстиции, когда людей нет? Мы – рабы положения. Надо мириться с тем, что есть. Остается преобразование Государственного экономического совещания.
Этот вопрос, – сказал адмирал, – я уже предрешил в положительном смысле. Есть несколько проектов законосовещательного учреждения, и мы поставим этот вопрос на очередь.
Тогда член делегации, старый пермский земец Вармунд, стал объяснять, чего ждут члены совещания от нового государственного органа. Он совершенно правильно указал, что в случае создания представительного учреждения на местах будут знать, через кого жаловаться, как заявлять о беззакониях и произволах.
Это было действительно самое важное. Адмирал с этим согласился.
Так закончился прием делегации.
Разногласий не оказалось. Учреждение законосовещательного органа было обещано, оставалось найти формы. Я продолжал рассчитывать на успех своего проекта и агитировать в его пользу.
Другой рецепт спасения выдвигал Сукин.
– Мы накануне признания, – обыкновенно заявлял он при каждом докладе в Совете министров.
«Президент Вильсон, – доложил он однажды, – командирует в Омск посла Морриса. Президент хочет выяснить, в чем нуждается Омское правительство, чтобы положить начало систематической помощи. Мы накануне решительного поворота в политике союзников. После приезда Морриса нас признают, а помощь примет американские размеры».
Моррис приехал.
Это был совсем другой Моррис, не тот, которого мы видели во Владивостоке осенью 1918 года, высокомерный и насмешливый. Его гордое бритое лицо сейчас не было похоже на непроницаемую маску. Оно приветливо улыбалось, сочувствовало. Но кто знает, – может быть, это и предубеждение, – мне казалось, что иногда оно скрывало внутренний смех.
Ко времени приезда Морриса в Омске уже достаточно укрепилось убеждение, что без посторонней военной помощи обойтись нельзя. Популярность дружбы с Японией, о которой раньше самонадеянно не хотели думать, укреплялась. Еще в апреле в Японию был командирован генерал Романовский. На его миссию возлагались большие надежды. Но Совет министров ничего об этом не знал. Сделано это было с одобрения Совета Верховного правителя, и сделано, как это большей частью бывало в Совете, внезапно, недостаточно обдуманно и недостаточно определенно.
Генерала Романовского встретили в Японии очень радушно, но результатов его поездка не дала.
Стали ходить слухи о сближении с японскими представителями в Омске генерала Лебедева, о каком-то обеде на пароходе, о двух дивизиях, которые японцы могут прислать, но приезд американского посла заслонил все.
Вместе с Моррисом приехал генерал Гревс. Тот самый генерал из Владивостока, который поощрял бунтовщиков на Сучане и отказывал японцам в помощи для борьбы с большевиками.
Теперь и генерал Гревс стал другим. Он выражал презрение к большевикам и такое горячее желание их скорейшей гибели, что французский комиссар, граф де Мартель, не мог сдержать улыбки и бросил замечание а part: «Mais quest-ce quil y pensait а Souchan!»[110]
Началась лихорадочная работа.
По вечерам собирались заинтересованные министры и готовились. Что нужно для восстановления русского транспорта? Сколько вагонов, паровозов, какие кредиты, какая охрана? Второй вопрос – предметы военного снабжения и новейшие технические средства борьбы. Дальше – вопрос о снабжении населения предметами первой необходимости и орудиями производства. Наконец, финансовая помощь.
Как председатель экономического совещания, я принимал близкое участие в этих работах и присутствовал на совещаниях послов и высоких комиссаров.
Ровно в два часа к зданию Министерства иностранных дел, бывшему губернаторскому дому и первой резиденции Сибирского правительства, подъезжали автомобили с разноцветными флагами и выстраивались в два ряда, один против другого. Русские министры обыкновенно немного опаздывали. Это, впрочем, происходило не только из свойственной нам неаккуратности, но и потому, что мы лишены были возможности вести столь размеренную жизнь, как союзные представители. Они ровно в два заканчивали завтракать и большей частью завтракали все вместе, тоже готовясь к заседанию, а мы были заняты своими текущими делами и большей частью не только не завтракали, но и обедали когда придется.
Ровно в четыре блестящий дипломатический корпус уезжал на вечерний чай, а мы, наскоро пообедав, ехали на заседание Совета или комиссий.
Обсуждение плана благодаря двухчасовым порциям совместных заседаний подвигалось медленно, а дела на фронте шли все хуже и хуже.
Не раз заседание начиналось с обозрения карты. Не слишком ли близко красные? Кто-то сообщил, что взят Тобольск, а был взят в действительности Туринск.
– Если правительство и теперь удержится, – сказал Моррис, – то вас, наверное, признают. Это экзамен.
Переговоры тоже нередко обращались в экзамен.
– А что сделает министр финансов на Китайско-Восточной железной дороге, где рабочие не желают принимать сибирских денег, а требуют романовских? – вдруг спрашивает Моррис.
– А скоро ли будет отменено правило о взносе в казну валюты, вырученной экспортерами? Это очень неудобно для иностранцев, – вдруг говорит посол.
Не обходилось без инцидентов.
Генерал Нокс однажды объявил, что никакой военной помощи его правительство больше оказывать не будет и что он даже писать об этом не будет в Лондон, так как его, несомненно, жестоко обругают, после того как все, доставленное для колчаковской армии, попало к красным.
Полковник Эмерсон, американский инженер, удивил всех тем, что стал доказывать отсутствие какой-либо нужды русских железных дорог в материалах. Они валяются, сказал он, на станциях и по путям. Вместо того чтобы привозить из-за границы, лучше все собрать и приспособить механические мастерские для переработки.
Сэр Чарльз Эллиот относился ко всем переговорам с видом безнадежного скептицизма. Когда Сукин зачитывал длинный перечень тех орудий производства и средств культуры, которые необходимы для возрождения русской промышленности и цивилизации, он шутливо заметил: «Вы забыли еще прибавить, что нужны катки для мостовых». Омские улицы отличались весьма неровной поверхностью, и эта шутка вызв