Андрей взял стакан правой рукой и поднёс к прорези возле рта. Неловко ткнулся ободом в твёрдый гипс, сдвинул руку и внезапно почувствовал на губах стекло. Губы его словно ожгло кислотой, он судорожно глотнул и поперхнулся, закашлявшись. Доктор отнял у него стакан и помог лечь на спину.
— Это ничего. Со всеми так. Пейте маленькими глотками и, главное, не напрягайте мышцы лица. Пока идёт заживление, лучше не рисковать. — Он поднялся. — Я, пожалуй, пойду. Сегодня у вас постельный режим. Вставать не надо. Если захотите в туалет, вам принесут утку. Или терпите уж до утра.
Заживление заняло больше времени, чем Андрей рассчитывал. Лишь на третий день почувствовал себя сносно: стал вставать с кровати, гулял по комнате, смотрел в окно. Его, должно быть, уже искали по всему городу. Чем скорее он уберётся из Питера, тем лучше. Но не ехать же в аэропорт с бинтами на голове! Да и паспорт ещё не готов. Пока не будет новой фотографии, не будет паспорта. А фотографии не будет, пока не снимут бинты и не рассосутся гематомы на лице. Оставалось надеяться на восстановительные способности организма да на профессионализм эскулапов.
На пятый день разбинтовали голову, а на седьмой сняли с лица гипсовую маску. Осталась лишь узенькая лангетка на носу, да куски пластыря лежали поперёк распухшей физиономии. Под глазами доцветали огромные синяки — следствие долбёжки и сильнейшего внутреннего кровотечения; на бровях и на губах подсыхали кровавые корочки — следы иссечения плоти; болели щёки, скулы, брови, нос и рот — всё, кроме ушей, но и уши иногда ломило — должно быть, за кампанию!
В столовой кормили неважно. Андрей был непривередлив в этом деле — дома, бывало, питался и похуже. По-настоящему его огорчала невозможность тренироваться. Отжимание на кулаках, качание пресса, силовые растяжки и любые резкие движения были исключены. Но мало-помалу он начал делать дыхательную гимнастику, исполнял отдельные ката и отвешивать поклоны на все стороны света, постепенно увеличивая их амплитуду. Человеческий организм требует постоянной нагрузки, иначе сила, гибкость и быстрота уходят почти так же быстро, как уходит вода сквозь пальцы.
На двенадцатый день наконец сняли лангетку с носа. Андрей впервые увидел в зеркало своё новоё лицо. Первое впечатление было шокирующим. Он отшатнулся от зеркала, увидев синюшное, заплывшее лицо — бесформенное, страшное и чужое. Кожа посинела, одрябла и сморщилась, в складках её скопился грязно-белый гипс, волосы торчали в разные стороны как у чучела, и всё вместе производило отвратное впечатление.
Андрей оглянулся на доктора. Тот всё понял по этому взгляду.
— Чего же вы хотите? — произнёс невозмутимо. — Только сняли гипс. Конечно, у вас отёки, синяки ещё с неделю продержатся. Месяц пройдёт, прежде чем на человека будете походить. Так всегда бывает.
— А как же паспорт?
— Придётся повременить. Недельки через две сделаем.
— Мне что, ещё две недели у вас околачиваться?
— Вы можете уже сейчас выписываться.
— А в больнице мне нельзя остаться?
Доктор отрицательно помотал головой.
— Меня уже спрашивали о вас, ведь вы без очереди сюда попали. У меня могут быть неприятности.
— Понимаю, — ответил Андрей, снова задумываясь. — Хорошо, я уеду на время. Какое сегодня число?
— Шестнадцатое февраля.
— Когда мне появиться?
— Недельки через две — в самый раз будет. В общем, сами смотрите. Как опухоль спадёт, так сразу можете приходить. Мне, собственно, от вас лишь фотография нужна. Принесёте фото, через три дня получите паспорт. И кстати, мне нужны ваши данные — фамилия, имя и отчество, дата рождения и прописка. Я ведь не знаю до сих пор, как вас зовут.
— А паспорт надёжный будет?
— Надёжней не бывает.
— Хорошо. Будут вам данные. И фотография будет.
— Вот и чудесно. Сюда вам приезжать необязательно. Позвоните мне по сотовому, договоримся о встрече. — Доктор вырвал из блокнота листок и написал десять цифр. — Звонить лучше утром, до десяти.
— Хорошо. — Андрей спрятал бумажку в карман. — Когда мне выписываться?
— Собственно, вы уже выписаны. Пообедаете в столовой, а потом можете уходить. — Доктор поднялся. — И купите себе парик. Это лучше всего. Я бы вам посоветовал светлые волосы, короткую стрижку.
— А если налысо подстричься?
— Не рекомендую. Будете привлекать всеобщее внимание. Много вы видели в Питере лысых людей?
Андрей вынужден был признать, что не много. Он вообще мало что видел в Питере.
Доктор и пациент пожали друг другу руки, и первый отправился по своим больничным делам, а второй шагнул к раковине, намереваясь смывать с лица остатки надругательства над природой.
Когда Андрей явился в гостиницу на Девятой линии Васильевского острова, заведующая его не признала. Брезгливо всматривалась в оплывшую физиономию и думала невесть что. Андрей этому радовался и огорчался в одно время. Заведующая требовала паспорт, непременно хотела видеть направление на вселение и смягчилась лишь при виде новеньких банкнот, которые странный гость неизвестно для чего достал из кармана посреди разговора.
