– Объясните, мистер Кэмпбелл, в чем конкретно заключается мое преступление? Почему такое внимание? Вы точно не хотите выпить?
В этот момент я со всей ясностью поняла: у них ничего нет. История с машиной Дэна – сомнительная, но я вроде объяснила. Неясности с биографией – тоже бывает. Визит «налогового инспектора» к Хансену (особы, кстати, нисколько на меня не похожей) на «Мини-Купере», но с другими номерами, ее последующее исчезновение на парковке торгового центра, зато появление меня на моем «Мини-Купере» там же… Почему я, собственно, должна это объяснять? Им надо – пусть и объясняют. Презумпцию невиновности никто не отменял. А пустые подозрения к делу не пришьешь. Пусть даже они докажут, что это была я. Может, у меня роман с женатым мужчиной – оттого и маскарад. Соскучилась, не хотела, чтобы жена узнала. А то, что Хансен владеет какими-то тайнами, так я и знать не знала, поскольку я простая американская баба…
Я ходила по краю, порой балансировала над бездной. Кэмпбелл смотрел на меня очень странно. Больше в этот день им придраться было не к чему, и агенты неохотно удалились. Я наблюдала, как они уезжают. Чакки пристроился рядом и тоже смотрел. Порой я сожалела, что он не доберман.
«Монте-Карло» растаяло в тумане, пришло облегчение. Я достала из холодильника остатки пирога, плеснула в бокал виски. Материться по-русски не стоило – могли подсунуть жучка. Доказывай потом, сидя за решеткой, что это незаконно. Материться по-американски тоже не хотелось.
Я сидела подавленная, отщипывала кусочки пирога, думала. Просто праздник, что душка Стив решил не проводить повторный обыск. Могли найти не только рацию, но и копии секретных документов, что сунул мне Хансен. Был ли смысл нарываться дальше? Думаю, да. Если не сегодня, то уже никогда…
Чакки наелся и завалился спать на пороге. За окном темнело. Я обреченно смотрела на часы – десять вечера, половина одиннадцатого… Внизу я оставила небольшое «дежурное» освещение. На цыпочках, чтоб не разбудить собаку, поднялась наверх, стала расправлять постель, намеренно вертясь перед окном. Задернула шторы, погасила свет, включила маломощный ночник на прикроватной тумбочке. Затем встала на пост за шторой.
Ночь была необычно темной, облака закрыли звезды. Синоптики сказали, что дождя не будет, но в это слабо верилось. Американские синоптики такие же вруны, как и советские.
Фонарь разбрасывал неяркий свет. Посторонних машин сегодня не было.
Я посидела на кровати, начала собираться, держась подальше от окна. Положила все необходимое в дамскую сумочку, имеющую свойство превращаться в компактный рюкзачок, надела то, что никогда не надеваю. Дверь запасного выхода во внутренний двор не скрипела – я ее смазывала. Бесшумно спустилась в задний двор. Здесь росли деревья, ничто не нарушало приватность. Я прошла боковой дорожкой, выбралась из калитки, застыла под сенью благоухающего рододендрона. К ночи запахи усилились, аромат забивал ноздри. Несколько минут я стояла неподвижно. В доме семейства Кабрера работал телевизор. Недавно молодожены приобрели видеомагнитофон, – могу представить, какие «обучающие программы» они теперь смотрели…
Посторонних я не заметила. Городок отходил ко сну.
На преображение ушло минут десять – быстрее бы я не справилась. Изменились контуры лица, на нос взгромоздились очки в массивной оправе с круглыми стеклами. Я стала жгучей шатенкой с вьющимися волосами.
Переулок вел на соседнюю улицу. В Плезанс-Крик их было всего две. За оградой кто-то плескался в бассейне, сдавленно смеялась парочка. Я ускорилась и через несколько минут вышла к торговому центру, где поймала такси. Вернее, оно меня само поймало – я шла своей дорогой, когда со мной поравнялся таксомотор, и массивный чернокожий водитель осведомился, не требуется ли мэм такси. Почему бы нет? Я села в машину и попросила подвезти меня до развилки на Баттонплейс.
На маньяка, нападающего на женщин, водитель не тянул. Хотя бы габаритами. Но поболтать любил. За десять минут я выяснила, что его зовут Томми, он добропорядочный многодетный отец, живет в Ричмонде, а сюда привез богатого клиента и больше возвращаться в эту дыру не намерен. Все сказанное меня устраивало, я сказала, что слишком устала и поэтому неразговорчива.
Вышла на развилке, перешла дорогу. Перелесками здесь было недолго. Местечко Хэмпвилл лежало в живописной низине, окруженной кустарником. Дома не бедствующих граждан, лужайки. На Гарден-стрит я вошла с обратной стороны, мне не пришлось тащиться от первого строения до девяносто четвертого.
Я шла, не таясь, по пешеходной дорожке. Фонари не работали. Перед нужным строением я свернула влево, постояла в кустах. Между смежными территориями имелось узкое ничейное пространство.
Дом покойного Алана Девенпорта погружался во мрак. Обычный дом, ничем не отличающийся от соседних. Лужайка без ограды – траву недавно подстригали. Цветы не выращивали – некому.
Я прошла еще немного, перебралась через островки карликового можжевельника, прокралась, присев на корточки, вдоль боковой стены. Задний двор был тоже так себе. Ни мангала, ни баскетбольного кольца. Я натянула заранее заготовленные резиновые перчатки.
