ли корпус — всё было так, как и должно было быть. До старта оставались считаные минуты. Андрей поставил кейс на пол между ног, застегнул ремень на животе и откинулся на спинку, закрыл глаза. Ощупал карманы и убедился, что документы и деньги на месте. Он сидел у окна, так что вставать ему не придётся. Сквозь подступающий сон слышал, как убрали трап и глухо захлопнули входной люк, потом самолёт мягко качнулся и покатился по бетонке. Сделав несколько поворотов, замер на старте, затих — для того, чтобы тут же взреветь, мощно рвануться и легко побежать по взлётной полосе. Дробно застучали колёса под полом, завибрировал корпус, Андрея с силой вжало в спинку, секунда, и нос лайнера круто поднялся в небо. Крепко засвистало, зашипело снаружи. Андрей приоткрыл один глаз — мимо проносились жёлтые огни наземных служб. Мелькнули тёмные деревья, игрушечный забор унёсся куда-то вниз и в сторону — и сразу сделалось темно и глухо, лишь только красный свет резко вспыхивал и стлался по крылу.
Андрей уронил голову на грудь и следующие три часа благополучно проспал.
Самолёт приземлился в «Толмачёво» в одиннадцать утра по местному времени. Андрей вышел из салона одним из первых, сразу ощутив укусы мороза на лице. Двадцать семь градусов — не шутка! После питерских хлябей воздух казался сделанным из металла. Злой ветерок тянул с окрестных гор. Сибирь матушка!
На привокзальной площади Андрей сразу увидел микроавтобус с табличкой «Аэропорт — Вокзал», и, не раздумывая, залез в тесный салон. В машине уже сидели трое. Какой-то верзила развалился в кресле у окна, забросив ноги на сиденье перед собой. В руках — букет из трёх замороженных гвоздик, во рту жвачка, на лице — полное презрение ко всем на свете. Ещё двое пассажиров смирно сидели впереди. Андрей сел сбоку возле двери в одиночное кресло. Через минуту зашли ещё двое, и затем ещё трое ввалились. Таким образом, оставалось одно свободное место — то, на котором лежали ноги парня с цветами. Водитель, решив не тратить слова попусту, запустил двигатель и поехал навстречу ярко блестевшему солнцу. Заиграла музыка — что-то хриплое, блатное. И всё бы ничего, но парень всё сидел, всё жевал свою жвачку, ноги его по-прежнему лежали на переднем сиденье. Андрей непроизвольно сжимал кулаки. Ну что за жизнь? Сплошное свинство, а не жизнь.
Минут через десять случилась остановка. Несколько человек вышли, несколько зашли, и так получилось, что одной женщине не хватило места. Она, согнувшись, сделала два шага по узкому проходу и увидела, что место, казавшееся ей свободным, вовсе не свободно.
Последовал диалог.
— Молодой человек, уберите, пожалуйста, ноги.
В ответ — презрительный взгляд, чавканье и полное скотство.
Женщина потеряла дар речи от такой наглости. Водитель молчал на своём сиденье, сделав вид, что его это не касается.
— Здесь люди ездят! — жалобно сказала женщина.
— Какие люди? — глумился верзила. — Я никаких людей не вижу. — И отвернулся к окну.
Андрею стало интересно, вмешается кто-нибудь или нет. Он незаметно оглядел пассажиров и понял, что помощи ждать неоткуда. Все элементарно испугались. А между прочим, в маршрутке ехало трое мужчин, не считая Андрея и водителя.
Женщина попятилась задом к выходу. Смотреть на неё было жалко. Поэтому никто и не смотрел. Только водитель с равнодушным видом следил за происходящим с помощью зеркала заднего вида, ожидая, когда женщина выберется и можно будет ехать дальше. Однако так сразу уехать никому не удалось. Андрей нагнулся к водителю.
— Шеф, обожди минутку. Я тут с товарищем поговорю.
Женщина наконец выбралась из машины, встала на обочине, отвернувшись. Андрей поднялся со своего места и шагнул в проход между кресел. Верзила всё смотрел в замороженное окно, челюсти его ходили ходуном. Интересно, о чём он думал в этот момент? И думают ли такие типы вообще?
Андрей посмотрел на него в упор.
— Убери ноги с кресла, — произнёс без выражения.
Парень боком глянул на него, потом разжал челюсти и спросил с презрением:
— А ты кто такой?
— Пожарный инспектор. Ноги убрал быстро!
— А если не уберу?
— Считаю до трёх. Уже раз.
— Ты чё, ишак, понты будешь ломать?
Парень полез правой рукой в карман. Что там у него было, Андрей так и не узнал. Он схватил его за волосы и врезал коленом по сопатке. Верзила дико заорал. Пассажиры бросились врассыпную, кто в двери выпрыгивал, кто в окна пытался вылезти. Ожидали ядерного взрыва, не меньше.
Андрей вытащил верзилу из салона, а когда тот попытался освободиться от захвата, нанёс удар в солнечное сплетение, а потом толкнул от себя. Парень опрокинулся в снежный бруствер и замер, согнувшись в три погибели. Андрей быстро обшарил карманы незадачливого гангстера. Улов был невелик, но ценен: «Стечкин» с полной обоймой, да не простой «Стечкин», а бесшумный, образца семьдесят второго года! Андрей сунул пистолет во внутренний карман, потом влез в маршрутку, устроился на переднем сиденье рядом с водителем. Тот испуганно таращился на него. Пассажиры все куда-то разбежались от такой оказии.
