Вот подошла она к кладбищу, но вовнутрь заходить не стала, а остановилась подле старой березы разлапистой, достала из узелочка, что с собой принесла, тряпицу, порвала ее на мелкие полоски, к веткам привязывать принялась, а сама чего-то шепчет, только Яль-Мамышу издалека не слышно: может, заклинания, а может, и молитву творит. Только молитву и дома прочесть можно, а заполночь да еще на кладбище кто за этим делом пойдет.
Вдруг чего-то как зашебаршит да как гукнет, у Яль-Мамыша все и похолодело внутри, в ушах от страха зазвенело, чуть было бежать не кинулся, но видит – из дупла филин вылез весь белый, как снег, на край дупла взобрался-уселся и гукает на весь лес. Зато Анима стоит как ни в чем не бывало, нисколечко филина того не боится, а голову наклонила и как будто слушает и понимает, чего он ей кричит-сказывает. А тут ветер сильный налетел, с головы Яль-Мамыша шапку сорвал, понес. Не стал он шапку свою подбирать, чтоб жена его не увидела, а отправился побыстрей обратно домой, в постель нырк и лежит, трясется, ждет жену обратно. Вскоре и та пришла, улеглась как ни в чем не бывало, уснула быстренько.
На другой день Яль-Мамыш в поле собираться стал, на лавку глянул, а там шапка его лежит, которую он вчера возле кладбища оставил. На жену посмотрел – та молчит. И он ей ни словечка не сказал, отправился делами своими заниматься.
Дела делами, а как дальше с такой женой жить, он и не знает. Спросить боится, а вдруг да она его заколдует, в птицу или в собаку обратит, коль она со всякой нечистью связана-знается, то где ж ему с ней совладать.
С братьями посоветоваться? Те на смех поднимут, слушать не станут. Родители стары, слышат худо, какие из них советчики. К мулле пойти? Тогда все про связь Анимы с нечистой силой узнают, могут ее и вовсе из деревни выгнать, а как ему жить после? Вот и выходит, что раньше, когда один жил, добра не видел, а теперь и того хуже стало, когда собственной жене не веришь, в недобрых делах ее подозреваешь.
Тут он про ворона вспомнил, который с ним тогда в лесу говорил, в жены взять Аниму советовал. Вот к нему и решил Яль-Мамыш отправиться совета просить, коль боле не у кого.
Пошел в лес, нашел то самое дерево, постучал палкой о ствол, ждет, что дальше будет. Через короткое время слышит, крылья захлопали, глянул, а старый ворон перед ним сидит и человеческим голосом вопрошает-спрашивает:
– Какая печаль-кручина тебя ко мне на сей раз привела? Рассказывай все без утайки, и, коль смогу, дам тебе добрый совет.
– Жена моя Анима-хромоножка колдуньей оказалась.
– С чего это ты вдруг решил-вырешил?
Яль-Мамыш обо всем ворону и рассказал: как он ночью за женой на кладбище ходил, как филина белого видел и как тот с Анимой беседу вел-переговаривался. Ничегошеньки скрывать не стал, все как есть выложил.
– Ну, то не большая печаль, – ворон ему говорит. – Колдун не тот, кто добра людям желает, а тот, кто на ближнего злые силы собирает.
– Как это? – Яль-Мамыш слов его не понял, подрастерялся малость. – Сам видел, что тряпочки к веткам привязывала, шептала чего-то там.
– И что с того? Ты, поди, слышал, что раньше весь народ сибирский не Аллаху, а иным своим богам верил, шаманы болезни лечили, идолам все поклонялись, деревьям дары разные приносили. Анима о том от кого-то, видать, и узнала, и пошла на кладбище тех старых богов молить-просить, чтоб ребеночка родить ей помогли. Все-то и дело.
– А филин откуда там взялся?
– Филин?! – Ворон даже на месте подпрыгнул, крыльями забил. – Если филин там был, враг наш извечный, то совсем худо. Ну-ка, расскажи поподробней еще разок.
Яль-Мамыш снова все пересказал, ничего не упустил.
– Надо мне с главным вороном посоветоваться, жди меня здесь, – взмахнул тот крыльями и в лесу скрылся.
Долго Яль-Мамыш его ждал, смеркаться уже начало, а ворона все нет. Хотел было домой идти, а страшно. Вдруг Анима что-то против него замыслила и только удобного часа ждет, чтоб свое черное дело сделать. Наконец вернулся ворон, уселся на то старое место, а у самого перья взъерошены, встопорщены, будто бы дрался с кем, а в клюве кольцо серебряное поблескивает. Прижал он то кольцо когтями и заговорил:
– Все ты правильно рассказал, так оно и есть. Слетал я с товарищами своими к тому дереву близ кладбища, где в дупле филин, которого ты видел, живет-обитается. Худо дело.
– Совсем худо?
– Про то сказать не берусь, а надо тебе осторожно себя вести с женой своей, следить, что она замыслила. Товарищи мои филина из дупла выманили, а пока он за ними гонялся, то я в дупло к нему залез и кольцо там нашел. Возьми его, носи покуда. Не простое оно, а заветное, надо думать.
Взял Яль-Мамыш кольцо, примерил – в самую пору на средний палец подошло, как по его заказу сделано. Присмотрелся, а колечко в виде змейки сделано, что сама свой собственный хвост кусает-заглатывает. И вправду, не простое кольцо, а волшебное.
– Как же мне себя с женой вести? Может, народ позвать и на костре сжечь? Как еще с ведьмами поступать?
