– Я не умею смешить публику, – спокойно отвечал мальчик.
– О, это не трудно. Ты станешь выходить с нашим старым клоуном Дюруа, и он научит тебя, что надо делать и что говорить. О жалованье мы сговоримся после. Согласен?
– Вполне. Я прошу об одном: не разлучать меня с Сибирочкой.
– С кем? – снова недоумевающе поднял брови Эрнест Эрнестович.
– С белокурой девочкой. Её зовут Сибирочкой.
– С его сестрою! – почти выкрикнул в голос Никс.
– Это твоя сестра? Какое у неё хорошее имя…
– Да, это его сестра! – ответил снова очень громко Никс за Андрюшу.
– Он говорит неправду, – спокойно и твёрдо произнёс Андрюша. – Сибирочка чужая мне.
– Ты лжёшь, – засмеялся Никс, – что за причина скрывать, что она тебе сестра?!
– Я говорю чистую правду!
– Не спорьте, дети, – снова вмешался Эрнест Эрнестович, – сестра ли тебе или нет эта девочка – ничто не изменит дела… Ты остаёшься служить у меня и поступишь под начало Дюруа, а девочку берёт мистер Билль в свою труппу. Жить вы будете у меня на квартире. Теперь же довольно болтовни. Пора начинать второе отделение репетиции. Эй, кто там есть?! – крикнул, высовываясь за дверь, директор. – Давайте второй звонок. А ты, Никс, проводишь детей на сцену.
– Хорошо, Эрнест Эрнестович, – ответил, нагнув голову, Никс и довольно резко обратился к Андрюше: – Ну чего ж ты стоишь разиня рот! Ступай за мною вместе с девочкой, – и уже шёпотом добавил так тихо, что только один Андрюша мог расслышать его: – Деревенщина! Не захотел моей дружбы, выставил меня лгуном перед начальством, я тебе врагом буду… Узнаешь ты меня скоро, дружочек ты мой!
И, сердито блеснув загоревшимися глазами, Никс прошёл вперёд.
Глава VI. Новые люди. – Цезарь и Юнона
Коридор, в котором горели небольшие электрические лампочки, показался Андрюше и Сибирочке очень длинным в первую минуту, пока они шли по нему вслед за ворчавшим себе что-то под нос Никсом. В конце коридора была небольшая дверь, откуда лились потоки света и слышались громкие голоса, какие-то хлопки и смех.
– Ступайте вперёд. Там сцена. Мистер Билль и Эрнест Эрнестович сейчас придут туда. Мне надо по делу. Да раздевайтесь же, наконец! Не в этих же неуклюжих отрепьях вы полезете туда! – уже совсем грубо обратился к Андрюше и его спутнице их новый знакомый.
Потом он в одну секунду скрылся куда-то, точно провалился сквозь землю.
Андрюша и Сибирочка остались одни. В несколько секунд они дошли до конца коридора, который теперь значительно расширился, и очутились на пороге двери.
Шум, хлопанье в ладоши и крики – всё это разом оглушило их. На сцене, залитой электрическим светом, прыгали и кувыркались какие-то люди. Они становились то на плечи друг другу, то на голову один другому, образуя высокую живую пирамиду. Ниже всех стоял на полу толстый и сильный, как барс, человек; на его плечах, растопырив ноги, находился другой; на голове этого другого стоял третий; на вытянутых руках этого третьего, едва касаясь руками его ладоней, ногами кверху, как бы повис четвёртый, а на пятках четвёртого плясал какой-то странный танец, весь состоящий из плавных телодвижений, хорошенький и подвижный, как обезьянка, мальчик лет двенадцати, с беспечным, весёлым лицом.
– Это знаменитый русский акробат Иванов со своею труппой. А вы, верно, новые артисты? – услышал Андрюша чей-то нежный голос за собою.
Говорила тоненькая, высокая девочка, немногим старше Сибирочки, красивая и нежная блондинка, хрупкая, как цветок.
– Я Герта, дочь директора Шольца, – произнесла девочка, улыбаясь задушевной и милой улыбкой, пожимая руку Андрюши и целуя его спутницу в её бледную щёчку. – Ах, что за прелестное дитя! – воскликнула она с восхищением, только сейчас разглядев прелестные локоны Сибирочки и её искрящиеся, как звёздочки, синие глазки. – Чудо что за девочка! Я должна показать тебя моей Элле, голубка! О, ты ещё не видала Эллы?.. Не испугайся её… У Эллы чёрное тело, но душа розовая, как утренняя заря. Элла, моя Элла, где ты?
– Элла здесь, госпожа! – послышался грубый, как из трубы, глухой голос, и Сибирочка с невольным криком попятилась назад.
Перед нею и Андрюшей появилось странное существо, чёрное как сажа, со сверкающими белками посреди общей черноты лица, с курчавыми короткими волосами, с расплющенным носом и толстой, синевато-бурой выпяченной губой. На небольшом, но удивительно сильном, с крепкими мускулами теле негритянки была надета полосатая, жёлтая с чёрным, юбка и белая матроска с красным воротником. Огромные золотые кольца были продёрнуты в её уши, а на голой шее, такой же сильной и мускулистой, как и всё тело, висело в несколько рядов обмотанное коралловое ожерелье.
– Вот мой друг – Элла. Она называет меня своею госпожою, но мы с нею подруги. Она плохо говорит по-русски или, вернее, совсем не говорит, кроме двух фраз: «Элла здесь, госпожа» и «Элла тебя любит». Но сердце у неё золотое, и она будет вам другом. Её выписали прошлою осенью сюда из Африки. Она негритянка. Пожмите её руку. Не бойтесь её черноты.