— Ну что, поехали? — обратился к нему Андрей, и водитель послушно завёл мотор и отъехал от обочины. Он пристально смотрел на дорогу и молчал. — Долго ещё ехать? — спросил Андрей.
— Минут пять…
Андрей согласно кивнул. Подумал несколько секунд и снова заговорил:
— Ты вот что, если тебя спрашивать будут, мол, где высадил меня да куда я пошёл, так ты скажи, что высадил меня на вокзале. Скажи, что всю дорогу трепался, как хорошо, дескать, жить в Москве, скажи, мол, сильно хвалил Воробьёвы горы, мол, краля у него там живёт. Запомнил? Скажи, дескать, этот отморозок в Москву намылился, потому что это его любимый город и там все деньги!
— Да понял я! — воскликнул водитель. — Можешь не переживать. Не подведу.
— Если правильно всё сделаешь, тебе ничего не будет.
Ясно было, что этот герой расскажет всё и обо всём. Эти любители блатной музыки и хриплых голосов хороши лишь до первой серьёзной стычки. Они горазды орать на безответных пассажиров и качать права перед субтильными дамочками. А когда на них самих закричат или (не дай бог) замахнутся огромным кулаком, то они сами становятся субтильными и смирными. Тихие и ласковые, на всё согласные — любо-дорого посмотреть.
До вокзала доехали без приключений. Андрей полез в карман за мелочью, но водитель замахал руками.
— Уходи скорее. Сейчас тут такое начнётся…
— Как начнётся, так и закончится, — философски заметил Андрей, покидая гостеприимную машину. — Ты, главное, не дрейфь. И вообще, меняй профессию. Не умеешь ты с людьми обращаться. Не хватает тебе чуткости и человеколюбия.
Водитель ничего на это не сказал. Возможно, в душе он и согласен был с Андреем. А может, костерил на всю катушку. Со стороны этого было не понять.
Вокзал поразил Андрея своей архитектурой и размерами. Этакое стеклянное чудо — огромное, многоярусное, чистое, сверкающее, светлое и ещё чёрт знает какое. В Москве нет такого вокзала, а про Иркутск нечего и говорить! Множество переходов, лестниц, анфилад; эхо под потолком гуляет, гранитный пол блестит, удобные кресла, буфеты, множество современных касс. Хороший вокзал, славный вокзал! Жаль, что нельзя остаться в нём на пару дней, подремать в удобных креслах, похлюпаться горячей водой перед широченным зеркалом в туалетной комнате, побаловаться разносолами в местных буфетах и закусочных.
Андрей прошёл к ближайшей кассе и взял билет до Москвы в купейном вагоне пекинского экспресса. Затем вышел на перрон и увидел на первом пути длинный состав из красных вагонов. На всех вагонах висели одинаковые таблички: «Москва — Владивосток». Вот это была удача! Это была «двойка» — знаменитая «Россия»! Андрей пошёл вдоль состава. Седьмой вагон, восьмой, вагон-ресторан, девятый, десятый… Увидев распахнутую дверь в тамбур, проворно взобрался по ступенькам и дальше уже двигался в тепле и уюте.
Не сказать, чтобы поезд был переполнен, свободные места мелькали там и тут. Андрей высматривал проводницу попокладистей, чтобы не подняла крик, не завозмущалась. Он дошёл до последнего, шестнадцатого вагона, и увидел, что дальше идти некуда. Да и незачем. Вагон был полупустой. Чистые занавески на окнах, ковровая дорожка под ногами, полный титан с кипятком и множество свободных мест. Два последних купе вовсе пустовали. В одно из них Андрей и забрался. Деловито снял куртку и повесил на крючок. Скинул свой модный пиджак, оставшись в белой рубашке. Стянул туфли с ног и с наслаждением пошевелил пальцами. Господи, хорошо-то как! Ещё бы чаю — с лимончиком, да с сахаром, да с конфетами — кажется, ничего он в жизни так не хотел, как глоток крепкого сладкого горячего чаю! Чтоб непременно стакан стоял в бронзовом подстаканнике, чтоб вагон покачивало, чтоб колёса грохотали на стыках рельс, чтобы полусвет и чтоб темно за окном, а ты несешься сквозь снежную вьюгу!
Вагон неслышно качнуло, перрон дрогнул и медленно поплыл мимо окна. Здание вокзала сносило в сторону, и вместе с ним уходило прочь всё тяжкое, тёмное, грозное. Хотя и не ждало Андрея дома ничего хорошего, но он возвращался в Иркутск с лёгким сердцем. Так, наверное, возвращается с войны солдат в разорённую деревню, к разрушенному дому. Не ждёт его лёгкая доля и нет возврата к прежней безмятежности — но и нет ему жизни вдали от родного очага. Здесь суждено ему провести остаток дней, здесь его и зароют в неподатливую землю. Но Андрею рано было думать о смерти. Впереди у него целая жизнь, впереди открытия и откровения, прозрения и разочарования. А пока что — пустое купе, мягкие диваны, усыпляющее покачивание. Оставалась самая малость — договориться с проводницей. Андрей достал упаковку долларов, сорвал бумажку и прошёлся пальцем по корешкам. Вытащил купюру и присмотрелся. Что в ней такого? Что за страшная сила заключена в этих водяных знаках? Или это и есть та самая тайнопись, проклятые письмена, дьявольские чары? Так нет же, нет! Ведь на него эти чары не действуют! Прямо сейчас он может выбросить эту пачку в окно.