Задняя дверь была заперта. Взламывать нельзя. В доме не горел свет. У соседей – тоже тихо и темно. Я проверила соседнее окно – толкнула раму. Заперто. Паниковать не стоило. Я проверила еще несколько окон, перебралась на другую сторону – и надо же, повезло! Окно оказалось незапертым, хотя рама плотно сидела в створе. Подав ручку вверх, я отворила ее без скрипа, выждала минуту. Злых собак у Девенпорта не было.
Я перелезла через карниз, бесшумно сползла с подоконника. Привстав, закрыла за собой створку и снова села. Можем, если захотим, Ольга Михайловна…
Извернувшись, я натянула на ноги полиэтиленовые бахилы, предназначенные для медицинских работников. Эти штуки изобрели в 1960-е, ими пользовались только медики, защищая свои ноги от грязи и заражения инфекцией.
Глаза привыкали к темноте, смутно вырисовывался стол посреди пространства, буфет с баром. Слева – проем в остальные помещения, на стене картина невнятного содержания.
Я встала, сделала шаг… Что-то обвилось вокруг ног, пронзительно запищало! Я обомлела, чуть сердце не выскочило. Что за «в мире животных»? Медленно приходила в себя, не шевелилась. Что-то мягкое, пушистое вилось между ног, жалобно мяукало. И что бы это могло быть? Я облегченно выдохнула, села на корточки, одновременно вынув фонарик. Мутный свет озарил мохнатую морду, усы, торчащие в разные стороны. Это был сиамский котик – всеми брошенный и забытый. Я выключила свет, погладила кота по голове, животное выгнуло спинку, замурлыкало. Просто замечательно. Нас теперь двое. Про кота забыли, а, возможно, и не знали, что у Девенпорта есть питомец.
– Ну, что ты, дурашка… – шептала я, гладя пушистую спинку, – голодный, поди, никто тебя не покормил. Слушай, я не могу, не обижайся, ладно? Стану возиться с твоим кормом – сразу поймут, что в доме кто-то был. А мне этого не надо. Ты уж потерпи, хорошо? Завтра люди придут, обязательно покормят…
Теперь я хотя бы знала, что под ногами может что-то возникнуть. На цыпочках двинулась к проему, высунулась в прихожую. Там была кухонная зона, ей явно пользовались нечасто. Ощущался неприятный запашок вовремя не вынесенного мусора. Лестница наверх, короткий коридор – оказавшийся на поверку не таким уж коротким.
Где агент ФБР может спрятать секретные документы, если не хочет, чтобы их нашли? Да где угодно – зарыть в саду, замуровать в подвале. А если хочет, чтобы их нашли? Я рассудила здраво: наверху, по логике, спальня, а кабинет или что-то на него похожее – внизу.
Первая комната оказалась почти пустой, во вторую Девенпорт складывал ненужные вещи, которые жалко выбросить (на исторической родине для этой цели подходит балкон). Третья оказалась кабинетом – причем без вариантов. Размытый свет озарил задернутые шторы, книжные шкафы, массивный стол с выдвижными ящиками.
Пару минут я осматривалась. Алан находился под подозрением – равно как и куча другого народа. Обыскать его дом обязаны. Но с каким усердием? Будет смешно, если я запрячу документы, а их не найдут. Но и класть на виду как-то странно.
Из замка нижнего выдвижного ящика торчал ключ. Я присела на корточки, убедилась, что ключ подходит ко всем ящикам. Вставила его обратно, выдвинула ящик. В нем лежали бумаги. Почему нет? Обычная рассеянность, банальный человеческий фактор. Говоря по-русски: и на старуху бывает проруха.
Я извлекла из сумочки «домашнюю заготовку», сунула под стопку бумаг. Будет смешно, если Хансен засветил там свои пальчики. Но вроде не первый год в профессии. Задвинув ящик, я с сомнением уставилась на торчащий из скважины ключ. Почему я должна упрощать жизнь агентам ФБР? Заперла ящик, вынула ключ, затем выдвинула верхний и закопала ключ в коробочке с кнопками и скрепками. Не найдут – пусть выламывают. Идиотами надо быть, чтобы не заинтересоваться запертым ящиком при наличии двух незапертых.
Оставалась камера «Пентакс», которую я, отчаянно рискуя, принесла с собой. Сняла с полки несколько книг, засунула поглубже шпионский атрибут и вернула книги на место. Натянуто, но пойдет. Здесь все было натянуто! Почему Девенпорт держал в доме уничтожающие его улики? Почему на них нет его отпечатков пальцев? Но всему на свете можно найти объяснение – особенно когда начальство с ножом у горла требует найти «крота»…
Я на цыпочках отправилась к двери – и вдруг застыла, мурашки побежали по коже. У дома остановилась машина. Свет озарил задернутые шторы. Двигатель выключили, фары погасли. Я стояла, как статуя, ни жива, ни мертва. Хлопнули двери, несколько человек направились к крыльцу. Они не таились, действовали открыто. У них даже ключ имелся от входной двери!
Приглушенно переговариваясь, незнакомцы вошли в дом. Возможно, не по мою душу, иначе работали бы по-другому. Я готова была убить Хансена! Кто сказал, что ФБР нагрянет только завтра? Видимо, что-то изменилось в их планах.