Ещё через десять минут он вышел на железнодорожную станцию. Вскарабкался на высокий бруствер и пошёл по шпалам прочь от ярких станционных огней. Эти места он знал — бывал здесь несколько лет назад. До ближайшей станции было пять километров. Когда-то неподалёку располагалась промежуточная станция, которой теперь никто не пользовался. От неё остались два заброшенных деревянных дома. За ними расстилалось необъятное заснеженное поле, опоясанное по периметру колючей проволокой. За этим полем тянулись на несколько километров военные склады, а в город вела неприметная тропинка. Эту-то тропинку и нужно было найти. Сознание мутилось, и Андрей шёл словно во сне, наступая на шпалы, перешагивая двоящиеся стрелки, обходя световые пятна галогеновых ламп. До дома было уже недалеко. Обидно было попасться именно теперь. Главное, найти тропинку.
Однако всё вышло не совсем так, как он рассчитывал. Несколько лет назад железная дорога была взята под усиленную охрану. И на заброшенной станции, как раз в начале неприметной тропы, поставили деревянную будку. В этой будке круглосуточно сидел охранник, с оружием и в камуфляже. На этого охранника и набрёл в темноте Андрей. Мокрый, с ополовиненной бутылкой в руке, он предстал перед мужичком средних лет, который тихо-мирно сидел в своей будке, смотрел допотопный ламповый телевизор, прихлёбывал круто заваренный чай — и вдруг на тебе — нарушитель!
— Куда путь держим? — спросил охранник елейным голосом.
— К тёще на блины, — ответил Андрей, пошатываясь.
— Да ты уже хорош, я смотрю, — заключил охранник. — Сейчас вот сообщу куда следует, будут тебе блины. Ты чего по охраняемой территории шляешься? Ты что, не знаешь, что тут объект?
Андрей поднял руку с бутылкой.
— Хочешь выпить? Наливай! Мне не жалко. Классная водка. Сам покупал.
— Классная, говоришь? — Лицо у охранника затуманилось. Видно было, что он колеблется между чувством долга и вполне естественным желанием выпить. Он уже понял, что нарушитель — никакой не нарушитель. А просто человек заблудился спьяну, вот и лезет сдуру сам не зная куда.
Андрей встряхнул ополовиненную бутылку.
— Не выливать же её! Мне уже хватит. У меня жена строгая. Если что, шкуру спустит! Так-то, брат.
Охранник просиял.
— Во-во, — воскликнул участливо. — Только на работе и можно горло промочить. Совсем житья от баб не стало! Ну
ладно, заходи скорей! — Он распахнул дверь и сделал приглашающий жест.
— Не-е, я не могу, домой нужно идти, а то жена потеряет, — замотал головой Андрей. — Это какая станция?
— Станции тут никакой нету. Была когда-то, а потом прикрыли. И ходить здесь нельзя. Повезло тебе, что на меня нарвался. Другой бы тебя сразу повязал и сообщил куда надо.
— Спасибо тебе, — проговорил Андрей, поправляя в кармане пистолет. — Ты, видать, хороший мужик. Долго проживёшь.
— Твои бы слова — да богу в уши!
Последовали ещё реплики и телодвижения; Андрей всё-таки сумел отвязаться от ставшего вдруг гостеприимным мужичка и решительно двинулся по едва заметной снежной тропе. Охранник принял его за обычного забулдыгу, большего и не требовалось.
Через пять минут Андрей уже был на хорошо знакомой улице «Розы Люксембург». Теперь всё было просто. Проскочить плохо освещённую дорогу, незаметно пройти по пустырю между пятиэтажками (совсем рядом с изолятором, из которого Андрей ушёл несколько месяцев назад), затем ещё одна улица — «Баумана» — и ещё один пустырь. Шёл уже двенадцатый час. Андрей чувствовал, что тяжелеет с каждым шагом. Его вдруг начало знобить. По телу волной прошла крупная дрожь. Скрутило живот и как-то резко упало настроение. Он словно обессилел в одну минуту. Он уже знал: так начинается лихорадка, предвестник высокой температуры и упадка сил. Ночное купание и длительная прогулка по морозу даром не пройдут — это он понимал.
Вот и улица «Баумана» позади. Он уже видел свой дом. Последние метры давались с огромным трудом. У него ещё хватило сил обойти длинную пятиэтажку и подойти к ней со стороны леса. По тропиночке, прямо от заснеженных берёз, он вышел точно на свой подъезд и, никем не замеченный, поднялся на третий этаж. Не без труда открыл замок и ввалился в тёплую прихожую. Захлопнул дверь и придавил её спиной. Последние силы оставили его. Нужно было поскорей раздеться, но мокрая одежда никак не хотела отставать от тела. Пальцы не гнулись, и он так прямо и зашёл в ванную — в куртке и брюках. Заткнул пробку в ванне и открыл кран с горячей водой. Подставил руки под тугую струю и с минуту стоял согнувшись над раковиной. Потом стянул через голову страшно тяжёлую куртку и бросил в коридор. За курткой последовали ботинки, брюки и всё остальное. Взялся рукой за эмалированный борт и перенёс через него ногу. Горячая вода приняла его в свои объятия. Он с наслаждением погрузился в воду с головой, ещё не веря, что он дома. Стоило зажмуриться, и перед глазами опять вставала ночь, жёлтые отблески на маслянистой воде, зловещее журчание… Андрей пристально смотрел на яркую лампочку над головой, убеждая себя, что он уже дома, что ни от кого убегать не надо, всё закончилось и он в безопасности. Однако не всё было хорошо. Горячая вода не согревала. Он продолжал дрожать крупной дрожью, а кожа вся покрылась пупырышками, словно от озноба. Андрей с трудом дотянулся до горячего крана и открыл его на полную мощность, пустив кипяток. Но даже этот кипяток не мог его согреть. Он чувствовал жжение на руках и груди, но дрожь никак не унималась. Нужен был крепкий чай с малиновым вареньем, требовалась тёплая кровать с пуховым одеялом. И ещё много чего было нужно хорошего, жизненно важного. За всё, как водится, приходится платить. Подвиги оплачиваются дороже всего.
