«Так неужели в этом самом городе можно сыскать хоть один приличный дом?» – думал он и уже ничуть не сожалел, что перебрался жить в деревеньку, далеко отстоящую от нелюбимого им Тобольска.
Вряд ли Иван Павлович знал, что его мысли о Тобольске во многом совпадали с впечатлениями наследника Российского престола Александра Николаевича Романова, не так давно побывавшего в этом городе, считавшим себя столицей огромного края. Словно в насмешку цесаревича везли по непроходимой дороге под назойливое пение здоровенных полчищ комаров. Когда въехали в город, его буквально оглушил нестройный колокольный набат, раздававшийся с многочисленных колоколен. Вдоль улиц стояли толпы народа, что-то орущие, но услышать, что именно было просто невозможно из-за колокольной какофонии. Больше всего цесаревича раздражало настойчивое внимание к его персоне местных жителей, словно им на погляд привезли какое-то редкое животное и они теперь с неподдельным любопытством разглядывали его. В довершение всего, какая-то слишком экзальтированная дамочка, бросилась на перерез кортежу наследника, зацепилась платьем за подножку его коляски и ее какое-то время тащили по земле. Все это окончательно испортило и без того пасмурное настроение высокого гостя. Тогда он приказал поднять верх коляски и без остановки ехать в дом губернатора, где его поджидала толпа инородцев, частью одетая в звериные шкуры, а некоторые в цветастые полосатые халаты с обмотанными белыми повязками головами. От них дурно пахло, и он постарался как можно быстрее проскочить в дом, не задержавшись даже на мгновение.
Вечером он, скрепя сердце, заставил себя отправиться в местное Благородное собрание и под звуки безобразно игравшего оркестра станцевать несколько кадрилей с перезрелыми дамами, обсыпанными толстым слоем пудры и к тому же благоухающими препротивными духами, судя по всему, собственного приготовления. Назавтра его повезли в старинный тюремный замок, внутрь которого заходить он не рискнул. Потом заглянул в несколько классных комнат гимназии, нехотя испробовал подаваемую ему пищу и поспешил вернуться обратно. На вопрос своего учителя Жуковского о впечатлении о городе, цесаревич ответил с грустной улыбкой:
– Дикость, нищета и неприкрытое варварство. Неужели это тоже Россия?
– Да, Ваше Высочество, – кивнул Жуковский, – какая ни на есть, а все же Россия.
– Скажу вам честно, Василий Андреевич, я бы не хотел здесь жить и при первом удобном случае сбежал подальше. Надеюсь, вы об этом никому не сообщите.
– Как можно, – ответил тот. – Но что самое ужасное, мне здесь тоже как-то не по себе. Не мог подобрать ни одной рифмы к слову «Тобольск»…
– Что вы говорите? А мне вот сразу на ум пришло: Невольск…
– Вполне, – согласился его учитель, но это столь очевидно и не поэтично, потому, как мне думается, каждый подразумевает нечто подобное.
– Кроме самих жителей Невольска. Они, как погляжу, всем довольны.
– Бог им судья, – закончил Жуковский, – хорошо, что завтра возвращаемся обратно.
А тоболяки, осчастливленные визитом наследника, еще долго рассказывали небыли о том, как будущий император восторгался их городом.
Каждый волен думать так, как ему того хочется. И даже господь бог не в силах это как-то исправить.
…Но на чем благоприятно сказалось мимолетное появление наследника в сибирских краях, так это на участи сосланных сюда участников неудачного мятежа на Сенатской площади. Им разрешили селиться в более благоприятных местах, нежели те, где они проживали ранее. Около десятка человек пожелали перебраться в Тобольск, где поспешили, благодаря помощи своих родственников, приобрести крепкие дома в разных частях города.
Нельзя было сказать, что соседи их тому обрадовались, узнав, что через забор от них обосновались самые настоящие государственные преступники. Но их о том особо никто не спрашивал, к тому же вели те себя при встречах почтительно, в разговоры не вступали и на жизнь мирных сограждан не посягали. Да и трудно удивить прирожденного сибиряка таким поворотом в судьбе людей, некогда почитаемых, как господ благородных, владеющих сотнями, а то и тысячами крепостных душ. Теперь же их душами распоряжался никто иной как губернский полицмейстер, зорко следящий за каждым их шагом. А у него не пошалишь. Пусть себе живут. Не они первые, видать, не последние будут. У всех бунтарей судьбы хоть вроде разные, но только одной веревочкой связаны, а сам клубочек захоронен за Уральскими горами, в самых глухих местах, куда попасть легко, а вот обратно не каждый сразу дорогу сыщет.
Вряд ли кто из них, вернувшись обратно на родную землю, вспомнит добрым словом те места и города, где им не по своей воле побывать пришлось.
Так что, как не крути, не один Иван Павлович Менделеев не мог и не хотел полюбить город, куда ему пришлось вернуться из России, всей душой и сердцем. И детям чувство той неволи передавалось едва ли не с молоком матери. Разве что сама Мария Дмитриевна не хотела в том себе признаваться, чтоб не лишить себя тем признанием остатков сил, которых с каждым днем у нее становилось все меньше и меньше.
