– Это как же? Как я могу воевать против себя? Для меня это слишком сложно, поясни…
– Допустим, ты очень любишь сладкое…
– Как ты догадался? – облизнулась Мария Дмитриевна, – я того ни от кого не скрываю. И что тут такого?
– Вот, это и есть грех, когда поощряешь себя в своих слабостях. Или, к примеру, возьмем корыстолюбие. Да что я буду тебе о грехах человеческих пересказывать, читай Святое Писание, там все доступно изложено.
– Я-то думала, ты мне расскажешь, кто для нас действительно серьезный противник, а вести борьбу с самим собой – это скучно.
– Знаешь, будут у нас и такие противники, дай только время. Оглянуться не успеешь, как обложат со всех сторон.
– Ну, когда они появятся, тогда и к обороне готовиться начнем. А пока рано о том думать.
Иван Павлович отодвинул от себя шахматную доску, встал, обнял жену и чмокнул ее в щеку. Она чуть отстранилась от него, провела рукой по его лицу, сказав:
– Опять сегодня не брился, тогда бы уж бороду отпустил, что ли. Вот и начинай сам с собой бороться, я не против.
– А чего это мы дома сидим? – сменил он тему. – Так действительно недолго и войну друг с дружкой затеять. Одевайся, и пойдем погуляем, пока погода позволяет.
– С радостью, – ответила она, – я мигом.
Они прошлись по обсаженной березами и старыми липами Богоявленской улице, а потом, не сговариваясь, повернули направо, прошли мимо ажурной каменной церковной ограды и начали подниматься в нагорную часть города. Навстречу им то и дело попадалось много знакомых пар, возвращающихся с прогулки, с которыми они любезно раскланивались и продолжали подниматься наверх. По пути они прошли под каменной аркой, постройки еще петровских времен, между расходящихся веером вверх замшелых стен, сложенных из крупных с непонятными клеймами кирпичей.
Сверху над ними, словно плыла на невидимых крыльях многоярусная соборная колокольня, из оконных проемов которой выглядывали наружу литые бронзовые бока колоколов, напоминающие длиннополые бабские юбки, приезжающих в город зимой на оленях северных инородцах. Мария Дмитриевна, задрав голову, не отрываясь, смотрела на недавно выстроенную колокольню и не заметила, как за что-то запнулась и едва не полетела на землю, если бы муж не успел подхватить ее.
– Осторожно, – заметил он и ехидно спросил: – Ну как, всех ворон пересчитала или еще остались?
– Прости, загляделась. Ты не представляешь себе как красиво, другого такого места я просто не знаю. Тут как будто в иную эпоху попадаешь, когда нас с тобой и в помине не было.
– А я вот ничего такого не заметил, – безразличным голосом ответил Иван Павлович. – Да, старина. Но вот в моей родной Твери ее во много раз больше будет. И места на моей родине не в пример красивее, чем здесь в Сибири.
Мария Дмитриевна приостановила шаг и внимательно посмотрела на мужа.
– Ты это серьезно говоришь? – спросила она, строго глядя супругу прямо в глаза.
– Вполне, – не задумываясь ответил он. – А в чем, собственно, дело?
– Никогда не говори так о моем городе. Мне неважно, как выглядят прочие места, но здесь моя родина и другой у меня никогда не будет. Я не желаю оценивать те края, где ты родился и вырос, но не хочу слышать такие слова от человека, который мне близок и дорог.
Выпалив все это, она пошла вперед, гордо подняв голову и чуть покачивая сумочкой, зажатой у нее в руке. Иван Павлович не сразу опомнился, и лишь через какое-то время бросился вслед за ней. Нагнав ее, и, взяв под руку, он бросил быстрый взгляд и поразился переменам, произошедшим с его супругой. Такой он ее еще никогда не видел и даже не представлял, что она может быть столь резкой и непреклонной в своих суждениях. Он заметил, что щеки у нее побледнели и куда-то исчез их обычный румянец, глаза сузились, губы были сжаты, но при этом взгляд ее не утратил всегдашнего блеска и решимости.
Дальше они шли молча, пока не остановились возле покосившейся церквушки, купол которой был давно не крашен и местами на нем выступила ржавчина, являя собой привычное людское небрежение. Маша, как показалось Менделееву, через силу улыбнулась и пояснила:
– Это церковь Святого Спаса, где когда-то крестили моего привезенного откуда-то мальчишкой прадеда, а потом многих его сыновей. Мне говорили, что это одна из первых каменных церквей в городе.
– А вон, ближе к склону еще одна виднеется, – указал рукой Иван Павлович, – не помнишь, что это за храм? Тоже довольно древний…
– Если ничего не путаю, то это храм Николая Чудотворца. Подойдем к нему?
И они, взявшись за руки, словно недавних разногласий и не бывало, пошли к этой церкви. А потом и к следующей, находящейся на самой городской окраине. Оттуда они увидели почерневший забор, какие-то строения за ним и стоявшего у ворот часового.
– А что там находится? – спросил Менделеев. – Никогда здесь не был.
– Это и есть та самая каторжная тюрьма, о которой мы совсем недавно говорили.
