— Колдуны?
— А то из других стран.
— Может быть, одеты странно. Однако появились непонятно, стража у ворот их не заметила… Может, все же колдуны?
— Разведчики, наверно… От ведунов пришли, не иначе.
— От ведунов, от ведунов, — все увереннее заговорили голоса, — не всех их извел Асиньяр, есть еще колдуны по болотам, есть…
— Мы из другого времени… мы из вашего будущего! — громко сообщила Маша. И ничего не изменилось. Кто-то скользнул по ней взглядом, задержался на груди (плоской Маша вовсе не была), ухмыльнулся, покачал головой. И это было все.
— К хану их надо, пусть решает на свою мудрость. Нам тут не понять…
Это сказано было густым, немолодым голосом, слева и сзади от Миши. Миша не видел говорившего, видела Маша — средних лет мужик с седой бородой, по всему — главный.
Но и Миша видел, как кивали головами, соглашались с решением остальные. Собак приласкали, кинули им что-то, что они сожрали мгновенно, с лязганьем жутких клыков.
Перестроились, сохраняя главное — двое держат, третий страхует, с ножом у спины пойманного. И дети двинулись в неведомый им путь, освещаемый чадящим факелом. Мысли у Миши скакали, он судорожно пытался понять, что еще можно сделать. За то короткое время, когда еще не поздно что бы то ни было решить.
Вырваться и убежать? Но куда? А принципе, в машину еще можно было успеть запрыгнуть, ввинтить штырь, исчезнуть во времени — уже неважно, в каком. Было две причины не делать этого.
Первая причина состояла в том, что Миша совсем не был уверен в своей способности убежать. Опередить вооруженных, в латах, он смог бы. Но собаки вертелись вокруг, помахивали пушистыми хвостами, улыбались конвоирам… и уходить не собирались. Кроме того, у одного из конвойных Миша очень ясно видел лук. Мелькнула, правда, мысль — не автомат же… Но после всех событий этой ночи у Миши, при всей его очарованности техническими чудесами, не могла не мелькнуть и другая, противоположная мысль — а кто сказал, что автоматчики опаснее, чем лучники? Миша еще не созрел до мысли, что лучники, по крайней мере в некоторых случаях, ничем не хуже автоматчиков.
У второй причины было имя — Маша. Тут имеет смысл сказать, что Миша был мальчиком хорошо воспитанным — не в том смысле, что он умел держать вилку и нож. То есть уметь-то он умел, не допустил бы дедушка таких безобразий… Миша был хорошо воспитан в другом, более значительном смысле. Книжки, на которых он вырос, были хорошие, правильные книжки. Понятия, на которых он воспитывался, были разумны и благородны. Примеры великих ученых и путешественников — красивы и полезны для сравнения. Есть вещи, которые правильно воспитанный шестнадцатилетний мальчик не может сделать органически. То, что он может бросить сестру и смыться, спастись сам, Мише и в голову не приходило. Соблазна не было, Миша не боролся с ним, не заставлял самого себя поступать в соответствии с идеалом.
А способов вытащить Марию не было никаких. Ну совершенно никаких. Положить шестерых взрослых людей и двух огромных псов он бы не смог — разве что с автоматом в руках. А так оставалось только мечтать, вспоминать сцены из виденного контрабандой американского боевика с Брюсом Ли — пятка под челюсть, крутануться, ребром ладони, пальцами в глаза, крутануться и уйти, опять ногой… Но это было иллюзорное, где-то на экране, и только.
Дворец хана был довольно скромен — под стать небольшому городу, небогатому государству. Двухэтажный бревенчатый дом, и только. Окна маленькие, в раме стекла разделены на несколько частей. Окна все темные, только на втором этаже… нет, даже не светится окно. Скорее всего, в нем что-то мелькает, какой-то отблеск, намекающий, что за этим окном есть свет.
Вот дверь не современная, высокая, почти в два человеческих роста. И две темные фигуры по краям.
— Кого ведете, кто это?
— Сами не знаем. Неведомые люди, непонятные. Хан у себя, не спит?
— Не спит хан, читает… Проходи.
Поднимались лестницей сразу на второй этаж, прямо от двери. Для торжественности? Для обороны? Первобытный, мечущийся свет показывал, куда ступать, прекрасные ковры впереди и сзади, бревенчатые стены по бокам. Наверху была площадка, дверь в коридор, тоже темный. Здесь один из провожатых отделился, быстро ушел вперед. Показался снова, махнул рукой.
Миша снова ощутил острое под лопаткой и понял, что надо идти. Почему-то защемило сердце. Вот и последняя дверь. Открылась комната, такая большая, что факел ее всю не освещал. Шкафы, сундуки вдоль стен. Огромный стол посередине. За столом, освещаемый фитилем из масляного светильника, хорошо знакомый детям человек — хан Асиньяр.
Хан сидел в том же красном халате, в котором появлялся и на площади, и возле города, после набега на язычников. Только лат на нем не было сейчас и шапки. Странно было видеть Асиньяра без шапки, с коротким ежиком волос. И странно было видеть его в жизни — его, воспринимавшегося скорее как героя кинофильма или как рисунок на картине. Только сейчас, в полутьме комнаты, Миша заметил, что глаза у Асиньяра темно-желтые, что моргает он очень редко. Глаза хищной птицы на темно-смуглом, узком, жестком, очень умном лице. И еще удивило, что Асиньяр ведь очень молод. Хану Польца не было и сорока.
