В 1875 году я одновременно поступила и в Академию художеств (еще не преобразованную в Высшее училище) в Головной класс, и в Рисовальную школу Общества поощрения. В Рисовальной школе, я познакомилась и быстро сошлась с молодой, семнадцатилетней донской казачкой Анной Ивановной Поповой, будущей второй женой Дмитрия Ивановича. Этой же зимой она училась еще музыке в Консерватории. Я была на три года старше ее, но ее даровитость, пытливость, любовь к искусству как-то очень скоро сблизили нас и мы подружились. Про нее, что очень редко, можно сказать одним словом: – она была очаровательна.
Это была высокая, стройная и статная девушка с грациозной походкой, густыми золотистыми косами, которые она носила скромно подвязанными черными лентами у затылка, но они украшали ее красивую голову. Всего же более украшали ее больше светлые глаза с недетским серьезным выражением на детски – округленном лице с нежным румянцем и густыми красивыми бровями. Голос у нее был тоже нежный и приятный.
Мы часто встречались с ней в Кушелевской галерее, где с большим интересом рассматривали и изучали картины: Репина, Полнова, Гуна, Брюллова, Поля Делароша: Кромвель у гроба Карла I, и разговорам нашим об искусстве не было конца. Мы стали бывать друг у друга. Анна Ивановна понравилась моей матери. На следующий 1876 год и Анна Ивановна поступила в Академию художеств и быстро догнала и перегнала меня. Рисовала она сильно, что технически называлось у нас по мужски. Жить с осени она, сговорившись с моей матерью, стала у нас. На ее долю мать моя взяла квартиру с лишней комнатой для нее. Платила Анна Ивановна за стол и комнату моей матери в те благодатные времена 25 рублей в месяц. Консерваторию она оставила, играла только дома, и исключительно занялась рисованием и живописью.
Эту зиму мы провели в серьезных занятиях. Утро проводили на лекциях в Академии: по анатомии, архитектуре, истории искусства; возвращались домой, обедали и шли опять в Академию, где от 5 до 7 ч. рисовали с гипса. Вечерами иногда мы ходили в театр, слушали Патти и Нильсон из райка в Большом театре, ходили на концерты, литературные вечера. Никогда не забуду, как мы попали на тот литературный вечер в пользу Литературного фонда, где читали Тургенев, Достоевский, Салтыков, Полонский и Плещеев. Дешевых билетов уже не было, но нам очень хотелось попасть; мы стояли на лестнице и медлили уходить. Вдруг, видим, бежит распорядитель Дм. Вас. Григорович, веселый, оживленный, которого мы знали по портретам и имени. Мы протянули каждая по рублевой бумажке и умоляли пустить нас постоять где-нибудь. – Дмитрий Васильевич! Нам так хочется послушать Тургенева… Достоевскаго… Пустите нас. Возьмите деньги.
Он, улыбаясь, взял деньги и провел нас прямо в ту залу, где собирались уже Тургенев, Достоевский, Щедрин и другие писатели. Мы с большим интересом благоговейно рассматривали их, и потом вблизи с эстрады их слушали.
Историю искусства в Академии художеств читал нам тогда Адр. Викт. Прахов. Он читал так талантливо и интересно, что мы увлеклись искусством древних Египтян, и храмы в Филе, Луксоре и богиня Гатор – все стали нам близки и дороги. У проф. Прахова бывали jour fix’ы[4], он приглашал иногда на них некоторых учеников и учениц; пригласил и меня с А.И. Поповой. Молодая жена А.В. Прахова очень мило и радушно относилась к нам. Тут мы в первый раз видели вблизи уже известных художников: И.И. Шишкина, Полнова, Максимова и слушали прекрасную игру на рояле ученика Листа, Михаила Иванова. Мы присутствовали на беседах о живописи, о музыке, о литературе, и горизонты наши расширялись, и взгляды на искусство делались глубже и шире.
Иногда у моих родных бывали танцевальные и костюмированные вечера, на которых мы веселились и танцевали. Помню, на одном из вечеров Анна Ивановна была очень красива в голубом костюме русской боярышни, в повязке с поднизью. Она танцевала русскую так хорошо и пластично, что очаровала всех присутствующих. Раз мы разыгрывали экспромтом Фауста в сценах, и Анна Ивановна была прелестной Маргаритой.
Пишу все это для того, чтобы показать, как жила Анна Ивановна Попова до встречи с Дмитрием Ивановичем. Родом она была с Кавказа, росла на Дону, воспитывалась в третьей Московской женской гимназии.
Весной 1877 года Дмитрий Иванович по обыкновенно отправил семью свою, кроме сына, который учился в приготовительном пансионе к Морскому корпусу, в именье свое в Боблово, а мать мою с детьми пригласил, как всегда, оставить квартиру и для экономии переехать к нему в университет. Анна Ивановна не имела ничего против этого переезда и радовалась, что мы будем ближе к Академии художеств. Все мы, моя мать, ее внучка – гимназистка, брат, студент университета, и я с Анной Ивановной разместились очень удобно в огромной квартире Дмитрия Ивановича. Я и Анна Ивановна поселились вместе в большой гостиной, выходящей окнами на парадный подъезд университета. Кровать Анны Ивановны отгородили ширмами, а для меня поставили большой диван.
И вот очаровательная, белокурая девятнадцатилетняя девушка поселилась в доме ученаго и сразу сделала на него неотразимое впечатление и своей красотой, и юностью, и своими наивными и пытливыми вопросами, и выразительной, красивой игрой на рояле; он все просил ее играть Бетховена, котораго любил и понимал.
