Я, правда, болеть не болел после того случая, но вот на девушек смотреть перестал. Мужики подсмеивались надо мной: мол, больной и все такое. Но как вспомнится мне дочь лесного хозяина красоты необыкновенной, то все другие перед ней чумичками казались. Даже в город несколько раз ездил, хотел там невесту себе найти, но если и встречал красивую, то обязательно или неряха, или характером злая, неуживчивая. Зачем мне такая жена нужна? Так и живу один, уже и мать схоронил, в доме пусто, неприбрано порой и заходить в него не хочется. Но, думается мне, встречу еще тех лесных девушек, и если позовут к себе, то непременно останусь и раздумывать не буду. Лишь бы позвали.
Да, а лесник тот, Кадир, той же зимой в лесу погиб. Нашли с перегрызенным горлом неподалеку от избушки. То ли волки напали, а может, рысь. Кто видел? У кого спросишь? Только лесной хозяин о том и знает, да не всякому скажет.
Сибирские астана
Много-много веков назад, когда на нашей земле жил народ, который идолам и истуканам поклонялся, свершились эти события. Правил тогда в полуденных жарких странах хан Шейбан, а вопросами веры ведал при нем имам Багауддин. Строили они совместно в своих землях многие мечети, открывали медресе, где учили молодых людей, чтоб они, грамоту познав, славили Аллаха и продолжали распространять учение его по всей земле.
И вот как-то раз пришли к имаму Багауддину купцы, что ходили с караваном на север менять свои товары на драгоценные шкурки разных зверей, и рассказали, что живет в Сибири народ, который имя Аллаха не чтит, а поклоняется разным своим богам, кровавые жертвы им приносит и живет так в своем заблуждении, немало не беспокоясь о душе своей бессмертной.
Опечалился имам Багауддин, ушел к себе в покои, встал на молитву и всю ночь с Аллахом беседовал. Наутро вышел он к народу и объявил волю Аллаха идти в северные края и приобщать сибирские народы к вере мусульманской. А потому призвал имам Багауддин всех правоверных мусульман, кто может в руках оружие держать, садиться на лихих скакунов и отправляться в страну под названием Сибирь и во имя Аллаха обратить те народы в праведную веру.
Услышал народ призыв святого человека, возрадовался. Всякому благоверному хотелось жизнь свою во имя веры положить, чтоб после смерти обрести блаженство вечное. Но, узнав, что путь в те сибирские страны долог и опасен, многие испугались умереть в столь дальнем путешествии и, печально опустив головы, побрели домой, предоставив другим, более сильным и молодым, людям исполнить призыв своего правителя.
Тогда, чтоб людей в вере укрепить, разослал имам Багауддин по всем окрестным селениям гонцов своих, чтоб те собрали правоверных шейхов в разных местах проживающих, и привели их к нему. В короткий срок было выполнено его указание, и вскоре триста шестьдесят шесть шейхов в белых чалмах и зеленых халатах, с саблями стали дамасской, верхом на резвых конях явились к нему. А хан Шейбан им на подмогу еще тысячу семьсот джигитов-конников с колчанами, полными стрел, и длинными копьями в руках направил.
Вышел имам Багауддин к отважным воинам на крыльцо своего дворца и обратился с такой речью:
– Долг правоверного мусульманина повелевает нам, братья мои, нести на остриях своих копий и на клинках сабель мусульманскую веру по всей земле. Да убоятся враги ярости нашей! Да будет прославлено имя Аллаха и пророка его Мухаммеда в сопредельных странах! Не думайте о смерти, поскольку душа ваша принята в рай будет. Долг велит вам исполнить то, что никому до этого не под силу было. Идите на север, и пусть вера ваша крепка будет, как дамасские клинки в ваших руках.
– Да будет так! – отвечали ему шейхи и конники хана Шейбана. – Восславим имя Аллаха и пророка его на земле – величайшего из людей Мухаммеда!
С тем и отправились правоверные воины в дальние сибирские земли. Путь их лежал через горы, через великие реки, через безводную степь, где водились опасные хищники, нападающие на людей. Наконец добрались они до страны, где жили люди, поклоняющиеся истуканам, и приказали им сжечь своих идолов и принять мусульманскую веру. Но те люди рассмеялись им в лицо и велели убираться прочь, иначе они возьмутся за оружие и прогонят их силой. Ничего другого не оставалось шейхам и конникам хана Шейбана, как принять их вызов и выйти на битву. Тех людей со всей сибирской земли собралось в несколько раз больше, чем защитников веры, и они с криками бросились на пришельцев, надеясь быстро покончить с ними. Но правоверные шейхи и конники хана Шейбана приняли неравный бой за веру, и не только не дрогнули их ряды, но одолели они дикий народ, многих закололи своими длинными пиками, посекли крепкими саблями дамасской стали, и уже к вечеру противник их бросился в бегство, укрылся в окрестных лесах. Но и среди шейхов и воинов за веру праведную оказалось много раненых и убитых. Тут же, рядом с местом битвы, схоронили их и возвели временный мавзолей из смолистых кедровых бревен, прочли, как и положено, должную молитву.