Влекомые любопытством, они подошли ближе к воротам и поздоровались с охранником, державшим в руке мушкет старинного образца. Но тот лишь строго глянул на них, сказав:
– Посторонним здесь быть не положено.
– Хорошо, мы сейчас уйдем, – поспешно согласилась Мария Дмитриевна.
Вокруг острога были насажены кусты боярышника и малины, меж которыми в сторону подгорной части вела небольшая тропинка. За ними Менделеев заметил знакомую фигуру того самого мужика, с которым он совсем недавно беседовал в полицейском участке.
– Пошли быстрее отсюда, – сказал он шепотом своей супруге.
– А что случилось? – не поняла она.
– Потом дома объясню, – торопливо ответил он, увлекая ее в людное место, стараясь избежать непредвиденной встречи, о чем его предупреждал пристав Вахрушев.
Когда они прошли немного, то он оглянулся и увидел, что встреченный ими беглец идет следом. Они чуть ли ни бегом дошли до спуска, а войдя в свою квартиру, Иван Павлович плотно закрыл двери и выглянул в окно, где увидел беглого казака, стоявшего под разлапистой березой.
– Может, сейчас объяснишь, от кого мы скрываемся? – обратилась Мария Дмитриевна к мужу. – Чего ты так испугался?
Иван Павлович в двух словах объяснил ей причину их бегства. Не дослушав его, Мария Дмитриевна тут же разволновалась и предложила срочно сообщить обо всем в полицию.
– И как мы это сделаем? – спросил Менделеев. – Меня тот казак знает, а тебя одну я не отпущу.
– Отправь дежурного, – предложила она.
– Точно, как-то я об этом не подумал, так и сделаю.
Через какое-то время после отправки посыльного, возле учительского дома появилось несколько полицейских во главе с приставом. Сам он зашел к ним, чтоб узнать что случилось. Иван Павлович вновь рассказал ему обо всем, на что Вахрушев со вздохом ответил:
– Улетел голубь наш, видно сообразил, куда посыльный направился. Хитер, бестия, того у него не отнять. Но ничего, мы все равно его споймаем.
– Я бы на вашем месте устроил засаду возле переправы, – посоветовал Менделеев, – мимо нее он с дружками в случае побега никак не проскочит.
– Точно, – согласился пристав, с этими словами он вышел, оставив Менделеевых одних.
Из соседней комнаты появилась заспанная Паша и поинтересовалась, где они были все это время. Мария Дмитриевна рассказала обо всем, но не сообщила о минутной ссоре с мужем во время прогулки, как и о встреченном ими беглеце, зная Пашину робость, велев ей побыстрей накрывать к ужину.
Глава шестнадцатая
…Прошло несколько дней, прежде чем Иван Павлович выбрался из дома и отправился в сторону базарной площади. Проходя мимо полицейского участка, он увидел на крыльце пристава Вахрушева и на ходу поклонился ему. Но тот поспешно догнал Менделеева и поспешил сообщить последние новости:
– А ведь вы оказались правы и разбойники эти действительно кинулись к переправе, где мои люди пытались их задержать, но те быстрёхонько где-то отыскали лодку и переправились на ту сторону, оставив моих молодцов с носом…
– Значит, им удалось скрыться? – спросил его Менделеев, испытывая с одной стороны облегчение, оттого что им с женой больше нечего бояться, а с другой – разочарование от неудачи полицейских сыщиков.
– Сами не ожидали, – развёл руками Вахрушев, – уж больно шустрый народ оказался казаки эти, не в пример нам.
– Не знаю, что и сказать, но может дальше где проявят себя. Им же и еда как-никак потребуется, и ночлег… Я бы на вашем месте направил кого по их следу, авось да отыщут тех беглецов.
– Уже сделано, – кивнул головой Вахрушев, – но я вот хотел вам передать просьбу моего начальника. Он просил зайти к нему, как у вас время позволит…
– Зачем это я ему понадобился? – удивился Иван Павлович.
– Не могу знать, – ответил пристав, – может, другая какая просьба имеется, а может, просто поговорить хотят, там у него и узнаете.
На этом они расстались, и озадаченный Иван Павлович не сразу припомнил, куда он хотел пойти, а потом, чуть постояв, повернул в сторону участка и спросил у дежурного, где он может найти местного начальника. Ему указали нужную дверь и велели ждать. Через некоторое время, он был приглашён в кабинет, где под большим портретом императора Александра Павловича, сидел в кресле человек лет сорока в полицейской форме со строгим лицом и модными бакенбардами, явно в подражание государю, обрамляющими его впалые щеки. Он с полуулыбкой поднялся навстречу вошедшему и протянул руку для пожатия, представившись:
– Полковник полицейской службы министерства внутренних дел Ольховский Себастьян Христофорович, – произнёс он чуть надтреснутым голосом и предложил Менделееву сесть в низенькое кресло; сам же он вернулся на своё место, позвякивая орденскими наградами разных степеней на ладно сидящем на нём мундире.
Его стол помещался на небольшом возвышении, отчего хозяин кабинета оказывался на голову выше любого посетителя, что уже создавало неуютную атмосферу и наводило очередного просителя на мысль о превосходстве начальствующего лица.