И маленькая Герта так ласково взглянула на Андрюшу и его маленькую подругу, что те не имели духу отказать ей в её просьбе и оба протянули руки негритянке. Элла нежно, как хрупкую вещицу, пожала крошечные пальчики Сибирочки и так тряхнула руку Андрюши, что у мальчика буквально искры посыпались из глаз.
– Элла показывается публике как силачка, – поторопилась объяснить Герта своим новым знакомым.
– О, она, должно быть, страшно сильна, – согласился Андрюша. – Я думал, что она собирается оторвать мне руку или вывихнуть плечо! – прибавил он со смехом.
– Это она по дружбе… А вот когда Элла рассердится, то действительно её сила может многим повредить. Смотрите, смотрите, она уже начинает сердиться, – проговорила Герта, живо оборачиваясь назад.
Братья-акробаты окончили между тем свои упражнения и, спрыгнув, как мячики, на пол, окружили Эллу.
Двое старших, которым было уже, по-видимому, лет около двадцати, сильные и рослые парни, подошли к негритянке.
– Слушай, ты, чёрная кукла, продай мне твои кораллы, я подарю их моей сестре! – произнёс старший и без церемонии схватился за красное ожерелье, обмотанное вокруг чёрной шеи Эллы.
– А мне продай твои серьги! Я надену их себе на нос, – вторил брату второй и дотронулся пальцами до чёрного уха негритянки.
Та что-то промычала в ответ и сердито тряхнула головою. Но сорванцы не унимались и, как ни отмахивалась от них негритянка, приставали к ней, уговаривая её отдать им её драгоценности.
– Ну зачем тебе они? Ведь ничто не может украсить такую чумазую глупую физиономию, – расхохотался старший акробат и потянул к себе со смехом коралловую нитку.
Тут произошло нечто неожиданное. Коралловая нитка не выдержала и порвалась. С нею вместе порвалось последнее терпение Эллы. Что последовало затем, никто из присутствующих на сцене не мог предвидеть. Элла с необычайною живостью схватила за шею одной рукою одного акробата, другою – другого и, сблизив их головы, прехладнокровно постучала ими одна о другую так, что оба акробата буквально взвыли от боли. Потом с тем же глухим ворчаньем, напоминающим рычание дикого зверя в девственных лесах Африки, Элла швырнула сначала на пол одного юного акробата, затем, как полено, сложила на него другого и как ни в чём не бывало преспокойно уселась на эту живую скамью. Оба акробата извивались, как змеи, шипели, кричали и визжали, громко протестуя и бранясь под тяжестью сидевшей на них силачки, но ничто не помогало.
Элла продолжала сидеть, торжествующе поглядывая на всех и ярко поблёскивая своими чёрными глазами. И только новый звонок, пронзительно зазвеневший в коридоре, и появление директора, мистера Билля и Никса нарушили эту сцену.
Мистер Билль и Никс были в гладких, из шёлка, вязаных розовых фуфайках и в коротких зелёных шёлковых трусах (штанах), осыпанных блёстками. В руках англичанина был длинный хлыст, в руках Никса кусок сырой говядины.
– Что это у него? Зачем он держит мясо? – обратилась было Сибирочка к Герте с вопросом, на который та не успела, однако, ответить, потому что почти одновременно с этим оглушительный рёв послышался где-то поблизости, рёв, от которого дрогнули стены театра и невольно побледнели лица у людей. Незаметная до сих пор дверь сбоку сцены раскрылась настежь, и шестеро театральных слуг вкатили в образовавшееся огромное пространство в стене большую клетку на колёсах с помещавшимися в ней двумя африканскими львами необычайной величины.
– Это Цезарь и Юнона, – пояснила Герта Сибирочке, – не правда ли, как они прекрасны?
Но Сибирочка далеко не разделяла её мнения. Она не нашла в красавцах львах никакой красоты. Лев и львица были просто страшны, с их расширенными пастями и оглушительным рёвом.
Каков же был ужас девочки, когда, лишь клетка со львами появилась на подмостках сцены, Никс чуть ли не бегом бросился к ней! За ним степенно направился мистер Билль, играя своим длинным кнутом.
Минута-другая – и, приподняв железную дверь клетки, Никс очутился в ней.
За ним смело вошёл мистер Билль. И точно по волшебству с их появлением в клетке страшный рёв зверей мигом прекратился.
Никс бросил им по куску имевшегося у него мяса, и звери с жадностью стали уничтожать его.
Глава VII. Сибирочка и Андрюша вступают на новый путь. – Страшное начало
– Мисс Герта, позвольте вас просить приготовляйт маленькую артистку мисс Сибирушку, – тоном, не допускающим возражений, проговорил мистер Билль, любезно осклабив свои жёлтые зубы.
Эту фразу Андрюша и Сибирочка услышали ровно через две недели после того, как им пришлось поселиться в «Большом доме». «Большой дом», стоявший чуть ли не на самой далёкой окраине Петербурга, находился через добрый десяток улиц и кварталов от снимаемого Эрнестом Эрнестовичем здания театра.
«Большой дом» директор населил исключительно членами своей труппы. Здесь жил он сам с дочерью Гертою и со своею престарелою тёткою. Здесь жил эквилибрист Иванов со своими сыновьями: Денисом, Глебом, Петром и Вадимом, тут же поселился и клоун Дюруа с его крошкою внуком Робертом, негритянка Элла со своею старухою матерью, мистер Билль, начальник – хозяин Никса Вихрова, и здесь же, наконец, нашли себе приют Сибирочка и Андрюша.