Вернувшись почти через год после поездки с отцом в Москву, Катя узнала от матери, что жена Якова Семеновича Капустина, скончалась более года назад. И на руках у вдовца осталось двое детей: мальчик, около десяти лет и старшая дочь, уже почти взрослая. Самому Якову Семеновичу незадолго до этого было предложено повышение в должности в главном управлении Сибири, находящемуся в Омске. Он дал согласие занять эту должность, но почему-то до сих пор медлил, ссылаясь на траур.
– Скажу тебе больше, – заявила Мария Дмитриевна, – он несколько раз интересовался твоим возвращением.
– С чего это вдруг? – удивилась Катя и сердце ее учащенно забилось. – Я не давала на этот счет никакого повода. Что за интерес?
– Не знаю, не знаю, – отвечала Мария Дмитриевна, но в ее словах Катя почувствовала какую-то недосказанность, – он наверняка сегодня к нам заглянет.
Так оно и произошло: Капустин приехал к ним, как всегда, вместе с Жилиными. Едва поздоровавшись с хозяевами, он подошел к Кате и негромко спросил:
– Екатерина Ивановна, вы не желали ли бы совершить небольшую прогулку? Мне настоятельно требуется побеседовать с вами и не хочется, чтоб кто-то нам помешал. Вы не станете возражать? Очень прошу.
Катя беспомощно посмотрела на мать, которая, судя по всему, догадалась, о чем идет речь и незаметно кивнула дочери в знак согласия.
– Хорошо, как скажете. Только накину что-нибудь на плечи, – ответила Катя Капустину.
Они молча дошли до склона, ведущего к речке. Яков Семенович подал ей руку, и они спустились вниз. Некоторое время молчали, смотря на воду, потом Капустин спросил:
– Видимо вы уже знаете, что не так давно я лишился жены, с которой мы прожили почти два десятка лет.
Катя набрала в грудь воздух, хотела что-то сказать, но не нашла нужных слов и промолчала.
– Теперь у меня на руках двое детей, и скажу честно: не представляю, как мне жить дальше.
Катя продолжала молчать, не отрывая глаз от быстротечной воды, ожидая что ее спутник скажет дальше. Хотя она сразу поняла, о чем пойдет речь, отчего ей стало страшно, и она вдруг почувствовала себя маленькой, одинокой девочкой, не знающей у кого искать защиты от неумолимо надвигающейся на нее опасности. Она много лет ждала этого момента или чего-то похожего, когда она уже перестанет принадлежать себе самой, а сделается частью кого-то ранее не знакомого, чужого, но очень важного для нее человека. И вот, когда этот момент наступил, ей стало безумно страшно.
– Вы слушаете меня? – прозвучал голос Яков Семеновича, доносившийся до нее словно через какую-то пелену, как случается, когда выныриваешь на поверхность после долгого пребывания под водой и еще не понимаешь, где ты и что с тобой происходит.
– Да, да, слушаю, – торопливо поддакнула она, чтоб не показаться невежливой.
– Вот я и спрашиваю вас, не могли бы вы стать моей женой?
– Чьей женой? – не поняла она. И тут же подумала, что ответила невпопад, и нужно скорее сказать что-то другое.
– Естественно, моей женой, – с удивлением ответил Капустин. – Или у вас на этот счет иные планы?
– Планы на что? – Она опять задала нелепый вопрос, понимая, что еще чуть-чуть и она наверняка сбежит от этого человека так и не сумев произнести что-то вразумительное.
– Вы, верно, шутите? – удивился Капустин. – Если вы не здоровы, то можно перенести наш разговор на другой день. Что скажете?
– Ничего не скажу, – затрясла головой Екатерина. – Не думайте, я здорова. Просто со мной так еще никто не разговаривал, я и теряюсь. Простите меня…
Капустин взял ее за руку и продолжил:
– Я понимаю, все вышло как бы само собой. Я должен был заслать сватов, спросить разрешения ваших родителей, а потом ждать ответа. Но я не могу так поступить. Через десять дней мне следует быть в Омске по месту службы. Я не могу ждать положенный срок, тем более не имея уверенности в ваших планах. Скажите, может, у вас есть более выгодная партия? И я тут же исчезну, и вы более обо мне не услышите. Ответьте, Екатерина Ивановна, я жду вашего решения.
– Я не знаю, что сказать, – не поднимая на него глаз, ответила она, – все это так неожиданно…
– Вы умная девушка и должны меня понять, – продолжил Капустин, – я не люблю откладывать, если что-то решил. Вы много читаете, музицируете, у вас выразительные рисунки. Поверьте, я с первых минут нашего знакомства обратил на вас внимание. И ваша матушка успела мне поведать, как вы помогаете ей в домашних и фабричных делах. Обещаю, что не буду ограничивать ваши интересы, скорее наоборот, мне очень хочется, чтобы вы не только читали сами, но просвещали бы меня, поскольку служба занимает все мое свободное время, а я ни в чем не желаю от вас отставать.
– В Омске много интересных и просвещенных людей, и вы будете иметь возможность устраивать у нас дома вечера, приглашать на них тех, кого посчитаете необходимым пригласить. И я буду рад от души, и никогда слова не скажу против.