Дверь вдруг распахнулась, на пороге показалась женщина в синем кителе.
— Эт-то что такое? — спросила с нотками раздражения. Глаза её расширились, ноздри трепетали от возмущения.
Андрей всё держал пачку стодолларовых купюр, всё раздумывал — не выкинуть ли их в окно.
— Я спрашиваю, кто вам позволил занять чужое место?
— Вот он! — Андрей показал пальцем на доллары.
— Кто это — он?
— Президент!
— Какой ещё президент? Что вы мне голову морочите!
— Я не успел купить билет в кассе, сильно спешил. Если хотите, я выйду и куплю билет на ближайшей станции. А лучше — купите сами. Вот вам тысяча долларов. Сдачу оставьте себе. Я до Иркутска еду, тут недалеко.
Женщина отстранилась.
— Мне столько не надо.
Андрей понял, что дал маху. Бросил купюру на столик и потянулся к пиджаку. Во внутреннем кармане лежали наши родные деньги. Отсчитал десять тысяч и протянул проводнице.
— Этого хватит?
Та неуверенно взяла деньги.
— Бельё брать будете?
— Буду.
— Может, вам чаю принести?
— Обязательно принесите! Страсть как люблю чай! Сто лет не пил. Только заварите покрепче!
Проводница ушла. Андрей сел на диван, подперев голову рукой. Как примитивно всё устроено! Никакой романтики в людях не осталось. Хотя какая к чёрту романтика? Всем надо жить, кормить семьи, покупать продукты. А если бы деньги были не нужны, то никто бы и не работал. Всё пошло бы прахом — к чертям собачьим.
Пришла проводница, быстро застелила постель, взбила подушку и кинула сверху полотенце. Потом принесла два стакана чаю, пачку печенья и три упаковки сахару.
— Может, вы кушать хотите? У нас вагон-ресторан есть.
— Спасибо, я схожу… после.
Проводница, наконец, удалилась. Андрей замкнул дверь, разделся и с наслаждением лёг в постель на чуть влажные простыни. Как давно он не путешествовал в поезде! И как это, оказывается, приятно — лежать с закрытыми глазами на мягком матрасе и покачиваться в такт движению. Состав разогнался не на шутку. Вагон раскачивало и болтало во все стороны. Андрей закрыл глаза и его сразу куда-то понесло… Гул самолёта, чёрный иллюминатор, судорожное мелькание стробоскопа на крыле — он словно бы летел в самолёте. Но скоро дыхание его замедлилось, тело налилось свинцом, минута — и он уже спал.
Часть III. Чужое имя
Поезд прибыл в Иркутск двенадцатого марта в восемь часов утра. Двух месяцев не прошло после ночного бегства Андрея из родного города, а казалось, минула целая эпоха. Утро было морозное, мороз под тридцать, но уже чувствовалась близкая весна. Солнце поднялось над горизонтом, яркие лучи пронзили бескрайние сибирские просторы, разгоняя морозную мглу. Город за рекой сверкал и казался ненастоящим. Андрей спрыгнул с подножки на заиндевевшую платформу. В лицо пахнуло гарью, креозотом, смазкой, угольным дымом — непередаваемый букет запахов, присущий великому Транссибу! Жёлтый каменный вокзал казался нарисованным на фоне тёмной горы и синего неба над нею. Не верилось, что это в самом деле Иркутск.
Иркутск!.. Как много в этом слове потаённого смысла, незримого притяжения, подспудной идеи. Что это за место такое? Слияние двух полноводных рек в шестидесяти километрах от колоссального озера, место обитания древнего человека, сердце Азии, кусок пространства, отвоёванного человеком у вековой тайги, у лиственниц и кедров, у неуступчивого стланика, у могучих тополей, у берёз и у сосен. Стойбище среди густых кустов красной смородины и фиолетовой жимолости, багрово-красной брусники, гуталиновой черники и розовой земляники, среди хрустких медвежьих троп и рыбных нерестилищ. Древняя бурятская земля, угодья шаманов, территория тофов и эвенков. Огромный край, где ныне проживает три миллиона человек. Зимой — сорок градусов мороза, летом — тридцатиградусная жара. Комарьё, гнус, клещи, медведи, волки, опустошающие пожары, широкие разливы рек и речушек, землетрясения до восьми баллов — все удовольствия разом. Но всего страшнее двуногие твари, катающиеся на дорогих автомобилях и выдающие себя за Homo Sapiens. У этих особей оплывшие лица и немигающие, словно бы замороженные глаза, у них золотые цепи на коротких шеях и драгоценные перстни на жирных пальцах, у них стволы за пазухой и лютая злоба в душе. Лучше встретиться в лесу с медведем, чем в городе среди бела дня случайно наткнуться на такого индивида. Медведь, скорее всего, уступит дорогу. Двуногий — никогда! Это потому, что у медведя всё-таки есть пресловутое моральное чувство, над которым так потешался Марк Твен, а у сидящего в дорогущем джипе самца этого чувства точно нет. Всем таковым Андрей и решил объявить войну. Затем и вернулся в родной город.
