Больше всего умилял не отмененный закон штата Индиана. При встрече с гужевой повозкой, запряженной мулом, водитель автомобиля должен остановиться и закрыть машину покрывалом, чтобы не нервировать мула. Если вознице этих мер покажется мало, водитель должен разобрать машину и спрятать детали в кустах. О, боги…
Я вошла в дом и заперлась. Как долго мой золотистый ретривер Чакки ждал этого момента! Он примчался галопом, вскарабкался на меня, положив лапы на грудь, стал вылизывать. Я увертывалась, смеялась, теребила блестящую шерсть.
– Чакки, иди на фиг, убери свой клюв… Ну, все, все, успокойся…
Я открыла дверь, и Чакки вылетел наружу, стал метаться молнией по газону. Добродушнее существа в мире не было. Я понаблюдала за его кульбитами, потом пошла наверх переодеваться. На Чакки можно было положиться – за пределы участка он не убежит. Мы взяли его щенком, за четыре месяца до смерти Дэна. Предыдущая собака – далматинец Марти – скончалась за год до этого, пребывая во вполне преклонном возрасте. Гибель Дэна Чакки пережил легко, много ли понимают дети? Сейчас это был девятимесячный красавчик, познающий мир и каждый день открывающий для себя что-то новое.
Я стаскивала с себя одежды, когда «ребенку» надоело носиться по лужайке, он вернулся в дом, взлетел по лестнице и уселся на пороге с конвертами в зубах. С ролью почтальона Чакки справлялся – дотягивался до почтового ящика, всовывал в него мордочку и забирал корреспонденцию.
– Эй, что за воспитание? – прикрикнула я. – Не видишь, я не одета? Выйди или отвернись!
Ничего не изменилось, только пышный хвост застучал по полу. Собака смотрела на меня влажными, широко раскрытыми глазами.
– Ладно, – отмахнулась я. – Познавай мир и дальше. Давай, что там у тебя.
Я запахнула халат и извлекла конверты из собачьей пасти. В принципе, ничего нового. Счета, счета… За воду, за свет, канализацию, какая-то пеня, хотя все вроде было оплачено. Муниципальная служба извещала, что с текущего месяца поднимается плата за вывоз мусора, а со следующего – за установку котельного оборудования и ремонт старых систем. Так что если я не хочу замерзнуть зимой, то подумать об этом надо сейчас. В подобных вещах я не смыслила, но люди, сочиняющие эти послания, точно никогда не жили в Сибири. Цены на коммунальные услуги росли практически каждый месяц – одновременно с галопирующей инфляцией. Зарплата за этими скачками не поспевала. Что поделать, социально незащищенные слои. Это не Советский Союз, где слово «инфляция» знают только специалисты-международники…
Я приняла душ, пошаталась по дому в халате, как сомнамбула. Тревога не оставляла. Я подходила к окнам, всматривалась, включала голову. Чакки угомонился, поел и уснул на коврике под дверью. Я сидела на кухне, совмещенной со столовой и прихожей, грустно смотрела на него. Ну что ж, Ольга Михайловна, это и есть ваша последняя линия обороны. «The last line of defense»[1], как говорится.
Я просидела в закрытом доме весь остаток дня. Могла бы съездить к океану, поваляться на песке – всего лишь час езды, если на восток и никуда не сворачивать. Или в другую сторону, в Западную Вирджинию, побродить по заповеднику, полюбоваться Аппалачскими горами. Это два часа езды. Но я сидела, как последняя дура, ждала прихода сумерек. Покурила, хотя делаю это крайне редко. Заболела голова, пришлось выбраться на крыльцо, – глотнуть свежего воздуха.
– Добрый вечер, Кристи, как дела? – вежливо спросила Джесси Кабрера. Они с мужем стояли у себя на крыльце (сегодня одетые) и тоже дышали свежим воздухом – видимо, после ожесточенного постельного поединка.
– О, прекрасно, мои дорогие. – Я приветливо помахала им рукой. – А у вас?
– И у нас ничего, – хрипловатым баритоном отозвался Мануэль. – Как насчет стаканчика гаванского рома? Мы как раз собираемся пожарить мясо на заднем дворе, подходите, у нас на всех хватит.
– О, спасибо, это так мило с вашей стороны. Но, к сожалению, вынуждена отказаться, ужасная мигрень, знаете ли.
– Значит, не все прекрасно? – выявила нестыковку в моих словах Джесси. Я пугалась всякий раз, когда смотрела на нее. Неужели катаракта?
– Нет, я настаиваю, что у меня все прекрасно. – Я засмеялась, махнула на прощание и поспешила спрятаться в доме.
Почему я отказалась? Такие милые люди. Снова блуждала, как сонная муха, постояла у застекленного шкафа, внутри которого матово проступал початый «Джек Дэниэлс». Не бог весть какой приятель и собеседник, но в последнее время наши с ним встречи участились. Когда я покупала подобную продукцию в супермаркете, на кассе стыдливо прятала глаза. Сегодня хватило силы воли не трогать бутылку.
Проснулся Чакки, стал бегать за мной, наступая на пятки, заразительно зевал. «Чем займемся, хозяйка? – вопрошали его выразительные глаза. – Я не настаиваю, но не пришло ли время перекусить?»
Отношения с едой складывались напряженные. Раньше я готовила, кормила мужа, ему нравилось, а сейчас для кого? Побиралась в «Макдональдс», прочих пунктах быстро питания – накупала бургеров, наггетсов, жареной картошки, раскладывала все это по полкам холодильника, иногда жевала. Испортить мою фигуру уже не могли никакие бургеры – вес стремительно терялся.
