— Он был одним из нас. У нас была общая цель жизни. Но он не был так увлечен идеей, как другие. Может быть, потому, что был ученым. А может быть, он и стал ученым поэтому… Он всегда был более спокойным, невпечатлительным, всегда анализировал. И очень терпеливый. Он мог бы ждать изменения системы и сотню лет.
— Значит ли это, что он до сих пор диссидент?
— Конечно, конечно, — Анна говорила без тени сомнения. — Он не из тех, кого легко можно изменить.
— Вы знаете, где он теперь?
— Последний раз я слышала, что его перевели в Сибирь, в какое-то научно-исследовательское учреждение — но это было еще несколько лет назад.
— Вы не встречались после развода?
— Нет.
Барбара удивленно посмотрела на нее:
— Я думала, что этого требует ваша работа.
Анна помолчала. Потом продолжила:
— Мой брак с Энрико — моим нынешним мужем, это было очень удачное обстоятельство для нашей группы. У нас появились возможности расширения зарубежных контактов и возможно, поддержки из-за рубежа. Мне казалось, что значительно безопаснее, чтобы не ставить под угрозу такой счастливый случай, порвать все связи с прошлым.
Это не объяснение, подумала Барбара. Если бы Дьяшкин хоть раз попал под подозрение КГБ, то его бывшая жена автоматически оказалась бы в списке подозреваемых, независимо от того, встречались ли они потом или нет. Брак Анны с офицером КГБ состоялся без всяких проблем, поэтому пока, во всяком случае, Дьяшкин оставался чистым.
Анна заметно разволновалась и потянулась за сумочкой, стоящей на окне. Она пошарила внутри и достала коробочку с таблетками. Барбара взяла со столика стоявший рядом с магнитофоном кувшин с фруктовым соком, наполнила стакан и протянула его. Анна глотнула таблетку и собравшись с духом, продолжила:
— Тут не только в этом дело. Игорь умел обращаться с женщинами, да вы, наверное, это уже знаете. И хотя он был немногословным, но женщины сами слетались к нему. Он излучал какое-то поле… тайны, может быть, превосходства. Вы меня понимаете.
Барбара поощряюще улыбнулась.
— Конечно. Кто не встречал таких?
— Может быть, наш брак был ошибкой. Игорь был блестящим мужчиной. Иногда я чувствовала, что не могу нормально с ним говорить, что я слишком глупа для него. Когда мы познакомились, он служил во флоте. Какое-то время все было отлично. Но когда он защитил докторскую, и начал встречаться с более образованными людьми… — Анна допила остатки сока. — Один из его романов стал очень серьезным. Конечно, она тоже была ученой, ядерщик, что ли. Я видела ее несколько раз. Душевная женщина. Самым выдающимся у нее были волосы. Как огонь, красно-рыжие, почти оранжевые.
— Вы не помните ее имени?
— Ошкадова. Ольга Ошкадова.
— А откуда она была?
— Не знаю. Она работала в академгородке в Новосибирске.
— Ясно. Продолжайте.
Анна пожала плечами.
— Тут нечего продолжать. Он решительно хотел развода. Исходя из нашей общей подпольной деятельности, не в наших интересах было ругаться и переживать из-за этого. Он согласился на большие алименты, чтобы облегчить мне жизнь. Собственно, я не очень и возражала.
— Ольга тоже была диссидент?
— Не знаю. Если и была, я об этом не знала. Впрочем, согласитесь, что вряд ли об этом рассказывают всем и каждому.
Барбара кивнула:
— А ваш нынешний брак с Энрико, вы говорите, что он…
— По любви, вы хотите сказать? — Анна покачала головой и невесело улыбнулась. — Меня это уже не волнует. Я достаточно испытала таких разочарований, и для меня этот брак — лишь средство. Энрико, не Энрико — в данном случае это чистый брак по расчету, возможность, которую было невозможно упустить.
В дверь постучали. Из спальни выбрался Джереми, подошел к двери — там стоял официант с тележкой, нагруженной чашечками, блюдцами и серебряными ложками.
— Вот молодец. Оставь это здесь, ладно? Вот на, выпей за нас.
— Большое спасибо, сэр. — Официант закрыл дверь.
— И последний вопрос, — сказала Барбара.
Анна повернулась к ней:
— Да?
— Вы или ваш муж никогда не были связаны с группой, называвшей себя "Комитет за Свободу и Достоинство"?
Анна выглядела озадаченной:
— Нет.
— Вы никогда не имели никаких дел с человеком по прозвищу "Черепаха"?
— Нет.
— Вы уверены в этом?
Анна покачала головой.
— Я никогда не слышала ни об одном, ни об другом. А кто они?
— Вы в самом деле не знаете?
— Нет… А кто они?
Барбара черкнула что-то в блокнот и спрятала его.
— Неважно, кто они. Пора обедать.
Ничего удивительного, что Анна никогда не слышала ни об Комитете, ни об Черепахе: ни того, ни другого не существовало. Эти имена были придуманы, исключительно, как "маркеры". Если в течение ближайших недель в перехватах официальных советских коммуникаций появятся эти слова — значит, Анна окажется далеко не таким уж патриотом, как она утверждала.
22
Это случилось с Полой, когда она направлялась на работы в кухню, после унылого завтрака в камере: водянистая овсянка, черный хлеб с маргарином и джемом и чай. В коридоре она почувствовала, как по телу прокатилась горячая волна. Дыхание сперло и ноги налились свинцом. Она зашаталась и оперлась о стену.