Через подземный переход он выбрался на привокзальную площадь и скромно сел в трамвай, затем, чтобы выйти уже на следующей остановке, спуститься по крутой лестнице под автомобильный мост и перейти на другую сторону оживлённой трассы. Путь его лежал в отдалённый район Иркутска — «Палагино». Там, на самом краю города, он снимет скромную квартиру, потом найдёт себе работу и уж затем приступит к делу. А пока он бодро шагал по тротуару и всей грудью вдыхал знакомый с детства воздух. Всё ему было знакомо, привычно, казалось, он никуда и не уезжал. Странно конечно, что он идёт в противоположную от дома сторону. Но что ему дом? Дома у него больше нет. Квартира сгорела зимой, да и не пустят его в собственную квартиру. Да и чёрт с ней, не жалко! Не в квартире счастье.
К автобусной остановке подъехал пазик, переоборудованный под частное такси. Андрей ускорился и запрыгнул в уже закрывающиеся двери. Кивнул шофёру, мол, всё нормально, руки-ноги целы, можно ехать. Автобус дёрнулся и стал набирать скорость. Андрей сел на пружинящее сиденье и с удовольствием огляделся. Вот теперь он точно дома. Кругом такие знакомые, родные лица. Не выспавшиеся работяги в грязных робах, пара наркоманов с почерневшими ликами, бомж с грязным пакетом в руках и усталая женщина с заморенным ребёнком — всё как обычно. У водителя музыка орёт на всю катушку, навстречу по обледенелой трассе несутся грузовики, доверху гружённые лесом (лес везут в Китай), бритоголовые парни в дорогих иномарках летят как на пожар, автобусы пускают в морозное небо струи чёрной копоти, бетонные столбы мелькают словно спицы в колесе… Холодно, солнечно, просторно. Небо синее-синее, и видно далеко-далеко. Показался Иркут, несущий свои маслянистые воды между заснеженными берегами, Ангара холодно блестит и синеет вдали, а вот и холмы, окаймляющие город со всех сторон. Заброшенный край — «середина земли»…
Автобус мчался по широкой трассе прочь от города. Скорость зашкаливала за сотню. Мелькали пустые остановки, деревянные бараки слепо глядели на мир немытыми окнами, потом пошли огромные заснеженные болота и — первая остановка — «Узловая». За ней длинный мост и снова дома, деревья, почерневшие деревянные столбы с провисшими проводами… Андрей поминутно смотрел на часы, интересно было, за сколько минут автобус преодолеет двадцать километров. Получилась ровно четверть часа. Со всеми остановками и разворотами средняя скорость составила восемьдесят километров в час. И это в черте города!
Андрей расплатился с шофёром и легко соскочил с подножки. Это была конечная остановка на самой окраине. Улица Ярославского, последние дома. За ними — чистое поле в снежных увалах, а за полем — на сотни километров раскинулась нетронутая и необжитая тайга. Где-то там китайская граница, ещё дальше — полуостров Индостан, тёплое море и «аравийский ураган», ещё дальше Австралия и, наконец, Южный полюс. Если набраться духу и пойти пешком напропалую, то будешь идти месяц, и другой, и третий — пока не окажешься в тропиках, среди лиан и мохнатых пауков. Такое чудо! Конечно, никуда Андрей не пойдёт, но сама мысль грела душу.
До ближайшего пятиэтажного дома из красного кирпича было метров двести. Тут же продуктовый павильон притулился, завсегда можно купить хлеб, колбасу, сметану, фруктовую воду, печенье и конфеты «чупа-чупс». Оставалось найти квартиру. А это непросто в Иркутске, где даже на окраине заламывают такие цены, что какому-нибудь студенту впору сойти с ума и укокошить подвернувшуюся под руку старуху. Но Андрей не был студентом — он решил выдать себя за аспиранта, — на обывателя это слово до сих пор действует магически.
Через пять минут он прохаживался возле подъезда длинной пятиэтажки, задумчиво глядя на квадратные окна. На улице никого не было: кто на работе, кто в школе, кто спит, кто вяжет. Даже собак не видно. Андрей вдохнул полной грудью и, развернувшись, посмотрел на заснеженные поля, за которыми начиналась вековая тайга с ягодами и грибами, с медведями и разной живностью. По этой тайге, в каких-нибудь десяти километрах от города, сутками блудили люди, не умея выбраться из этой кутерьмы. Андрей прошёлся вдоль дома и столкнулся возле последнего подъезда со старушкой, отправившейся, видно, за покупками. Андрей не стал медлить. В таких случаях первым делом следовало непринуждённо заговорить.
— Эх, бабушка, — воскликнул он с чувством, — день-то какой!
Старушка — маленькая, сухонькая и донельзя серьёзная — посмотрела на него снизу.
— И не говори. Ажна глаза слепит, смотреть больно! — и прикрыла рукой страдальческие очи.
— У нас в Петербурге никогда такого солнца не бывает. Всё туманы да тучи на небе. А у вас такая благодать!
Старушка изумилась.
— Ты приезжий, что ли?
— Ну да! Только с самолёта. Ищу квартиру. Хочу на краю города поселиться. Очень мне ваша природа нравится.
Старушка поджала губы.
— А что природа? Скоро не будет никакой природы.
— И город такой славный, — гнул своё Андрей.
— Тьфу! — плюнула старушка себе под ноги и добавила: — век бы его не видеть.
— И то правда, — закивал Андрей. — Что за жизнь в городе? То ли дело в деревне. Свой дом, огород, баня, свежий воздух.
Старушка недоверчиво прислушивалась.
— А ты жил в деревне-то?
— Приходилось. Дядя у меня живёт недалеко от Гатчины. Как приеду к нему, так уезжать неохота.