Я покормила Чакки, через силу покормила себя, отправилась в гараж. Последний примыкал к жилым помещениям, имел два выхода и один выезд. В просторном помещении коротал дни элегантный седан «Шевроле», на котором совершал поездки мой муж. Избавиться от машины не хватало духа, использовать по назначению я боялась. Несколько раз садилась за руль, испытывала суеверный страх и вылезала обратно. Каталась на своей коротышке. «Шевроле» был цел и на ходу. На стеллажах до сих пор валялись какие-то детали, громоздились покрышки, канистры.
Люк в подвал находился в задней части помещения. Крышка не скрипела, смазывать петли я научилась. Спустилась по лестнице, щелкнула выключателем. Озарилось просторное помещение. Хлам здесь не хранили – выбрасывали. Пара верстаков, тиски, старый комод, ящики с инструментами. Стол с наполовину разобранным магнитофоном, пара стульев, вполне удобное, хотя и старенькое кресло. Денис любил проводить здесь время, возился с какими-то приборами, что-то паял, лудил, вытачивал, просто любил сидеть в кресле и читать. Когда мы ссорились, он находил здесь прибежище, дулся, спал на старенькой тахте. Имелся даже телевизор – древний, громоздкий. Но основное назначение подвала заключалось не в этом…
Я извлекла со дна старинного сундука завернутую в простыню радиостанцию, перетащила на стол, развернула. Вспыхнула настольная лампа. Загорелись, зарябили огни на приборной панели. Аккумуляторы были практически новые. Да и сама аппаратура – продвинутая. Сигнал уходил на спутниковый ретранслятор, затем возвращался в Вашингтон, или, скажем, путешествовал в Москву – зависело от поставленной задачи. Сообщения шифровались, но я эти ребусы щелкала, как семечки.
Я подсоединила наушники к радиостанции, прислушалась, прежде чем надеть. Крышка люка осталась открытой. Где-то далеко скулил Чакки, скребся под гаражной дверью, искренне недоумевая, почему его не пускают. В остальном все было спокойно, входную дверь я заперла.
Сообщение ушло по закрытой волне для сотрудника посольства с позывным «Казбек». Использовалась азбука Морзе – долго, но проверенно и надежно. Личные встречи агентов не поощрялись, тем более если один из них – сотрудник посольства. За последними следило ФБР, вся их жизнь вне стен посольства была как на ладони. Приходилось изворачиваться, привлекать «внештатных» агентов. Послание ушло в эфир.
Новая встреча с агентом Гюрзой (читай – Бельфортом) состоялась. Материалы «судьбоносного» совещания в минфине находятся на микропленках, которые через день появятся в камере хранения железнодорожного вокзала в Хемсвилле. Просьба забрать и передать по назначению. Агент просит прибавки к гонорару, но готов работать и без нее. Просьба рассмотреть целесообразность дальнейшего привлечения Гюрзы к работе. После чего следовали мои пояснения и комментарии: ненадежен, нервозен, пуглив, возможно, принимает наркотики, склонен к азартным играм и постоянно проигрывает. Работать с таким персонажем, что сидеть на пороховой бочке – когда-нибудь точно рванет.
Ответ пришел через полчаса: благодарим за работу, материалы заберут. Целесообразность дальнейшего сотрудничества с Бельфортом будет рассмотрена. Временно воздержаться от контактов с ним. Также мне предписывалось выйти в эфир через сорок минут: придет сообщение из центра. Это было что-то новенькое. Я попросила подтверждения – ответили тем же.
Это было более чем странно. Я засекла время, переместилась в кресло и откинулась на спинку. Стала разговаривать сама с собой по-русски. Подвал был единственным местом во всей стране, где я могла это делать. Даже с собакой не могла говорить на родном языке! Порой прожигал страх – не забываю ли я язык? Я несла какую-то «болтологическую» чушь, вспоминала цитаты, стихотворения классиков. Когда становилось совсем хреново, переходила на великий и ужасный, материлась как сапожница, и становилось легче. Сейчас со мной происходило то же самое, я сходила с ума минут пятнадцать, выдохлась, задумалась – а не теряю ли я действительно связь с миром? Так и тронуться недолго! Единственная близкая душа во всем полушарии – и где он сейчас?
Через сорок минут я была на связи, принимала зашифрованное послание из Москвы. Сообщение было длинным, я просто диву давалась. Где легендарная чекистская лаконичность? Затем последовал условный сигнал: сообщение закончено. Я сигнализировала: принято, приступаю к расшифровке.
Еще через энное время я закончила работу и отстучала в эфир: задачу поняла, приступаю к выполнению. Выждала, убрала рацию. Раньше Денис таскал эти тяжести, а теперь этот крест лежал на моих плечах…
Из колонии в глуши Красноярского края бежал Бугровский Павел Евдокимович, предатель, американский агент, бывший высокопоставленный сотрудник Первого Главного Управления. Какие ценные сведения он сливал своим заморским работодателям! Сколько ценных сотрудников бесславно закончили свою карьеру! Работников посольства, имеющих дипломатическое прикрытие, просто выдворяли из страны – людям крайне повезло. Остальных судили, давали увесистые сроки. Агентурная сеть в Вашингтоне понесла чувствительные потери. Нас с Дэном эта участь миновала – к счастью, Бугровский не владел абсолютными сведениями. Но многие люди пропадали, приезжали правительственные агенты, увозили их в неизвестном направлении.