Вдруг чьё-то лёгкое прикосновение к его плечу разом вернуло мальчика к действительности.
Перед ним в сумерках сгущавшегося раннего вечера стоял Нымза.
В его руках блестело что-то. Андрюша вгляделся попристальнее в этот блестящий предмет и увидел, что это был нож, тот самый нож, при помощи которого остяк несколько часов тому назад на глазах Андрюши так ловко сдирал шкуру с медведя.
Страшная мысль промелькнула в голове Андрюши: «А вдруг Нымза пришёл убить их, чтобы сделать приятное Зубу?»
Холодный пот проступил на лбу мальчика, сердце перестало биться.
Остяк наклонился над лежащим и поднял руку.
Андрюша невольно закрыл глаза, шепча молитву. Что-то холодное коснулось его руки… И когда он снова поднял веки, верёвки, связавшие его ноги и руки, а также и Сибирочки, были уже в руках Нымзы.
Последний наклонился к самому уху мальчика и, широко улыбаясь своим плоским, широким, как луна, лицом, заговорил быстро-быстро:
– Нымза – твоя приятель… Нымза – твоя друг… Нымза знает, что там, – он указал рукою по направлению чума, – спит злодей… Злодей хотела убить твоя и девушка, но моя спасла. Моя решил: надо связать и положить ваша в санки, надо, чтобы злодей видал, как ему помогают, и уснул спокойно… А теперь вот что: бери вожжи… Твоя поедет. Лун повезёт. Лун дорогу знает на русский посёлок. Там машина ходит. Машина на Тобольск пойдёт… С Тобольска на русский землю дальше можно поехать… Ну, твоя прощай… Девушка, прощай тоже… Счастлива дорога… На посёлке Лун пошли обратно… Он уж сам дорогу знает. А моя злодею скажет: «Убежали оба и Лун украли». Вот хорошо! Прощай!
И, охваченный радостным оживлением, добрый остяк погладил по голове Андрюшу, потом Сибирочку, недоумевающе, спросонья таращившую глазёнки. Затем, попробовав упряжь на Луне, обнял его лохматую голову и долго шептал ему что-то по-остяцки прямо в мохнатое ухо. Лун точно понял, что ему шепнул его хозяин, разом взял с места как встрёпанный и не хуже любого коня помчался вскачь, унося привязанные к нему санки с двумя детьми.
Андрюша оглянулся назад: ему хотелось поблагодарить великодушного Нымзу, хотелось выразить ему всё, что он чувствовал к своему спасителю в эту минуту; но, когда он посмотрел назад, ни чума, ни Нымзы уже не было видно. Одна глухая тайга шумела позади него.
Глава XV. Пурга. – Новая опасность. – У цели
– Какой он добрый! Какой великодушный! Он не побоялся даже дать нам всё своё богатство: и Луна, и санки, – говорил Андрюша Сибирочке, предварительно рассказав девочке про поступок Нымзы. И тут же он смолк смущённо, вспомнив, как заподозрил благородного остяка в сообщничестве с бродягой Зубом, как он испугался его ножа, когда тот пришёл этим ножом перерезать верёвки и дать им свободу…
Лун между тем не убавлял ходу, несмотря на то что ночь сгущалась и в тайге воцарялась постепенно полная тьма. Он, со свойственной охотничьей собаке чуткостью, отлично выбирал дорогу, минуя деревья, выраставшие на каждом шагу, как огромные чёрные призраки.
Но вот неожиданно поднялся ветер, затрещали вершины великанов-дубов, посыпались старые, гнилые сучья. Поднялась метель-пурга и закружилась по тайге, вырывая снежные хлопья и носясь с ними по лесу.
– Какое несчастье, – произнёс Андрюша, – теперь нам вдвое труднее добраться до посёлка. Пурга разыгралась не на шутку, и бедному Луну будет очень тяжело везти нас.
– Да, – согласилась Сибирочка, – и потом, ты не чувствуешь, что страшно холодно стало в лесу?
Действительно, стужа усилилась настолько, что даже привыкшим к студёному климату Севера детям она становилась всё же не под силу. Мороз крепчал с каждым часом. С каждой минутой усиливался ветер. Всё быстрее и быстрее кружила пурга. Её злобный свист и дикий хохот жуткими, чудовищными голосами наполнили лес…
Дрожа всем телом, прозябшие дети жались друг к другу, стуча и лязгая зубами.
– Скорее бы, скорее добраться до жилья… Лун, голубчик, выручай из беды, родимый! – уже не опасаясь испугать свою маленькую спутницу, вслух говорил Андрюша.
Скрывать было нечего теперь. Сибирочка не хуже мальчика понимала грозившую им опасность. Замёрзнуть в лесу и быть заживо погребёнными пургой! О, какое новое страшное испытание посылала им судьба.
– О, если бы добраться только до посёлка, – говорила она, с мольбою складывая онемевшие ручонки и поднимая к тёмному небу молящие глаза, – только бы выбраться из этой ужасной тайги, доехать до машины… Мы никогда не вернёмся сюда больше… Мы уедем в Петербург, Андрюша, к тёте Аннушке, как велел дедушка… Попросим добрых людей дать нам на дорогу и уедем, – еле ворочая языком, роняла она.
– Нет-нет, просить не надо… На дорогу нам с тобою хватит денег, – также с трудом отвечал Андрюша. – Покойный отец оставил мне немного денег, умирая. Я ношу их всегда с собой… Они зашиты в подкладке моей куртки. Я так боялся, чтобы Палец с сыновьями не отняли их у меня. Нам хватит этих денег на дорогу… Лишь бы добраться до посёлка. От него рукой подать до машины, а там в Тобольск, оттуда в Петербург к твоей тётке! Да… да!
