С этого дня болезнь с ужасной силой и быстротой стала подтачивать железное здоровье старика-птицелова. Он кашлял и задыхался, чувствуя сильнейшую боль в груди, особенно в те дни, когда приходилось выходить на промысел в тяжёлую, ненастную погоду. Сегодня была такая именно непогода. Но оставаться долее в избушке без еды и топлива дедушка считал более невозможным ради своей любимицы.
– Авось поутихнет метелица! – вслух говорил Михайлыч, углубляясь всё дальше и дальше в лес.
Метелица действительно утихла мало-помалу, но зато мороз с каждым часом крепчал всё больше и больше. Сибирочка всё сильнее и сильнее дрожала под своим тёплым платком, который, однако, отнюдь не грел её закоченевшие члены. Уже дедушка раскаивался в том, что взял внучку с собою. Чтобы добраться до того места, где были расставлены силки, приходилось идти по узкой, протоптанной путниками дорожке, на которую метелица намела немало снегу. В лесу начинало темнеть. Ноги вязли в снегу, ветер и стужа забирались под ветхие одежонки и немилосердно щипали тело. Но возвращаться назад без дичи и хвороста было немыслимо. В холодной избушке ведь не осталось ни еды, ни топлива…
С трудом передвигая ноги, они доплелись до того места, где дедушка имел обыкновение расставлять силки.
Увы! Они были пусты. Ни одна лесная птица не попалась в ловушку. Должно быть, непогода напугала и её. То же было и с капканами. Лесные зверьки, очевидно, попрятались по своим норкам от стужи и метели.
– Делать нечего, давай собирать хворост, Сибирочка, – произнёс уныло дедушка, со всех сторон осмотрев пустые капканы и силки. – Не везёт нам с тобою нынче… – с тяжёлым вздохом заключил старик и тут же принялся за трудную работу.
Сибирочка бросилась помогать ему. Её маленькие ручонки проворно хватали сухие ветки валежника и старые сучья, валявшиеся там и сям на сугробах. Увлечённая своей работой, наклоняясь поминутно, разогревшаяся от частого и быстрого движения, Сибирочка разом повеселела. К тому же у неё была своя маленькая тайна, которая радовала её: утром от завтрака ей удалось спрятать для дедушки порядочную краюшку хлеба, которой она и решила угостить бедного больного старика перед тем, как ложиться спать.
«А дедушка-то и не знает, не подозревает, что у нас есть чем поужинать!» – радовалась Сибирочка и ещё усерднее принималась за работу.
Вдруг тяжёлый стон достиг её слуха. Сибирочка вздрогнула и обернулась в ту сторону, где она оставила своего спутника.
Тяжёлое зрелище представилось её глазам: дедушка уже не собирал хворост, а, как-то странно согнувшись, сидел, прислонясь к стволу старого дуба. Он был очень бледен, кашлял и задыхался, а изо рта его лилась тонкая струя крови.
– Дедушка, милый дедушка! – вне себя вскричала девочка и со всех ног бросилась к старику.
Старик-птицелов хотел сказать что-то и не мог. Он протянул вперёд руки навстречу Сибирочке и замер, глядя на неё печальными глазами. Девочка схватила дедушкины руки и с плачем упала к его ногам.
– Дедушка! Милый! Дорогой дедушка! – лепетала Сибирочка, не зная, что сделать, что предпринять.
– Сибирочка… деточка… – послышалось хриплым стоном из груди дедушки, – плохо мне… умираю я… бедняжечка моя… родименькая… одна ты сиротинкой останешься… Господь призывает к Себе твоего больного дедушку… Но Господь тебя не оставит… Помни одно, Сибирочка… как только я умру, сейчас же к дочке моей, к Аннушке, в Питер-город отправься… Добрые люди помогут… Адрес ты знаешь, я тебе не раз говорил… Христовым именем как-нибудь проберёшься туда… Аннушка тебя не оставит… Я ей часто писал о тебе…
Старик замолк на минуту, потом, подняв затуманенные глаза к небу, произнёс громко:
– Господи, помилуй сироту! Не оставь её, Господи… Прощай, Сибирочка! Прощай, желанная, помираю я… Душно мне… невмоготу… – почти захлёбываясь, всё тише и тише лепетал старик и всё ниже и ниже склонялся на сугроб, бледный, с тускнеющими, широко раскрытыми глазами.
Сибирочка была вне себя от горя и испуга. Она целовала холодеющие руки дедушки, поддерживала его голову, прижималась к нему, стараясь отогреть умирающего своим тоненьким, худеньким тельцем.
И дедушка в последний миг своей жизни почуял это. Его тускнеющие глаза широко раскрылись, слабые старческие пальцы легонько пожали маленькую ручку Сибирочки, и, глубоко вздохнув, дедушка повалился на снег.
Громко рыдая, Сибирочка обвила шею дедушки своими слабыми ручками…
Глава III. Сибирочка хочет спасти дедушку
Прошло немало времени, ночь уже спустилась на землю, когда Сибирочка пришла в себя. Её бледное, худенькое личико ещё больше осунулось и побледнело. Огромные синие глаза вспухли и покраснели от слёз.
Тело мёртвого старика, распростёртое на снегу, начало холодеть и коченеть понемногу. И сама Сибирочка закоченела и захолодела, оставаясь около часу без движения подле своего мёртвого дедушки. Мороз делался всё крепче, всё упорнее; под его студёною ласкою руки и ноги Сибирочки совсем онемели. Лицо и тело кололо и резало, как ножом.
