– Но ты должна меня тоже любить больше всех! – топнула ножкой княжна. – Я так хочу.
– Аля! Аля! – остановила девочку m-lle Софи.
– Ну что такое – «Аля! Аля!». Вечно только и слышишь: «Аля, сиди смирно!», «Аля, не грызи ногти!», «Аля, не болтай ногами!». Очень всё это скучно! – И она презабавно надула хорошенькие губки.
– Перестаньте, Аля! Ведь ваша подруга с вами! Ведите же её к нам скорее! – напомнила m-lle Софи, стараясь изменить настроение капризной девочки.
– Ах да! – неожиданно рассмеялась княжна. – Пойдём, Сибирочка. Позови лакея! Пусть он наденет тебе пальто! – заторопилась она.
– У нас нет лакеев, а горничная нанята не для нас, детей, и господин Шольц не позволяет ей нам прислуживать. Лёгкие труды мы должны исполнять всегда сами, – проговорила серьёзным голосом Сибирочка княжне.
– Вот это уже совсем глупо! – снова рассмеялась Аля. – Зачем тогда брать прислугу, если не для того, чтобы услуживать нам? Ай!.. – вскричала она внезапно, едва успев докончить свою фразу. – Что это за чучело там глядит? Смотри! Смотри! – И она бесцеремонно ткнула пальчиком по направлению к двери, откуда просовывалась чёрная голова Эллы.
– Это наша атлетка! – пояснила Сибирочка и ласково кивнула своему чернокожему другу.
– Фи, противная какая! Чёрная как сажа! – сделала презрительную гримаску княжна. – А что она умеет делать? – заинтересовалась она внезапно.
– Дайте ей монету, и она двумя пальцами согнёт её, – предложила Сибирочка, – она у нас страшно сильная, наша Элла.
– Да неужели? – И глаза княжны Али загорелись самым жгучим любопытством.
Она сунула руку в карман и вынула оттуда нарядный бархатный кошелёк. В кошельке было немало золота и серебра. Князь Гордов очень баловал свою маленькую дочку и дарил ей много денег.
– Вот золотой, пусть согнёт его! Если согнёт, я подарю ей его! – И Аля небрежно швырнула монету негритянке.
Та ловко подхватила золотой на лету, весело усмехаясь и сверкая белыми зубами, и крепко зажала его на минуту в своих сильных пальцах. Потом подбросила золотой кверху, и, когда десятирублёвик очутился снова на её чёрной ладони, он оказался сплющенным в трубочку.
– Ха-ха-ха! – звонко рассмеялась княжна. – Вот так молодец! Действительно, она умеет сплющивать монеты. А теперь, чумазка ты этакая, разогни-ка её! – обратилась она снова к негритянке, и так как та не поняла её, то Аля жестами и движениями пояснила негритянке, чего ей хотелось от неё.
Последняя снова широко улыбнулась губами и глазами. Её белые зубы сверкнули, как большие миндалины. Она закивала головой и снова зажала монету в пальцах. И опять золотой приобрёл свой прежний вид и заблестел на ладони негритянки.
– Очень, очень хорошо! – захлопала в ладоши княжна Аля.
Потом она приняла важный и гордый вид знатной барышни, покровительственно-небрежно кивнула Элле и пошла из комнаты об руку со своей новой подругой. M-lle Софи последовала за ними. Неожиданно на лестнице тяжёлая чёрная рука опустилась на плечо княжны. Она вскрикнула от испуга и живо обернулась.
Перед ней стояла чёрная Элла. Негритянка протягивала ей золотую монету, тряся своей курчавой головой, и что-то мычала.
– Зачем она отдаёт? Это ей в подарок от меня, – пожала плечами Аля, – объясни ей это.
Сибирочка оживлёнными жестами стала пояснять что-то своей чернокожей подруге. Но та только по-прежнему трясла головой и мычала в ответ, сильно размахивая руками и пытаясь объяснить что-то.
– Она не возьмёт денег от вас, – смущённо пояснила княжне Але Сибирочка, – она говорит, что она мой друг, стало быть, и ваш тоже!
– Ну, дружбы её я не особенно-то просила, и какая это дружба с чернокожей! – засмеялась княжна и стала спускаться с лестницы.
– У неё светлая душа! – произнесла Сибирочка, которая с каждым днём узнавала всё лучше благородную душу чёрной Эллы.
У подъезда княжну Алю ждала богатая коляска, запряжённая парой вороных рысаков.
– Садись же скорее! – нетерпеливо сказала Аля своей новой подруге и птичкой впорхнула в экипаж.
Сибирочка, никогда в жизни не ездившая в экипаже, почти с робостью поместилась в нём. Лошади с места взяли рысью, и экипаж бесшумно покатил по мостовой.
Был ясный весенний день. Деревья уже зазеленели в скверах, уличные мальчики продавали повсюду букеты нежных и пахучих цветов.
Через четверть часа экипаж остановился у большого дома-особняка с мраморными колоннами и роскошным подъездом.
– Вот мой дом! Не правда ли, он похож на дворец? – проговорила с гордостью княжна Аля, и её юное личико приняло надменное выражение.
Швейцар выскочил из подъезда и стал суетливо высаживать приехавших из экипажа.
– Пойдём, я познакомлю тебя с моим папой, князем, – проговорила снова Аля и, схватив за руку Сибирочку, бросилась с нею почти бегом по широкой лестнице, устланной коврами и уставленной тропическими растениями по площадкам.
