Наконец, чтобы ускорить уголовное правосудие и приблизить его к населению, я предложил окружным судам озаботиться устройством выездных сессий не только в городах, но и в крупных селах. Эта мера уже не раз была осуществлена в Томской и Алтайской губерниях, поскольку земство оказывало содействие в трудном вопросе обеспечения помещений.
Всё это меры, направленные к тому, чтобы усилить действие судебных органов. Несмотря на все трудности, которые представляет современная жизнь, несмотря на крайнюю затруднительность переездов, почтовых, телеграфных и личных сношений, несмотря на явную опасность от бродячих банд в глухих местах, вся судебная магистратура не за страх, а за совесть стремилась выполнить и выполняла эти предписания министра.
Вторая группа мер заключалась в том, чтобы вооружить прокурорский надзор достаточно широкими правами по пресечению и расследованию должностных преступлений. С этой целью я провел через Совет министров закон о праве прокурорского надзора требовать устранения от должностей лиц, привлекаемых по обвинению в должностных преступлениях, а в ближайшее время я полагаю расширить права следственных судей, предоставив им все права военных следователей, где последние отсутствуют, чтобы, таким образом, каждое преступление, кем бы оно ни совершалось, находило бы себе немедленно же компетентного судью.
Вся эта система мер направлена к борьбе с отдельными проявлениями незакономерных действий, но, когда я вступил в кабинет министра юстиции и стал ближе вникать в картины местной жизни, я понял, что необходимо сосредоточить еще более живое и усиленное внимание на той стороне нашего быта, которая именуется военным положением и обязательными постановлениями. Военное положение дает право военным и гражданским начальникам на местах издавать обязательные постановления, а так как под военным положением у нас находится значительная часть страны, то получается впечатление, что жизнь обывателя во многих отношениях регулируется не столько законом, сколько этими многочисленными и разнообразными обязательными постановлениями, которые каждым начальником на местах издаются на свой страх и по собственному разумению. Как военное положение, так и детище его — система обязательных постановлений — являются во многих случаях прямой государственной необходимостью, ибо вызываются заботой Правительства охранять государственный порядок и общественное спокойствие. Но недостаток нашей системы заключается в том, что почти бездействовал механизм, предупреждающий постановления незакономерные (т. е. незаконные. — Ред.), и совершенно отсутствовал орган, отсеивающий постановления нецелесообразные. В обоих направлениях и сосредоточилась работа министра юстиции. Прежде всего нужно было обеспечить генерал-прокурору возможно большую степень осведомления о всех тех обязательных постановлениях, которые издаются местными начальниками.
Чтобы внести планомерность и целесообразность в исключительно важную деятельность местных начальников, применяющих военное положение, потребовалось создать новое учреждение: Комитет обеспечения законности и порядка.
Мысль об этом комитете родилась при изучении того порядка, каким применяется исключительное положение на местах. Никакой, в сущности, орган не руководит деятельностью тех военных и гражданских начальников, которые осуществляют военное положение. Поэтому в их действиях зачастую не хватает ни единства, ни планомерности, ни последовательности, ни сосредоточенности. В одной губернии запрещается то, что разрешается в другой. Меры, по существу правильные, применяются в нецелесообразной форме. Мера, удачная по идее, становится неудачной, потому что она применяется только в одной местности и о ней не ведают в соседней. Военный начальник, охраняющий на месте государственный порядок и общественное спокойствие, не подчинен министру внутренних дел. Гражданский начальник, применяющий военное положение, не подчинен военному министру. И ни тот, ни другой не подчинены министру юстиции. Таким образом, нет министра, на котором лежала бы обязанность и возможность давать общее руководство той ответственной работе, которая совершается на местах в порядке временного положения. Совету министров в целом нести эту работу невозможно.
Вот почему родилась мысль объединить этих трех министров: военного, внутренних дел и юстиции, и сосредоточить в руках комитета, составленного из этих трех министров, высшее руководство и надзор за действиями всех гражданских и военных начальников, применяющих исключительное положение. Совет министров одобрил эту идею. Верховный Правитель утвердил эту меру, и таким образом возник Комитет обеспечения, порядка и законности под председательством министра юстиции».
Оценивая деятельность Тельберга, я лично нахожу, что сделанного им было недостаточно. Общий характер его распоряжений таков: «Повелеваем законности быть». Он не обеспечил свой судебный персонал настолько, чтобы сделать его независимым от материальных забот. Даже сенаторы искали побочных заработков и не сосредотачивали своего внимания целиком на своей непосредственной деятельности.
