Возвратясь домой и позанявшись несколько дней делами, нам стало свободнее, и я возымел желание побывать на горах, из которых вытекает целительная вода. Я уже говорил, что сопки гор выше облаков и любопытство влекло меня узнать состояние атмосферы на высоте, и я решился долезть туда насколько хватит силы. Ехать надо было лесом и так как здесь часто ловят беглых, каковых и при нас было поймано шестеро, то и нарядили для конвоя братских 15 человек, вооруженных стрелами и ружьями. Время было не жаркое и, кроме мошек, которые довольно-таки беспокоили, все-таки дорога была приятная. Верст 20-ть ехал я по степи верхом; множество попадалось лавы, вероятно, здесь когда-нибудь было извержение; переезжал в брод часто встречавшиеся ручейки и, забыв уже об опасности, с двумя только провожатыми далеко уехал вперед. Камни, попадавшиеся на дороге, так были хороши, что жаль было с ними [л. 20 об.] расставаться; набрать их с собой не было возможности. Горы становились ближе и начинался густой лес кедровника и лиственницы; лесом ехали около пяти верст и чем ехали дальше, тем более он увеличивался и сгущался. Подъехав к каким-то развалинам, я остановился; вижу род какого-то здания, овального, с разными гранями, очень правильными; рассматривая его, я нашел, что оно лито из известкового цемента и изображало ноздреватые каменья. Я обошел главный корпус и по бокам два поменьше; все это было или не докончено, или разрушено временем. Внизу одного из них – подземелье; вход в него остался еще заметен. Я велел отвалить глыбу этой массы, думал войти туда, но он уже так засорен был, что нельзя дальше и проползти было, однако ж видно было, что вход был обделан, так как арка его была из цельного камня. Расспрашивал у мунгал, нет ли по поводу этого строения какого-либо предания, но никто ничего не знал. Не проехали мы далее и полуверсты, как вдруг вижу, что над головою моею как будто висят горы; невдалеке юрта, по одну сторону – навес для лошадей, по другую – высокий деревянный крест, выкрашенный черною краскою в обделанном трехугольнике. Все это было сделано Горчаковым, он изредка наезжал туда. Хотя было уже поздно, однако я заметил тропинку, которая и привела меня к водопаду. Я подошел к бассейну, нарочно как бы сделанному для ванны, а от него вверх на гору к его истоку – картина восхитительная! Старая превысокая лиственница, уже засохшая, корень у ней разделился надвое, так что отверстие было аршина полтора; из него бьет вода и, соединяясь с другими истоками, наполняет бассейн. Я выпил в короткое время, не отходя, пять стаканов и не почувствовал никакой тяжести в желудке; она приятна и легка. Братские народы получали от нее исцеление, и они на этой лиственнице прибили бурхана, своего святого, и на ней же вырезан крестик. Пока я восхищался дикою природою послышалось несколько голосов. Это значило, что прибыла вся наша команда, а в том числе и мой товарищ. Братские начали раскладывать [л. 21] огни, и я стал бродить по всем местам, где только было возможно. Потом велел наносить валежнику к толстому засыхавшему дереву и зажег его, а сам, взобравшись на такую возвышенность, с которой вершина дерева равнялась моим ногам, уселся любоваться представившею мне внизу картиною природы, освещенною пламенем горевшего дерева. Между тем сельский мой повар занялся приготовлением для нас стола, для которого припасы были: баран, соль, вода и хлеб. Братские, пустивши лошадей, собирались тоже ужинать; для них приведен был бык, которого они и не замедлили освободить от кожи, нарезали мясо кусками, и одни из них бросали на угли, другие, воткнувши на лучину, держали над огнем, и едва только чуть запекалось, уже ели, а который разрезал мясо, тот за неимением времени приготовить для себя мясо и как бы упустить время, выбирал для себя тонкие кишечки и ел их почти сырые. Такая мерзость уничтожила весь мой аппетит. Потом собранною в бересту кровью, как бы десертом, немного запекши, окончили свою трапезу. Любопытствуя, сколько могут съесть 15 человек, я увидел в остатке только голову, ноги и нечищенные ребра. Не веря своим глазам, я спросил, нет ли, не осталось ли у них спрятанного мяса. Они уверили меня, что более ничего нет и что и удивляться-то тут нечему, так как братские могут прожить, не евши, дня по четыре, но зато, когда случается иметь много провизии, то едят необычайно много и наедаются до того, что уже становятся не только неспособны к какой-либо работе, но даже и к обыкновенным телодвижениям. Надо прибавить, что за их трапезой не было ни соли, ни хлеба.