– А ты поедешь со мною? – робко произнёс под ухом Андрюши трепещущий, охрипший голосок. – Поедешь тоже к тёте Аннушке?
Андрюша крепко обнял девочку.
– Я с тобой никогда не расстанусь, Шура! Ты будешь моей маленькой сестрёнкой. Отныне я всегда останусь твоим защитником и другом. Ведь мы оба сироты и оба одиноки… Сам Господь свёл нас с тобой, – решительно проговорил мальчик и ласково взглянул в посиневшее от стужи личико своей спутницы.
Между тем Лун невольно замедлял всё больше и больше шаг. Пурга свирепо наскакивала на несчастное животное, хлопья снега слепили ему глаза, ветер, бросаясь под ноги, мешал бежать вперёд. Пена комками катилась изо рта коня-собаки. Он едва передвигал ноги. Его шаг становился всё медленнее и медленнее теперь. Наконец он остановился совсем и, силясь оглянуться на детей, громко, протяжно завыл. Андрюша весь встрепенулся, точно очнувшись от тяжёлого сна.
– Я знаю, что делать, – стараясь говорить бодро, произнёс он, лязгая зубами. – Я отпрягу Луна и пущу его одного. Привяжу только к его шее мой пояс. Он доберётся до посёлка и приведёт к нам людей… Они успеют найти нас, пока мы не замёрзнем! Не правда ли, Шура?
– Делай что знаешь. Ты такой умный и большой! – прошептала девочка, сонливо склоняя на плечо Андрюши свою отяжелевшую головку.
Мальчик, с трудом двигая закоченевшими ногами, вылез из саней и трясущимися, холодными как лёд, скрюченными пальцами стал отвязывать верёвочную упряжь Луна. Потом он ласково обнял одной рукой умную собаку, другою с трудом отстегнул на себе пояс и перекинул как ошейник через голову животного. Умный пёс понял, казалось, чего от него хотели. Он ласково взвизгнул, лизнул руку Андрюши, в котором чуял теперь своего временного хозяина, и, блеснув в темноте глазами, с громким лаем исчез за деревьями тайги.
Андрюша медленно вернулся к саням. Его тело ныло, разбитое стужей. Глаза слипались, голова кружилась, и все мысли путались в ней. Он взглянул на Сибирочку, лежавшую неподвижно на санках. Во тьме наступающей ночи её лицо смутно белело. Он притронулся к нему рукою. Оно было холодно и неподвижно.
– Замёрзла! – воплем вырвалось из груди мальчика. – Замёрзла! Оттереть её надо снегом… Надо отогреть во что бы то ни стало! – лепетал он коснеющим языком и нагнулся к ней исполнить своё намерение… Но тут в голове у него вдруг зазвенело, страшная сонливость сковала всё существо, и мальчик, обессиленный, упал на снег рядом со своей маленькой подругой.
А пурга по-прежнему всё шумела, всё бесилась и громко свистела над головами двух замерзающих детей…
Часть II. Маленькая укротительница львов
Глава I. В огромном городе
– Петербург! Приехали!
– Уже приехали, дяденька?!
– А ты бы ещё хотел ехать, мальчуган?
И высокий плечистый кондуктор, добродушно ухмыляясь, похлопал по плечу Андрюшу.
– Никак короток путь от Тобольска показался тебе, паренёк? – прибавил он с ласковым смехом.
Путь от Тобольска до Петербурга не мог ни в каком случае уставшим и измученным за дорогу детям показаться коротким. Добродушный кондуктор шутил, говоря это; но ни Андрюша, ни Сибирочка, приютившиеся в уголке вагона, не могли отвечать шуткой на шутку. Чужой, незнакомый им город, мелькавший вдалеке огромными домами, церквами, высокими трубами фабрик и заводов, – всё это было так мало знакомо, так чуждо для детей, выросших в тишине дремучей тайги и маленьких крестьянских посёлков! К тому же они ехали не только в чужой город, но и в чужую семью, в семью какой-то тёти Аннушки, которую Сибирочка знала только по рассказам покойного деда да по её редким письмам из Петербурга, а Андрюша и вовсе не знал этой тёти.
Прошло около двух месяцев с той минуты, как замёрзших до полусмерти детей отыскал умница Лун, привёдший за собою толпу людей из селения. В это селение остяк Нымза частенько возил на продажу рыбу и зверей, и в посёлке хорошо знали коня-собаку лесного охотника. Завидя Луна с привязанным на его шее поясом, обитатели селения решили, что Нымза погибает где-нибудь в тайге, сбившись с дороги, и с фонарями кинулись его разыскивать в лесу. Благодаря сильно развитому чутью того же Луна детей удалось скоро найти. Их тотчас же оттёрли снегом, завернули в овчинные полушубки и, со слабыми признаками жизни, привезли на том же Луне в посёлок.
Здесь их уложили в тёплой избе на полати, дав им выпить по глотку крепкой сибирской водки с чаем. Потом, когда они пришли в себя, их накормили и снова напоили горячим… К этому времени отдохнул и Лун, плотно закусив в свою очередь овсяной похлёбкой, и отправился домой к своему хозяину, в тайгу, благо стихла пурга и зимняя ночь сменилась к тому времени утренним рассветом. Дорогу из посёлка в тайгу умный пёс знал отлично.
Дети прожили и отдохнули в селе у гостеприимных крестьян, а когда окончательно поправились и запаслись силами, пустились в путь, в далёкую и чуждую им столицу…