В уголовном процессе скрывались пороки, которые дискредитировали суд в глазах военных властей и заставляли применять военные меры. Страшная медлительность парализовала правосудие. Здесь нужны были проницательность и смелое творчество. Даже законы о военном положении оставались в хаотическом состоянии.
Наконец, деревня нуждалась хоть в каком-нибудь суде, а Тельберг не давал ей ничего, задержав введение волостных судов.
Видно было, что он творит по-профессорски, исходя из теории, а надо было творить, исходя из опыта жизни. Комитет законности рассмотрел сто обязательных постановлений, но он не привлек к ответственности ни одного крупного правонарушителя, не обрушился ни на одно из гнезд беззакония. Можно ли было требовать гражданского мужества от прокуратуры, когда его не хватало в центре? Люди «законности» собирались и, покуривая папиросы, отменяли обязательные постановления, а Сенат ждал, когда к нему поступят дела. Никто не боролся, ни у кого не было смелости.
Некоторые выводы
Ответить на некоторые вопросы я сам не мог бы по недостатку знания и понимания. Этого мог требовать Председатель только от министров. Но если они не отвечали, что тогда?
Я не присутствовал при докладе министров Председателю и не мог бы присутствовать, даже если бы он меня специально приглашал: не хватало времени. А между тем руководство, советы, объединение работы должны были быть.
Экономическое Совещание было полезно в своей области, но его компетенция была ограничена. Невольно напрашивалась мысль: «Надо поскорее расширить и его состав, и его функции».
Борьба за законность шла бы успешнее при возможности гласного предъявления запросов в Совещании. На эту сторону с полной справедливостью напирали члены Экономического Совещания, добиваясь его преобразования.
Что же задерживало преобразование?
В августе было принято предложение Белоруссова о созыве представителей различных общественных групп для рассмотрения его проекта избирательного закона в Учредительное Собрание. В то же приблизительно время прошел закон Пепеляева о Совете по делам местного хозяйства, также с широким участием представителей самоуправлений.
Почва была подготовлена. Но дело портило само Экономическое Совещание.
После июльского приема члены Государственного Экономического Совещания решили приступить к разработке Положения о Государственном Совещании, не дожидаясь инициативы Совета министров. Во второй половине августа проект был готов, и опять была избрана делегация к Верховному Правителю.
Проект в общих чертах казался мне приемлемым, и я готов был оказать содействие приему делегации.
Но когда чиновник, заведовавший приемами, докладывал о делегации Экономического Совещания, у адмирала был как раз один видный генерал, который имел превратное представление о деятельности Совещания. Он сказал: «Этих господ следовало бы не принимать, а повесить».
В приеме делегации было отказано, и, когда я подымал о ней вопрос, адмирал терял самообладание и буквально кричал, что, когда армия разбита, его интересует белье, а не парламенты. Передавать такие интимные подробности я не мог, уходить в отставку тоже не мог, не только как мобилизованный, но и потому, что адмирал никаких отставок во время неудач не принимал. Оставалось принять вину на себя.
Экономическое Совещание неосновательно заподозрило меня в противодействии приему делегации. Отношения наши стали портиться.
Между тем Верховного Правителя кто-то систематически настраивал против Совещания. Адмирал считал все частные совещания заговорами. Он знал о них большие подробности, чем я, и особенно не любил Кроля, которого считал лидером оппозиции. Большого труда стоило мне убедить адмирала, что никакого заговора нет, что поругивают в Совещании Правительство в той мере, как оно этого заслуживает, что Кроль вовсе не опасный человек.
Хуже всего было то, что адмирал постоянно уезжал на фронт. В те два-три дня, которые он проводил в Омске, его так заваливали срочными докладами, что не было возможности обстоятельно поговорить. Но откладывать до бесконечности тоже было невозможно.
Героическое средство
Совет Верховного Правителя продолжал действовать, правда, за отъездами адмирала, с большими перерывами. Я решил добиться созыва всего Совета министров, надеясь, что здесь-то мы разрешим наболевшие вопросы.
А их было много.
У меня сложилась привычка перед ответственными заседаниями набрасывать на клочках бумаги план или тезисы. Среди сохранившихся бумаг я нашел записку, написанную карандашом на четвертушке, с заголовком: «Необходимо совместное заседание». Бегло, с беспорядочностью, характеризующей всегда заметки, набросанные наспех, когда накопилось слишком много и притом слишком разбросанных мыслей, которые боишься упустить, в ней набросано:
«Общая оценка — итоги года (организационные дефекты, безумное наступление, потери, разрушение, обман — состав армии).