Задумано – сделано.
Поделившись этой мыслью со своим десятилетним сынишкой и строго-настрого наказав ему молчать обо всём, Вихрова приодела и приумыла свою Сашутку и, наказав ей, как вести себя, повела малютку по указанному в газете адресу. Её тотчас же привели к молодому ещё, но уже с заметной сединой в волосах господину, и едва она успела рассказать ему, как её отец нашёл в Сибири, в лесу, привязанного к дереву ребёнка и что этот ребёнок и есть Сашута, как господин, не помня себя, с рыданием заключил в объятия девочку.
Он целовал её без счёта и твердил одно:
– Она! Она! Такая же нежненькая, белокурая… Девочка, родная моя! Наконец-то я нашёл тебя! – И он проливал без конца радостные слёзы.
– Доподлинно она, сударь, – самым искренним тоном подтверждала Вихрова. – Мне её мой отец три года назад привёз из Сибири… И крестик был у неё с надписью: «Спаси, Господи, рабу твою Александру». Да крестик-то мы продали в тяжёлую минуту, когда нужда была… Девочка три года жила у нас, и не знали вовсе, что не родная она дочь мне и мужу… Берегли и лелеяли мы её не хуже родного сына… Хотели в газете печатать об этом, да не знали, как это сделать, да, признаться, и сами привязались к девочке – жаль было её возвращать.
– О! – произнёс господин. – Вы и не нашли бы тогда меня. Я только недавно вернулся из-за границы, где лечился четыре года после смерти жены и потери дочери, которую вы теперь возвратили мне! Я был очень болен, но особенно мучился я при мысли, что сам был виновником гибели моей дочурки… Я взял её с собою в поездку, несмотря на хрупкий возраст моего ребёнка, я повёз её к моему другу, который жил в Сибири. И вот в дороге на нас напали волки. Я был убеждён, что погибну, и хотел спасти ребёнка от смерти. О дитя моё, дорогое дитя!..
И он снова со слезами обнял недоумевающе глядевшую на него Сашуту Вихрову, которую вполне принял за свою пропавшую дочку, целовал и ласкал Сашу и благодарил Анну Степановну.
Потом он щедро наградил Вихрову, прося во всякое время навещать девочку, которую он оставил у себя.
Он осыпал ласками и подарками свою мнимую дочурку, приставил к ней нянюшек, бонн, гувернантку, одел её как куколку. Словом, для бедной маленькой Саши наступило райское житьё.
Осчастливленная таким оборотом дела, Анна Степановна вернулась домой. Всё улыбалось ей теперь. Её маленькая дочурка Саша будет важной и богатой барышней, а она сама, её мать, с сыном Николаем не увидит более нужды.
Но некоторая доля страха не оставляла ни на минуту душу Вихровой. А что, если люди узнают об её поступке? Что, если как-нибудь дойдёт это до её отца в Сибирь?
Ведь это такое огромное преступление – выдача одного ребёнка за другого!
И, волнуясь этим вопросом, она тут же написала отцу, что её дочь Саша умерла будто бы тотчас же после смерти мужа. Этим Вихрова надеялась, так сказать, «спрятать концы в воду» – скрыть подмену девочки. Затем надо было скрыть от людей, что у неё появились большие деньги, подаренные ей знатным господином. И вот Анна Степановна решила отдать сына до поры до времени директору театра «Развлечение», который охотно принял красивого, сильного и ловкого мальчика в свою труппу. Директор передал его в обучение своему компаньону, содержателю дрессированных львов, англичанину мистеру Биллю, дававшему в театре «Развлечение» представления со своими дрессированными львами.
И мистер Билль сделал мальчика укротителем львов, переименовав его из Николаши Вихрова в «мосье Никса». Способному и сильному юноше платили жалованье как взрослому. На это жалованье они жили с матерью, а всё то, что получалось от «благодетеля» (как мать и сын называли между собою мнимого отца Саши), Вихрова прятала в большой сундук впредь до лучших времён.
– Как умрёт благодетель, Сашу возьмём к себе и заживём спокойно, – говорила она не раз сыну и тяжело вздыхала при этом.
Пока же Анна Степановна копила деньги, отказывая себе во всём и ютясь в скромной комнатке у сапожника-хозяина на краю города. Страх, что её проступок откроется, делал Вихрову нервнее и болезненнее с каждым днём. Она не спала по ночам. Совесть мешала ей жить спокойно. А тут ещё разыгралась болезнь, унаследованная ею от отца. Анна Степановна стала кашлять и ощущать сильные боли в груди. Ей необходимо было переменить свою скромную комнатку на более просторную и удобную, но она не решалась. Она боялась, что люди допытаются, откуда у неё деньги, выдадут её тайну, и тогда их благодетель прогонит её Сашу и, что ещё хуже, засадит их всех в тюрьму. Эти мысли особенно назойливо мучили её теперь, после того как она увидела Сибирочку, ту самую Сибирочку, место которой заняла теперь её, Анны Степановны, маленькая дочь.
– А вот и мы! Вернулись к тебе, матушка. Накорми нас хорошенько и приюти до завтра, а завтра утром я сведу наших гостей, куда мы уговорились. Там они найдут себе тёплый кров и верный кусок хлеба.
И, говоря это, Никс небрежно сбросил свой плащ и пальто и очутился снова в своём странном розовом костюме.
Его мать с трудом поборола себя и принялась хлопотать с ужином в соседней кухне.