Охранница, шедшая впереди, оглянулась, трое других заключенных остановились, глядя без малейшего сочувствия.
— В чем дело, ты? А ну, пошла!
— Эй ты, у стены, двигайся! — гаркнула вторая охранница сзади. Она резко ткнула Полу в спину своей дубинкой.
Пола сделала несколько шагов, и снова уперлась в стену. Ее грудь вздымалась, она чувствовала, как под рубашкой по телу катится пот. К горлу подкатила тошнота.
— Я не…
— Что, работать не хочешь? Да? Ты что, дурака валять вздумала? Так тебе это так не пройдет. Вы двое, возьмите ее. Отнесем на работу, если идти не хочет.
Пола почувствовала, как две женщины берут ее под руки, и они снова двигаются по коридору. Помутневшими глазами она видела, как кто-то, проходя мимо, с любопытством глядит на нее… два заключенных в комбинезонах вкатывают тележку в лифт… широкая спина охранницы впереди, широкие бедра под коричневой юбкой, массивные лодыжки в толстых коричневых колготках, тяжелые туфли без каблуков. Они подошли к двери в кухню.
Она вошла внутрь, вдохнула горячий, спертый едкий воздух и снова, зашатавшись, оперлась на один из алюминиевых столов. Неожиданно появилась Жаба, она что-то говорила, но все, что слышала Пола — это невнятные обрывки разговора, голос Жабы смешивался с голосами охранниц:
— …с ней случилось? Она что…
— Я думаю… по пути… притворяется?
— Эй, ТЫ!!! Я с тобой говорю! Что ты дзинь-дзинь-дзинь-дзинь….
Кажется, у нее подогнулись колени. Ее рука что-то толкнула, пытаясь упереться в стол и Пола соскользнула на пол. Что-то со стеклянным звоном упало рядом. Жаба и охранницы смотрели на нее сверху, их губы двигались, но их лица и звуки их голосов были словно не в фокусе. Она попыталась встать, но не смогла и осталась сидеть, словно в спасительной нирване откинув голову назад, на металлическую дверцу стола. Ее глаза закрылись, и ей стало все равно, даже если она останется здесь навсегда. Она не могла встать на ноги, не хотела вставать и ничто уже не могло заставить ее встать.
…Потом ее плавно уложили на пол. Ее завернули в халат или что-то вроде этого. Она поплыла…
— Эй, вы меня слышите? — Кто-то легонько хлопал ее по щекам. Она все еще лежала на жестком полу, чувствуя теперь озноб и холод. Кто-то проверял ей пульс… приподнял веко. Яркий свет… Ей расстегнули воротничок и она почувствовала, что к шее приклеивают кожно-диффузионную капсулу. Она ненадолго открыла глаза и увидела женщину в белом колпаке и медицинском халате, накрывающую ее белым одеялом. Тепло, блаженное тепло…
Далекие голоса.
— Нет, с ней все будет в порядке… Пока не знаю… сообщу ему, как положено…
Чьи-то руки поднимали ее.
Пола смотрела, как Майк принимает душ. Майк был ее самым старым любовником. Его тело нравилось ей больше других. Широкие плечи и широкая грудь, и даже маленькое брюшко казалось ей только знаком зрелости. Он напоминал ей Роберта Митчэма, одного из любимых старых актеров, пока их не вытеснили пышущие здоровьем юнцы. Она с Майком непременно залезали в душ после того, как любили друг друга. Лучше всего было уже вечером, перед тем, как идти куда-нибудь поужинать или на какую-нибудь вечеринку в Вашингтоне. Он улыбнулся ей и поманил рукой к себе. Но когда она сделала первый шаг, он чем-то стал напоминать ей Жабу. Чем ближе она подходила, тем больше он превращался в Жабу. Она отпрянула — и это снова был Майк. К нему было никак не подобраться.
Сон рассеивался, оставалось напряженное возбуждение. Она повернула голову набок и почувствовала, что лежит на подушке, мягкой и чистой. Остатки сна ушли и вместе с ними напряжение. Пола потянулась, чувствуя ступнями приятную гладкую простыню. Послышался мужской голос, разговор на русском, затем звуки женских шагов по жесткому полу.
Пола открыла глаза и увидела комнату с койками и шкафом, светло-желтые стены, в дальнем конце какой-то аппарат на колесиках с металлическими баллонами, резиновыми шлангами и панелью управления с огоньками и кнопками. Это был госпиталь. Блондинка в халате собирала с других кроватей тарелки и складывала их на тележку, стоявшую в центре, а в углу вторая женщина пристально следила за экраном, укрепленным над кроватью на кронштейне. Еще одна женщина, лежа на кровати, читала, остальные спали. Пола попыталась сесть, но от слабости закружилась голова. Она повела глазами за санитаркой, облизала губы, и, собравшись с силами, просипела по-русски:
— Пожалуйста…
Санитарка обернулась, поставила тарелку и подошла к кровати. Она была голубоглазая и хорошенькая.
— Ага, вы проснулись, — сказала она по-русски. — Ну, как вы себя чувствуете?
— Пить…
— Только воды, я не знаю, можно ли вам что-то еще.
Она наполовину налила стакан, стоявший на тумбочке и помогла Поле поднять голову. Эта вода была вкуснее всего, что она пробовала в жизни.