К нам часто приходила товарка наша по Академии Ольга Антоновна Лагода, пейзажистка, красивая брюнетка итальянского типа. Она вышла потом замуж за художника Шишкина и умерла безвременно через год после свадьбы.
Дмитрий Иванович стал часто приходить в нашу комнату. Он слушал музыку, играл с Анной Ивановной в шахматы и беседовал с нами всегда о чем-нибудь новом и интересном.
Мы скоро разобрали все три, что Дмитрий Иванович увлекся Анной Ивановной, но не придавали этому особенно большого значения. А увлечение это оказалось так серьезно, что не могло не произвести важной перемены в жизни Дмитрия Ивановича.
В дом ученого, жившего давно только наукой, в этих комнатах со сводами, среди книг, реторт, колб и ученых исследований – появилось вдруг юное талантливое, красивое существо, которое невольно и незаметно для него разбудило в нем что-то новое, неиспытанное. Много лет прожил он, весь отдавшись науке, и вдруг увидел этот светлый луч в сумерках своей личной жизни. Понятно и естественно, что он полюбил Анну Ивановну со всею страстностью своей горячей натуры.
И любовь его вскоре нашла отклик в сердце молодой казачки. Между родными и знакомыми их стали называть: Фауст и Маргарита. Дмитрий Иванович и походил даже на Фауста до превращения его в юношу, в особенности на Фауста Шеффера с чашей, в его кабинет-лаборатории с химическими приборами, в его 43 года, с длинными волосами и бородой, темной курткой и горящими, сверкающими глазами. А она юная и белокурая очень походила на Маргариту. Но только он поступил не так, как Фауст. Он принес и отдал за свою любовь всего себя и пережил, перестрадал и боролся много.
Наступило лето. Анна Ивановна ухала к своим родителям в Урюпинскую станицу, Дмитрий Иванович к себе в Боблово. Но во время разлуки чувство его не уменьшилось, а окрепло и выросло. Осенью он стал бывать иногда у Анны Ивановны и кроме того, желая чаще видеть ее, устроил у себя в квартире по пятницам вечера для молодежи, о чем я писала выше, и на них приглашал нас, трех подруг: Анну Ивановну, О.А. Лагоду и меня, моих братьев студентов и их товарищей. Дмитрий Иванович всегда бывал очень оживлен и интересен на этих вечерах.
А между тем чувство его все росло, как ни боролся он с собою, как ни хотел любовь свою обратить только в дружбу к юной Анне Ивановне. С каждым днем и с каждым часом он любил ее все сильнее и бороться с любовью делалось ему все труднее и труднее.
Он не мог и не хотел скрывать от нее своего чувства и прямо говорил ей о нем.
Но в то же время он сильно и глубоко страдал, борясь с собой, с своим чувством, которого не в силах был победить. Он знал, что он человек несвободный, знал молодость Анны Ивановны, разницу лет, положения, жизни. Когда-нибудь, если будут напечатаны письма его к его будущей жене, все увидят, как боролся, мучился и страдал этот сильно чувствовавший человек. Все увидят, что это была не минутная прихоть, не страсть, а то редкое глубокое чувство, которое становится вопросом жизни.
Не буду больше писать об этом, скажу только, что Дмитрий Иванович считал дурным скрывать от отца Анны Ивановны про свою любовь к его дочери. Отец ее приехал и просил его порвать все, и Дмитрий Иванович перестал видеть Анну Ивановну, а на следующую осень уехал на всю зиму в Биариц и Париж. Там он старался забыть и побороть свое чувство в работе и в развлечениях. Добрые друзья его, жившие там, развлекали его всякими способами, но чувство его все было неизменно.
Так длилось около четырех лет. Анна Ивановна, измученная нравственно, любившая сама Дмитрия Ивановича, чтобы положить конец всему, решила уехать заграницу и там продолжать свои занятия живописью. Это было в конце 1880‑го года, а в начале 1881‑го жена Дмитрия Ивановича дала ему свое согласие на развод.
И Дмитрий Иванович, начав дело о разводе, уехал в Рим, где в это время жила Анна Ивановна.
После свадьбы Дмитрий Иванович поселился с женой в университетской квартире, где у него родились его младшие дети: дочь Любовь, сын Иван и последние близнецы Мария и Василий, в честь матери и дяди его Корнильева. Крестными матерями близнецов были две сестры Дмитрия Ивановича: моя мать Екат. Ив. Капустина и Map. Ив. Попова.
Дмитрий Иванович повел свою прежнюю труженическую жизнь ученого и профессора, а Анна Ивановна сама кормила детей и в свободное время занималась живописью.
Для развлечения своей молодой жены Дмитрий Иванович устроил у себя среды. На них собирались ученые, художники, а из дам хозяйка дома, художницы – Михальцева и Иванова – и я. Вечера эти были очень интересны и оригинальны. Из ученых на них часто бывали: Анд. Ник. Бекетов, Н.А. Меншуткин, Вагнер, Петрушевский, Войков, Фаминцын, Советов, Краевич. Из художников бывали почти все Передвижники, и между ними выделялись остроумием, живостью и горячностью в спорах Ярошенко, Крамской, Куинджи, Мясоедов, Шишкин. Боле молодые или мене блестящие начитанностью или талантами, как Савицкий, Максимов, Волков, бар. Мих. Петр. Клодт, боле слушали и помалкивали, как и мы, дамы.