Получасовое пребывание в кипятке всё же дало результат — Андрей вылез из ванны весь красный, распухший, похожий на утопленника, которого долго отпаривали в кипятке. Энергично растёрся махровым полотенцем и двинулся на кухню. Чайник налить водой до краёв и поставить на плиту, затем посмотреть в холодильнике — что там у бабушки припасено на случай коклюша и ангины. Припасов было негусто, но варенье оказалось на месте — полулитровая баночка протёртой брусники. Пожалуй, ничего дороже этой банки для Андрея теперь не было. Тысячу долларов не пожалел бы он за этот таёжный эликсир, заменяющий целую аптеку. Заварка обнаружилась в буфете. Чтобы не размениваться по мелочам, Андрей снял с полки пустую трёхлитровую банку, сыпанул туда две полных горсти заварки и залил кипятком. Подождал, когда чай заварится, затем вылил туда тёртую бруснику, добавил несколько столовых ложек сахару — и морс был готов! Потом большими глотками пил обжигающий напиток, чувствуя, как внутри него прокатывается горячая волна, согревая и размягчая напряжённые мышцы, спасая от воспаления и лихорадки. Затем он лежал в кровати под тремя одеялами, безуспешно стараясь согреться. Приподнимался на локтях и всё глотал брусничный чай, кутался с головой и трясся как в лихорадке. Ещё никогда в жизни ему не было так плохо. Он понимал, что в эти часы решается главное: справится ли организм с недугом, или болезнь сломит железную натуру. Врача вызвать нельзя. Помощи спросить не у кого. На работе беспокоиться не будут.
Нет, болеть ему никак нельзя.
В квартире тепло, тихо. В окно видны редкие звёзды на бархатном небе. Лес чернеет вдали. Тёмное глухое пространство за лесом казалось зловещим. Хотелось укрыться от окна, от равнодушных звёзд, пылающих в ледяной пустоте. Андрей натянул одеяло на голову и зажмурился. Кровать качнулась под ним, и его понесло куда-то вбок и вверх. Он ухватился за матрас, стараясь удержаться, и заставил себя открыть глаза. Потолок сносило в сторону, люстра кренилась. Он опустил руку на пол и нащупал банку с чаем. Несколько судорожных глотков — и он снова лежит на постели раскинув руки, крепко держится за матрас, всё пытается унять дрожь и успокоить нервы. Давала знать о себе и выпитая водка. Наступало похмелье с головной болью и тошнотой. Уже ничего не хотелось — ни чаю, ни малины, ни тепла. Хотелось умереть, раствориться без остатка, перестать чувствовать своё тело. Это был нокаут, полученный от жизни. Беспомощный, жалкий, Андрей метался в чужой кровати, в чужом доме, в городе, ставшем ему враждебным. Так странно получилось, что его благородная и справедливая борьба поставила его вне закона, отделила от людей, от правосудия, от людского милосердия. И вот он лежит без сил, и никто не придёт ему на помощь. Если он умрёт, то примет смерть как изгнанник — одинокий, никому не нужный и едва ли не проклятый.
Ночь эта — длинная, мучительная, полная страхов, сомнений и упадка сил — всё-таки закончилась, как заканчивается всё в этом мире. Перед рассветом Андрей забылся тревожным сном, в котором виделись ему кошмары, он гнался за кем-то, и за ним тоже гнались; его душили жуткие призраки, он погружался в вязкую душную массу, пока наконец вдруг не очнулся. Было утро. Солнце светило в окно. Андрей лежал, закутанный в мокрую простыню, сам весь мокрый, с всклокоченными волосами, ослабевший и бледный, но уже без лихорадки, успокоившийся и отдающий себе отчёт — кто он и где находился. Кризис миновал.
Андрей поднялся с кровати и, покачиваясь, опираясь о стены, проследовал в ванную комнату. Потом стоял в душе под горячими струями, смывая с себя липкий ночной пот, а вместе с ним остатки ночной хвори. Тренированный организм одолел недуг. После душа он долго пил чай и слушал новости по городскому радио. Передавали одно и то же: убит губернатор. Неизвестный преступник тяжело ранил его несколькими выстрелами, и через несколько часов первое лицо скончалось в областной больнице не приходя в сознание — от острой кровопотери и от ран, несовместимых с жизнью. В области был объявлен трёхдневный траур. Приспущены флаги, отменены развлекательные мероприятия. Злодея ищут, приметы его известны. Полиция идёт по следу и вот-вот схватит преступника. Андрей невольно улыбался, слушая эти заверения. Чего стоит местная полиция, он хорошо знал. Знал и то, что теперь его точно не найдут. Это можно было сделать сразу, по горячим следам, а точнее, по мокрым. Но по мокрым его схватить не удалось. А уж по сухим и подавно не получится.