На следующее утро, вставши с солнышком, я собрался идти на гору до самой сопки или до самого верха. Товарищ мой тоже не хотел отстать от меня, и мы взяли с собой в провожатые и также для охраны пять человек, но ретивость наша и нетерпение поскорее добраться до верха горы скоро у нас охладели. Крутизна горы и рассыпавшиеся под ногами каменья сильно утомили меня. Версты две лез я как на стену и добрался [л. 21 об.] до гребня каменьев, как называли это место провожатые. Цепляясь за уступы, я влез еще сажени на две с половиной; здесь проводники меня останавливали, чтобы не пускаться далее, говоря, что между каменьями легко могут попасться змеи или какие-то другие животные, и что далее этого места никто из приезжавших не бывал. Это меня еще более подстрекнуло к выполнению моего намерения, как из любопытства, так и из самолюбия, что я буду там первый. Оглядя стену, где удобнее хвататься, я ступил на камень и полез; к стороне нельзя было много сворачивать, потому что мыс становился уже и по сторонам – пропасти, которым не видно было и дна. Одни вершины деревьев видны были внизу и казались как бы заросшею дорогой. Один из проводников часто меня предупреждал, чтобы я крепче держался и не смотрел бы вниз, и чтобы пробовал тот камень, за который должно хвататься, не шатается ли он; иначе, если он вырвется, то своим падением столкнет и меня и их. Действительно верхние каменья покачивались и мои опасения увеличивались, и я, вися на стене, держась одной рукой за камень, другой пробовал выше и выбирал который, казалось, вырвать нельзя. Проводники советовали спускаться вниз, но я лежал уже грудью на хребте, на который и перевалился с ногами. По следам моим долезли и проводники. Вставши на ноги, я чувствовал, что они дрожат и пришлось порядочно отдохнуть, прежде чем пуститься далее. Осматриваясь вокруг, на отдаленных лугах я увидал множество отсвечивающихся озер, а лес внизу казался мне травою; камни, на которых стояли мы, были серые с золотистыми искрами. Взглянув же на то место, по которому мы влезали, оно показалось еще более трудным к возвращению, чем было подниматься, но раздумывать об этом было уже некогда, да и бесполезно, а потому мы отправились далее.
Несколько сажень прошли мы гребнем и пришли до земли, где опять началась крутизна, по которой пришлось ползти, цепляясь за кустики травы. Вдруг провожатые мои остановились. Я спросил их, что это значит. Они шепотом указали мне следы [л. 22] зверя с двумя детенышами и по траве, которую они ели, узнали, что шла медведица. Следы точно шли в ров. Я попробовал траву, которую любят медведицы и нашел, что на вкус она очень хороша. Время было жаркое, насекомые можно сказать грызли меня, и одно какое-то из них влепилось в мою щеку, которую на другой день сильно разнесло и пришлось с болью его вытащить.
Такое путешествие утомило меня, однако ж, я употреблял все усилия, чтобы достичь своей цели; изредка показывался лес, травы все меньше, а потом и совсем уже не было; по тамошнему названию, мы подходили к гольцу. Воздух начал редеть и сделалось прохладно и вместе с тем уменьшалась чувствуемая моя одышка. Казалось, идучи, я отдыхал. Это означало, что мы переступили в другую атмосферу, где не свирепствует стихия. Взглянувши вверх, я увидел, что мы уже близ сопки и гора так сузилась, что остался один курган вышиною аршина три и в окружности не более пятнадцати. Подойдя к нему, хотел с торжеством, влезши на него, сесть, и, когда сделал несколько шагов, проводники закричали мне, чтобы я остановился, показывая мне с одной стороны утес каменной стены, а с двух – пропасти. Я, вися, можно сказать, оглянулся и сам испугался, но, потеряв следы, которых нельзя было увидать, спрыгнул. Кругом кургана нельзя было обойти, и я принужден был остаться на одном месте, чувствуя себя каким-то небожителем. Мне показали утес, подле которого мы стояли и которого я сначала не заметил, потому что осматривал весь горизонт видимой земли, а когда обратил внимание на него, то ужаснулся, не видя конца ему. Это была каменная стена, точно по ватерпасу кладенная. Время было за полдень, не слышно было ни малейшего дуновения ветра, солнце не пекло так, как чувствовалось внизу; вероятно, от лежащих в падях и на сопках снегов воздух уравновешивался. Я чувствовал себя так легко, как будто вновь переродился и стал чужд каким бы то ни было болезням; при самом начале всхода моего по горе голова кружилась, одышка и тяжесть всего тела подавляла [л. 22 об.] меня, но тут нечувствительно получил я новые силы и как бы и не всходил на такую высоту. При этой тишине я различил в воздухе отдаленное, чуть слышное какое-то журчание. Я спросил проводников, слышат ли и они также? Да, отвечали они, это шумит речка и показали мне место прямо по утесу вниз. Я стал вглядываться и приметил, что что-то отсвечивало и белелось в углу рва, но движения воды заметить было нельзя. Они сказывали мне, что бывали там за промыслом и что речка эта выходит из горы и имеет течение по разным ущельям, а на истоках находят хорошие камни. Я попросил их показать мне ручей, когда сойдем обратно, но оказалось, что до него надо объехать верст 15-ть.
Курган, возле которого я сидел, был из розового камня, наподобие мрамора и, желая оставить по себе какой-нибудь здесь памятник, я вырезал перочинным ножом свою фамилию с обозначением 1813-го года, а для себя вырезал хорошенькую кедровую палочку и хотел соорудить еще какой-нибудь памятник из каменьев, как мне закричали: вниз, вниз, поторопитесь, скорее. Я удивился и спросил, что за причина тому. Они показали мне в сторону, и я увидал выходящее от другой сопки облако, гораздо ниже нас. Я с большим любопытством глядел на него, как оно плыло в воздухе и наполняло всю пустоту, которая встречалась между гор. Я говорил, чтобы остаться, если оно пройдет ниже, но они уверяли, что будет туча и, если она останется в этом