Первою сознательною мыслью Сибирочки было бежать по знакомой дороге в селение, созвать людей, чтобы они пришли и унесли куда-нибудь в тёплую избу её бедного дедушку, которого Сибирочка никак не хотела считать умершим.
Она его горячо любила, хотя знала, что дедушка ей не родной дед и что нашёл он её в лесу лет девять назад привязанной на ремне к дубу. Этот рассказ часто повторял своей названой внучке старик и говорил при этом: «Ты знатная сиротка, Сибирочка, очень знатная. Нашёл я тебя в шубе важной, и бельишко, и платьишко самые что ни на есть графские были. Поди, ты ещё графов каких дитя!» – шутил он.
Такие шутки не трогали Сибирочку. Ей было решительно всё равно, графское ли, княжеское ли она дитя-сиротка. Она знала и любила одного дедушку и боялась подумать даже о разлуке с ним. И вдруг теперь её дедушке так худо, что он упал без чувств!.. Что с ним, с дорогим, милым? Ей казалось, что её дедушка так сильно ослаб, что лишился сознания, но что его ещё можно спасти.
– Только бы добежать до селения, а там дедушку спасут… спасут непременно!.. – решила Сибирочка, и, заботливо укрыв мертвеца своим большим платком, поцеловав его холодную щёку, она в одном рваном тулупчике, вся исщипанная стужею и морозом, кинулась бежать со всех ног по тайге.
Злая ночь сыграла скверную шутку над бедной маленькой девочкой. Она окутала такою темнотою тайгу, что ни зги не стало видно.
Сибирочка уже не бежала, а плелась теперь кое-как наудачу. Закоченевшие ножонки едва несли её.
– Скоро, скоро дойду до опушки, а там и до селения рукой подать, – подбодряла сама себя девочка, с невольным страхом впиваясь глазами в обступившую её со всех сторон тьму.
Она не заметила даже, что в темноте она ошиблась тропою и, вместо того чтобы идти к опушке, свернула в сторону от неё и теперь удалялась в глубь тайги всё дальше и дальше, в глухой зелёный лес.
Всё труднее и труднее становилось идти Сибирочке. Она едва плелась, переступая ногами в высоком снегу и путаясь по колени в сугробах. Но она всё ещё надеялась, всё верила, что тропинка, ведущая на опушку, находится где-то здесь, поблизости, и что стоит ей только напрячь силёнки, и она выберется из неё.
Внезапно близко-близко, в нескольких шагах от девочки, зашуршало что-то…
«Медведь!» – вихрем пронеслось в мыслях Сибирочки, и она рванулась в сторону, но зацепила ногой за корень дерева и полетела прямо в холодный снежный сугроб.
Глава IV. Четыре мохнатых зверя
Сибирочка лежала едва дыша, не будучи в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой.
Совсем близко, почти рядом с нею, копошилось что-то мохнатое и большое, хрустело тяжёлыми ногами по сучьям и ветвям деревьев.
Один сплошной ужас наполнил душу Сибирочки.
– Медведь, непременно медведь! – повторяла тихо девочка, наблюдая, как какое-то огромное чудовище приближалось к ней.
Луна выплыла из-за облаков, и при её бледном свете Сибирочка, к ужасу своему, разглядела не одно, а несколько чудовищ, которые как будто подкрадывались к ней с четырёх сторон. Крик ужаса сорвался с губ Сибирочки. Она закрыла лицо руками, чтобы не видеть надвигавшейся к ней с каждою минутою смерти.
Точно озадаченные этим криком, чудовища остановились на минуту, словно выжидая.
– Ребёнок здесь, в лесу! – услышала близко подле себя человеческий голос Сибирочка.
Быстро открыв лицо, Сибирочка увидела стоявшего над ней какого-то высокого, в меховом кафтане человека. Этот-то кафтан и высокая мохнатая шапка делали его очень похожим на лесного зверя, и немудрено, что испуганная насмерть Сибирочка приняла его за медведя. К нему подошли ещё трое таких же мохнатых, благодаря их тёплым, мехом наружу, одеждам, людей. Эти были поменьше ростом, но показались Сибирочке не менее страшными, нежели первый, при слабом лунном сиянии. Все четверо склонились над девочкой, почти потерявшей сознание в этот миг.
– Что за притча! Как так девчонка одна-одинёшенька попала в лес? – произнёс старший из четверых, лицо которого поражало своим жестоким, почти свирепым выражением. Космы седых волос торчали у него из-под мохнатой шапки. Всклокоченная седая же борода и масса морщин делали ещё более неприветливым его и без того жестокое лицо.
Трое других людей казались много моложе.
Один же был почти мальчик, лет четырнадцати на вид. У него было бледное личико, тонкие красивые черты и большие умные глаза, поражавшие сразу своим открытым и смелым выражением.
Двое других смотрели сурово и жестоко, так же, как и старший. У них, правда, лица были благообразнее, не было на них всклокоченных бород и морщин, но глаза, сверкающие из-под шапок, надвинутых чуть ли не на самые брови, отталкивали своим злобным выражением.
Старший путник, за плечами которого висело ружьё, подошёл к Сибирочке, нагнулся, поднял её с сугроба и чуть живую встряхнул изо всей силы и поставил прямо перед собою.
– Кто ты, девочка, и как попала сюда? – спросил он её хриплым голосом.