На столе перед ханом лежали свитки книг. И прямоугольные, в окладах, и круглые длинные свитки. Чтобы их читать, свитки приходилось разворачивать, как рулон с туалетной бумагой. Хан и правда читал по ночам. Стояла керамическая плошка с яблоками. Дивный аромат антоновки боролся с запахом старой кожи.
С полминуты все молчали. Потом хан, не вставая, произнес фразу, прозвучавшую для Маши и Миши примерно как «Кельмандымандыкель?».
Миша ухмыльнулся, развел руки, втягивая в плечи голову, всем видом показывая, что не понимает сказанного ханом.
Маша сделала бы так же, но Асиньяр на нее как-то не смотрел.
— По-русски говорите? — спросил хан, четко выговаривая слова.
— Да-да, — закивали дети, — говорим!
— Вы знаете, кто я?
— Вы — Асиньяр, хан этого города! — сразу выпалила Маша.
Асиньяр повернул в ее сторону узкую тяжелую голову. Ответил без улыбки, почти с неподвижным лицом.
— Да, я хан Асиньяр. Я княжу в этом городе. Я охраняю этот город.
Асиньяр говорил медленно, четко, и Миша очень ясно понял, что говорят они по-русски или нет, для Асиньяра он и Маша — иноземцы.
— Как вас зовут, и какого вы племени?
— Меня зовут Михаил. Ее — Мария. Мы русские.
— Русские женщины не ходят в штанах, — проницательно заметил Асиньяр.
— У нас ходят…
Асиньяр только поднял брови, выражая даже не сомнение… скорее просто удивление.
— Откуда вы? Где русские девушки ходят в штанах, расскажите мне? И как вы попали сюда?
Говорить было нельзя, бессмысленно. И не говорить было нельзя. Прождав с четверть минуты, Миша прыгнул в холодную воду.
— Мы из будущего.
Еще несколько мгновений тишины. Только шипит масляный светильник, впиваются глаза в глаза.
— Объясни мне еще раз, я не понял.
— Вы живете в XV веке от рождения Христа. А мы живем в XX веке, — объяснила Асиньяру Маша.
— Ты тоже думаешь так? — перевел Асиньяр взгляд на Мишу. Миша давно понял, что Асиньяр будет иметь дело именно с ним, и только с ним. Даже если Маша будет что-то знать и уметь лучше его, Миши, этого никогда не удастся объяснить такому человеку, как Асиньяр. И его раздражало, что Машка с дурным девчачьим упрямством не хочет этого понимать… или не хочет признавать, что это так.
— Ты хочешь сказать, что я умер пять веков назад? Или что ты и твоя жена родитесь спустя пять веков?
Асиньяр впервые улыбнулся. Жесткое, аскетичное лицо не стало красивее, но стало несравненно симпатичнее.
— Я не жена! — возмутилась Маша. — Он мой брат!
— Хорошо, пусть будет твоя сестра. Ты думаешь, что я покойник?
— Нет-нет, — зачастил Миша и вовремя сообразил, добавил: — хан. Нет-нет, хан, и вы живы, и мы уже родились. Но мы знаем, у вас скоро будет восстание язычников. Его возглавят Кащей и Колоброд. Они убьют священника, Ульяна Тимофеевича, и сожгут церковь. А вы их не сумеете отбить и уйдете в Рязань. Потом вы город отобьете и язычников переловите, но Ульяна уже убьют. Мы хотели вас предупредить…
Голос у Миши сорвался. Стоило произнести все это перед Асиньяром — и затея представала, мягко говоря, дурацкой.
Асиньяр молчал, ждал продолжения. Продолжения не было. И тогда Асиньяр мягко спросил:
— А откуда вы знаете, что все это будет? И когда будет?
— Потому что мы видели. Мы видели, как язычники берут церковь, убивают в ней людей. Мы видели из нашего времени. Мы хотели пойти в дом к Ульяну, хотели предупредить его.
— А как вы видели, что должно случиться?
— Для вас все еще только будет, а для нас — уже давно было. И мы видели все через такую машину… Через волшебство… — Миша опять не знал, как сказать, и смешался.
Асиньяр подождал, спокойно нажимая желтыми глазами леопарда.
— Вы знаете, где дом Ульяна?
— Да, он на площади, возле церкви.
— Там живет священник, отец Владимир. Не Ульян. Все, о чем вы говорите, уже было в прошлом году. Отец Ульян давно погиб.
Асиньяр наблюдал за лицами детей, как переглядывались дети в отчаянии. Где ошибся Миша?! Он не знал.
— Из какого города и из какой страны вы пришли? Объясни мне еще раз, и подробно.
— Мы живем в таком городе, Ленинграде… Это возле Новгорода, — доходчиво объяснял Миша. Его пока еще нет, его построят через триста лет. Эта страна — Россия. Всю Россию соберет Москва. И Полецкое княжество тоже станет частью Московского.
— Честно говоря, не люблю я московитов… Жаль, что завоюют именно они… Ты сможешь доказать то, что сказал?
— Хан, вы никогда не видели такой ткани, — Миша протянул Асиньяру свою ветровку. Хан с интересом пощупал. — И такого тоже вы не видели. — Миша вынул пластмассовую расческу из кармана Маши. Асиньяр ее тоже осмотрел, постучал пальцем, поковырял.
— И такого вы не видели, хан… и такого… — Миша показывал авторучку, записную книжку, и все это Асиньяр рассматривал внимательно и долго.