После этого шейхи и конники разделились на несколько отрядов и, не опасаясь больше нападения сибирских людей, поехали в разные стороны проповедовать свою веру. Только сибирские воины, что остались в живых, и не думали оставлять их в покое, а нападали из-за деревьев, ставили ловушки, поджигали лес, пускали в них стрелы. Еще много шейхов и воинов хана Шейбана полегло от рук идолопоклонников. Но наконец заняли они все городки сибирские и привели их жителей к истинной вере, взяли обещание никогда больше не поклоняться своим идолам.
Лишь маленькая горстка от отряда вернулась обратно к дворцу имама Багауддина, принеся с собой весть о победе. Но к тому времени не стало уже боговерного имама, а место его занял другой человек, которому дела не было до вернувшихся воинов. И хотя шейхи взывали к нему, чтоб он отправил в сибирские земли другой отряд, который бы следил за неукоснительным соблюдением установленных там законов шариата, но ничего этого сделано не было.
С тех пор прошло еще почти две сотни лет, пока ислам окончательно утвердился среди многих сибирских народов на нашей земле. Тогда и вспомнили о погибших в боях шейхах, принесших впервые к нам эту веру. Люди из всех селений стали разыскивать их могилы, названные астана, устанавливать на них памятники, рубить мавзолеи, вспоминать имена борцов за веру. До сих пор в наших краях стоят те мавзолеи или малые холмики и сохраняется память о тех давних событиях.
Мальчишкой я был, когда о могилах шейхов услышал. Услышал и тут же забыл, верно. Мало ли дел у каждого из нас было: корове сена дать, дров для печки в дом принести, за водой на речку сбегать. Да и поиграть всегда хотелось, когда время свободное выдавалось. О чем там старики говорят-рассказывают, то все сказками казалось. А сказка, она сказка и есть, какая ей вера?
Учились мы в то время в школе, что во Втором Вагае была. Всю неделю в интернате жили, а на выходные нас домой отпускали. Бывало, из колхоза машина грузовая приедет, нас заберет, если какой работой водителя не займут; а случалось, и пешком до дома добираться. Вот однажды, осенью дело было, ждали мы машину, ждали, а потом кто-то и предложил: «Если сейчас пешком не отправимся, темноты дождемся, то придется ночь в интернате ночевать, не попадем домой. Пойдемте, пока не стемнело». Все и согласились, пошли, сумки, ранцы подхватив, за спину закинув.
Ладно, идем себе по дороге, беседуем, травинки на ходу обрываем, вперед поглядываем, авось да машину за нами вышлют. Почти половину пути прошли, а машины все нет. Тогда самый старший из нас, Сафар, говорит:
– Так, если по дороге пойдем, то большой крюк делать придется. Тут можно напрямик пройти по полям, изрядно время сбережем, быстрей до дома доберемся. Что скажете? Согласны?
– Согласны! – все закричали.
– Тогда пошли, – Сафар говорит и первым с дороги свернул, пошел по полю.
А был среди нас один мальчик, внук муллы, его Ришатом звали. Он один на дороге остался, не пошел с нами. Стоит и с ноги на ногу переминается.
– Чего испугался? – мы ему кричим. – Идем с нами, не бойся, не заблудимся, прямо к нашей деревне выйдем.
– Нельзя здесь ходить, – он робко так нам отвечает.
– Это почему вдруг? Разбойники, что ли, в наших краях объявились? – мы смеемся.
– Астана там, – он говорит.
– Ну и что? – Про астана мы все слышали, но почему нельзя рядом ходить, и не знали, впервые об этом от Ришата узнали.
– Нельзя мертвых тревожить зря, – Ришат нам.
– Да мы и не собираемся их тревожить. Мимо пройдем и все.
– Все одно нельзя. – Ришат на своем стоит.
– Раз ты такой пугливый, то иди по дороге, а мы прямиком, – Сафар за всех отвечает и без остановки пошел дальше. Ну, мы постояли, помялись и пошли за ним. Ришат один на дороге так и остался.
Идем, а у самих на душе от слов его нехорошо как-то. Не то чтобы боязно, но неприятно, словно что-то нехорошее сделали и наказания от старших ждем. Но молчим, ни словечка друг другу о том не говорим. А Сафар еще и песенку какую-то веселую затянул, запел, чтоб веселей идти было. Прошли мы картофельное поле, все ботвой пожухлой покрытое, к леску березовому близехонько подошли, вдоль опушки идем. Справа от нас овраг от лога, что к речке выходит, слева поля колхозные, впереди лес хвойный. Как только через него по лесной тропинке пройдем, то опять на поля выйдем, а там через час-другой и до дома доберемся.
Думаю себе: «Может, зря нас Ришат пугал, ничего и не случится. Мы не на худое дело идем, а к себе домой. Кто нас за это наказать может?»
Ладно, только к лесу подходить стали, ребята, что впереди шли, как закричат:
– Кони, кони скачут!
– Где? – мы у них спрашиваем, а сами обрадовались. Наши колхозные кони к себе всегда подпускали, мы на них и на реку, и на покос верхом ездили без седла, без уздечки, пятками управляли. Вот мы и подумали, что сейчас тех коней подманим, взберемся на них и дома через полчаса будем.
– Ой, какие красивые кони, – ребята опять кричат, – белые, как снег. И много их, не меньше сотни будет.