Сибирочка широко раскрытыми от изумления глазами смотрела на невиданную ещё никогда ею роскошную барскую обстановку. Громадные комнаты с высокими зеркалами, мягкая шёлковая мебель, ковры, картины, нарядные безделушки – всё это невольно приковывало её взгляд.
– А вот и папа! – проговорила княжна Аля, вбегая в роскошный, несколько мрачный кабинет, в котором сидел за письменным столом тот самый бледный господин в чёрном сюртуке, которого Сибирочка видела с княжною в театре.
Этот далеко ещё не старый, но с печальным лицом господин поднялся со своего места и протянул Сибирочке обе руки.
– Здравствуйте, дитя моё, – проговорил он приятным, мягким голосом, – я рад, что вас удалось заполучить сегодня моей шалунье. Она с тех пор, как увидела вас, и слышать не хочет о других подругах. Упросила меня написать вашему директору и попросить отпустить вас к нам на целый день. Ведь вы свободны сегодня? Не правда ли, дитя моё?
– Да! Да! Она свободна! – не давая ответить смущённой этой любезной встречей Сибирочке, вскричала княжна. – Да, да, она свободна и поедет со мною в свой театр! Я хочу ехать сегодня в театр, в её театр! – шумно и весело заявила она.
– Не будет ли это слишком часто, дитя моё? – произнёс князь, ласково взглянув на дочь своими печальными, добрыми глазами.
– Но я так хочу, папа! – задрожавшим голоском произнесла готовая уже заплакать маленькая княжна.
Князь, боявшийся причинить какое-либо горе своей любимице, поспешил согласиться.
– Хорошо, крошка, – сказал он ласково, – на этот раз я не лишу тебя удовольствия, хотя посещать так часто театры в твои годы очень вредно. А вы, дитя моё, родились и выросли в Сибири? И должно быть, вследствие этого вам и дали в театре такое хорошенькое имя? – обратился князь Гордов с вопросом к совсем уже потерявшейся от смущения девочке.
– Да, – сорвалось с уст Сибирочки, – я только два месяца как приехала оттуда в Петербург.
– А ваши родные остались там?
– У меня нет родных. Был у меня дедушка, но умер… Правда, есть ещё Андрюша, брат, то есть… не родной, но…
Но тут княжна Аля без церемонии прервала Сибирочку и с шумом и смехом потащила её к дверям.
– Пойдём, пойдём! Я покажу тебе мою комнату, игрушки, книги, всё-всё! – И Аля выпорхнула бабочкой из кабинета, увлекая за собою девочку.
Князь долго с грустной улыбкой смотрел вслед дочери. Он очень любил свою Алю и исполнял все её малейшие капризы и желания. Постоянным страхом князя было потерять девочку. Княжна Аля часто злоупотребляла любовью к ней отца. Девочка была капризна, надменна и требовательна, но князь прощал всё своей взбалмошной дочурке и никогда не сердился на неё.
– Вот моя гостиная! – торжествующе заявила княжна Аля своей новой подруге, вводя её в прелестную комнату, всю уставленную крошечной мебелью розового плюша, миниатюрными зеркалами в золочёных рамах, хрупкими и драгоценными, похожими на игрушки. Рыхлый, пушистый розовый ковёр покрывал весь пол комнаты. На ковре валялась нарядная кукла, небрежно кинутая в угол, и раскрытая книга в золочёном переплете. – Это моя гостиная, а там, рядом, – моя спальня, классная и зала для игры… В зале ты увидишь мои игрушки и книги… Их у меня очень много! – продолжала тараторить княжна. – В зале мы будем и обедать сегодня, нам накроют на игрушечном столе, – решила она неожиданно.
– Но, дитя моё, – вмешалась m-lle Софи в решение своей воспитанницы, – что скажет ваш папа? Или вы не будете обедать с ним сегодня в большой столовой?
– Ах, Господи, если я так хочу! – капризно надувая губки, произнесла княжна и очень сердито взглянула на свою наставницу.
– Аля! – с укором проронила m-lle Софи.
– Что «Аля»! Ну что «Аля»! – вся покраснев, как вишня, с гневом повторила, передразнивая, княжна. – Папа добрый, и он всё позволит! А вы запрещаете всё потому, что вы недобрая, вы – злая! Вы мне всю радость портите только всегда… вы… вы… Я сейчас пойду попрошу у папы и… и пожалуюсь заодно на вас, – с плачем заключила она и бросилась вон из комнаты.
Гувернантка пожала только плечами и взглянула на Сибирочку. Та стояла потерянная, смущённая, с потупленными глазами. Маленькая княжна и нравилась ей, и отталкивала её от себя в одно и то же время. Кроткой, нежной и послушной Сибирочке была непонятна эта необузданная натура богатой, знатной, маленькой аристократки.
Она всё ещё думала об этой необузданной девочке, когда последняя снова появилась на пороге и торжествующими глазами, без всякого уже гнева, взглянув на m-lle Софи, громко заявила:
– Позволил! Папа позволил! Мы обедаем за игрушечным столом, а вечером едем в театр!
Это был какой-то сплошной сказочный сон наяву, переживаемый Сибирочкой. Чудные, как во дворце, комнаты с роскошной обстановкой, четыре прелестные собственные комнатки княжны Али, её дорогие куклы, игрушки и книги с картинками, наконец, великолепный обед, поданный в игрушечной зале на миниатюрных тарелках, – всё это было так диковинно и интересно для бедной маленькой девочки, выросшей в нищете.