— Ну ладно, ладно! — воскликнула она, со злостью глядя на купюры, — я вас поселю, но только на три дня. У меня есть одна свободная комната. Так и быть, живите!
Паспорт Андрей так и не показал, зато назвал свою фамилию — Ефимов! Такую фамилию носила в девичестве его бабушка по отцу. Имя тоже взял себе подходящее — Константин. Так звали деда. Ещё нужно было сообщить адрес постоянного проживания. Андрей подумал секунду и брякнул неожиданно для себя:
— Город Якутск. Улица Ленина. Дом тринадцать, квартира семь.
Заведующая недовольно глянула на него, но промолчала. Да и какая ей разница?
Андрей получил ключи от комнаты, бросил сумку на кровать и сразу же — вон на улицу. Сидеть взаперти ему страсть как надоело.
Впервые за последние несколько месяцев он никуда не торопился, ни от кого не прятался, и никто его не ждал. Великое спокойствие овладело им. Множество людей проходили мимо него, скользили по нему невидящим взглядом и исчезали из его жизни навсегда. Никому он тут не интересен. Маленькая песчинка в безбрежном океане великого Космоса. Странная и неповторимая линия жизни, направляемая неведомой силой. Андрей смутно чувствовал громадность мира, его страшную инерцию, неудержимость мощного и всеохватывающего движения. Все эти человеческие судьбы, миллиарды смертных душ, соединённых незримой нитью и подчинённых неведомым законам, — неслышно скользили в пустоте, неслись навстречу бездне, в которую когда-нибудь неизбежно упадут. И что значила его отдельно взятая судьба в этом подавляющем душу движении? В этом человейнике, где сам дьявол не сможет ничего поделать и от которого господь Бог благоразумно отвернулся? Андрей брёл по Невскому проспекту и всматривался в лица прохожих. Все куда-то торопились, были увлечены какой-то своей целью, жаждали новых впечатлений, на что-то надеялись. И никому не было дела до странного субъекта, потерянно бредущего среди толпы. Взорви он посреди проспекта бомбу — ничего не изменится. Поорут-поплачут, принесут цветы и зажгут свечи, а через год даже и не вспомнят. Так же будет течь людской поток. Так же будут есть мороженое, пялиться на витрины и куда-то бежать, бежать, бежать. Странно это? Нет, не странно. Обидно? Не обидно ничуть. Всё так, как и должно быть.
Примирившись таким образом с действительностью, Андрей зашёл в парикмахерскую и заказал «спортивную канадку». Парикмахерша — стройная, миниатюрная, молодая и симпатичная — взяла с него пятьсот рублей за такую нехитрую процедуру.
В ближайшем бутике Андрей купил новую спортивную шапочку и, глянув на себя в зеркало, успокоился окончательно: теперь его не узнала бы родная мать. Он ещё пообедал в ресторане «Кавказский», сходил в музей религии и поздно вечером вернулся в гостиницу.
Время тянулось медленно. «Невский» быстро надоел. Там одно и то же: суета, толкотня, дома нависают и давят на психику, мороженое на каждом шагу, закусочные, пирожковые, котлетные, сосисочные, магазины, бутики, витрины и гранит, низкое серое небо и тяжесть в душе. Со времён Гоголя «Невский» сильно переменился! Волком завоешь от теперешнего Невского проспекта. Ночью, конечно, на проспекте было гораздо интереснее, но по ночам Андрей безмятежно спал. Нужно было набираться сил, да и не привык он бесцельно бродить по улице. Борьба ещё не закончена. По-настоящему она только начиналась.
Безделье скоро наскучило Андрею. Деятельная натура требовала действий, и он решил нанести визит Виктору Степановичу. Перед тем как вернуться в родной Иркутск, необходимо было выяснить: кто сдал его Меченому. Без этого нельзя двигаться дальше. Меченый уже ничего никому не расскажет, а вот питерский полковник, пожалуй, может пролить свет на некоторые обстоятельства. Он, конечно, не станет откровенничать. Но Андрей постарается его уговорить. Все эти полковники, эти холёные лица — на поверку выходили вполне обыкновенными людьми, со своими страхами и слабостями, с комплексами и потаёнными мечтами. Сними с человека его грозную форму, сдёрни китель и сорви золотые эполеты — что останется? Останется голая суть, зачастую весьма неприглядная.
Андрей приехал в райотдел под вечер. Ходил по тротуару час-другой, дул на замёрзшие пальцы и совершенно ни от кого не прятался. Он не боялся быть узнанным, потому что сам себя не узнавал и невольно вздрагивал по утрам, ловя в зеркале своё отражение. Случайный прохожий мог подумать, что молодой человек назначил свидание любимой девушке. Место выбрал не самое удачное, но помрачённому уму влюблённого можно многое простить. Андрей ходил взад-вперёд по обледенелому тротуару и поглядывал на дверь, беспрестанно открывавшуюся. Конкретного плана у него не было, но он больше полагался на интуицию, на свою удачливость. Да и как тут планировать, когда заранее ничего не известно. И только он так подумал, как дверь в очередной раз распахнулась и на крыльце показался сам полковник — в каракулевой папахе и в синей форменной шинели с серебряными пуговицами. Он торопливо сошёл по ступенькам и направился к белому джипу, стоявшему у обочины. Андрей шагнул на проезжую часть, поднял руку. Тут же остановилась белая иномарка.