Вошедшие вслед за Никсом Андрюша и Сибирочка остановились нерешительно у порога, не зная, что им делать и зачем их вернули сюда.
Глава V. Мистер Билль и господин директор. – Дело сделано. – Легко приобретённый враг
Ежедневное театральное представление, после которого – дрессированные львы, силачка негритянка, эквилибристы, клоуны, воздушные полёты и пр. и пр.
Так гласила заманчиво расписанная пёстрыми буквами афиша, прикреплённая в виде флага к огромному шесту, вбитому в землю у самого подъезда театра.
Андрюша, прежде чем войти в подъезд вместе со своими спутниками, пробежал её с начала до конца.
– Ну нечего глазеть-то без толку! За это, брат, деньги не платят! – резко заметил ему Никс, кутаясь в свой плащ и бросая по сторонам сердитые взгляды.
Никс был не в духе. Ему пришлось мало спать в эту ночь. Клеёнчатый диван пришлось уступить девочке и самому спать с Андрюшей в каморке за кухней, что вовсе не улыбалось избалованному мальчугану. К тому же он каждую минуту боялся, что хозяин-сапожник, заинтересовавшись неожиданными гостями, начнёт расспрашивать его с матерью, откуда они взялись.
«Уж скорее бы наступала осень, тогда мистер Билль уедет из Петербурга со своими львами и увезёт девчонку!» – досадливо думал Никс, вводя своих спутников в большую полусветлую комнату, над дверями которой красовалась надпись: «Приёмная директора».
– Вот, Эрнест Эрнестович, не понадобится ли вам мальчик в услужение? – громко проговорил он, обращаясь с поклоном к толстому маленькому человечку с совершенно лысой головой, который о чём-то оживлённо беседовал с худым, высоким, рыжим господином в высокой, блестящей, точно отполированной, шляпе и с сигарой в зубах.
И толстый человечек, и высокий рыжий господин обернулись сразу.
– Ага, это ты, Никс! Опоздал на утреннюю репетицию, мальчуган. Мистер Билль очень сердился. Не правда ли, вы сердились, мистер Билль? – обратился директор к высокому господину.
Рыжий господин хладнокровно вынул изо рта сигару и, взглянув своими оловянными глазами на Никса, проговорил по-русски, не совсем правильно выговаривая:
– Я будет делать вычет из твоего жалованья. Я будет штрафовать тебя, чтобы не зевал по улицам, когда надо учиться на репетиций, а теперь…
Тут оловянные глаза мистера Билля остановились на Сибирочке и стали ещё оловяннее от выразившегося в них полного удивления.
– Откуда этот красивый девочек? – спросил он Никса.
– Я привёл её в надежде, что вы оставите её у себя, а этого мальчугана я надеялся рекомендовать Эрнесту Эрнестовичу, – принимая покорно-кроткий вид, произнёс Никс.
– Хорошо. Я оставляйт у себя красивую девочек. Она будет давайт представление в клетке Цезаря и Юноны! – процедил сквозь свои жёлтые зубы мистер Билль и погладил по голове смущённую, оробевшую Сибирочку.
– А ты что умеешь делать, мальчуган? – одобряюще похлопывая по плечу Андрюшу, спросил, добродушно улыбаясь, директор театра. – Умеешь ты ходить по канату?!
– Нет, – коротко отвечал мальчик.
– Умеешь быть акробатом?
– Тоже нет.
– Плясать и петь?
– Нет.
– Так что же ты умеешь делать?
– Пока ничего, но буду уметь делать всё, чему вы меня выучите! – смело отвечал мальчик, вперив в лицо толстяка свои честные, открытые глаза.
– Ха-ха-ха, чудесный ответ! Я не ожидал ничего подобного! – расхохотался Эрнест Эрнестович. – Ты мне нравишься, мальчик, и мы будем друзьями, если ты не окажешься негодяем, лентяем и бездельником.
– Разумеется, я не окажусь им! – отвечал, весь вспыхнув до корней волос, Андрюша.
– Почему? – спросил, высоко подняв брови толстяк.
– Да потому, что я прежде всего честный человек! – без запинки, самым серьёзным образом отвечал Андрюша.
– Ещё один чудесный ответ, – сказал, улыбаясь, толстый директор. – Так вот, мистер Билль берёт твою сестру, а я беру тебя…
– Это девочка не моя се… – начал было Андрюша, но стоявший рядом с ним Никс изо всей силы ущипнул его за руку.
– Говори всем, что это твоя сестра, – прошептал он чуть внятно, нагнувшись как бы нечаянно к самому уху Андрюши.
– Это будет ложь, а я никогда не лгу, – спокойно, таким же шёпотом отвечал Андрюша.
– Но я дам тебе денег за это.
– Ни за деньги, ни даром вы не заставите меня солгать!
– Берегись, в таком случае ты будешь моим врагом!
– Я никого и ничего не боюсь.
– О чём вы шепчетесь? – неожиданно огорошил обоих мальчиков Эрнест Эрнестович своим вопросом.
Никс, вспыхнув до ушей, шепнул снова:
– Не выдавай меня! – и тут же стал оправдываться перед мистером Биллем в том, что опоздал немного.
Эрнест Эрнестович молча несколько минут разглядывал Андрюшу.
– Ты красивый и умный мальчик, и, наверное, ученье дастся тебе не слишком трудно. На первое время ты будешь клоуном и станешь смешить публику в антрактах.