– То не ее вина. Родовое проклятие на Аниме твоей лежит. Потому она хромотой и отмечена. Еще когда она ребенком была, то злой пэри украл душу ее, сделал своей пленницей и пометил ее, одну ногу укоротив.
– Я о чем и толкую – колдунья она.
– А я тебе говорю, что не колдунья она, но заколдована. Мой младший брат полетел к самому старому ворону, который один на всей земле знает, как таких женщин расколдовывать. Как узнает, то и тебе скажем.
– Скоро ли он вернется?
– Не раньше чем через семь дней, коль ничего с ним не приключится. Дорога дальняя, так что жди. А теперь ступай домой и будь осторожнее прежнего. Как мой младший брат вернется, то мы тебя сами найдем, известим обо всем.
Поплелся Яль-Мамыш домой с невеселыми думами, а ноги и не идут, одна за другую заплетается. Страшно ему в дом идти, с женой встречаться, которая с нечистой силой дружбу водит, а супротив нее разве в одиночку выстоишь. Тут он про кольцо вспомнил, что ворон дал, крутнул его на пальце и сразу на душе веселей сделалось, другим человеком себя почувствовал.
«Знать, действительно не простое то кольцо, коль на душу человеческую влиять может, грусть на радость менять, – подумал он. – Спасибо ворону, мудрой птицей, что дал мне его. Может, и выстою супротив темных сил».
Домой пришел, а жена его с улыбочкой встречает, на стол накрывает, ужинать зовет. Сели за стол, тут Анима кольцо у мужа на руке и увидела, спрашивает:
– Откуда оно у тебя взялось? Вроде раньше его у тебя не видела.
– Старший брат подарил. – Яль-Мамыш отвечает первое, что на ум пришло.
– Старинное, поди, кольцо?
– Да, очень старое. Никто и сказать не может, сколько ему лет. Из других стран, видать, кем-то завезено.
– Дай поглядеть. – Анима руку протягивает. Яль-Мамыш не долго думая снял кольцо с пальца, ей подает. Она попробовала было примерить и вдруг как охнет, затрясло ее всю, на пол рухнула, бьется, глаза закатились, пена изо рта пошла.
Ну, Яль-Мамыш догадался, в чем дело, стянул кольцо с пальца жениного, себе обратно надел. Та в себя пришла и понять не может, что с ней было-случилось, ничегошеньки вспомнить не может, по сторонам глядит, дико так озирается. Но на ноги все же поднялась, воды глотнула и тихонечко так заговорила:
– Сознание, знать, потеряла. Воду с реки сегодня таскала, может, и проняло меня.
– Может быть, может быть. – Яль-Мамыш соглашается, секрет ей открывать про кольцо волшебное не желает, чтоб жена его чего с тем кольцом не сделала, не сотворила.
Спать легли, Анима первая едва до постели добралась и мигом уснула. Яль-Мамыш рядом посидел, подумал, боится, что жена среди ночи поднимется и опять на кладбище пойдет колдовским делом заниматься. Думал, думал, как бы этому помешать, а потом взял и тихонечко кольцо ей на палец спящей надел, ждет, что будет. А та во сне лишь вздрогнула, но не проснулась даже, только застонала тихонечко и испарина у нее на лбу выступила. До самого утра Яль-Мамыш возле нее сидел, и все ему чудится, что Анима сейчас встанет и сотворит с ним что-нибудь дурное. Но вот и утро, петухи закричали. Снял он тогда кольцо с жениной руки, себе обратно на средний палец надел, поспал чуток. И так он шесть ночей подле Анимы сидел, ждал, когда она уснет, и тихонько кольцо ей на палец надевал. А утром едва живой, не поспавши, на работу уходил.
Пришла и седьмая ночь. Пошел Яль-Мамыш в спальню, но не ложится, ждет, когда Анима следом за ним придет. А та все на кухне своими делами занимается, обещает скоро закончить, да все не идет. Ждал он, ждал и уснул незаметно для себя. Спит, и снится ему сон, что на их кладбище могила древняя разверзлась, а оттуда мертвец белый-белый встает и, обернувшись филином, в небо взлетает да к их дому направляется, в окно бьется, Аниму вызывает.
Открыл глаза, и впрямь белый филин в окно клювом бьет, крыльями машет, желтыми глазищами сверкает. И Анима-хромоножка услыхала, к окну кинулась. Яль-Мамыш вскочил, схватил жену за руку, к себе тащит, а она отбивается, прочь рвется.
– То мой настоящий муж прилетел, – кричит, – пусти меня к нему! Все одно не удержишь, убегу!
– Успокойся, Анима, успокойся, послушай меня. – Яль-Мамыш вразумить ее пытается, объяснить, что филин белый – злой пэри, который прилетел их погубить. Только не слушает его жена, отталкивает, волосы на себе рвет, хочет вон из дома убежать.
– Не желаю с тобой жить, пусти!
– Ах так! – Яль-Мамыш терпение потерял, снял кольцо с пальца и попробовал жене надеть. Только та не дается, извивается, выскользнула из его рук и на порог кинулась.
Яль-Мамыш за ней. Видит, белый филин подлетел к Аниме, крылья свои огромные на нее опустил, словно саван белый накинул, в воздух поднял, от земли оторвал, полетел в сторону черного леса. Вдруг откуда ни возьмись ворон подлетает, а в клюве камень голубой держит, Яль-Мамышу подает.
– На, – говорит, – держи волшебный камень, что от главного ворона мой младший брат принес. Кинь его в филина. Если попадешь, то отступят чары от твоей жены, а нет, то простись с ней навек.