— Вообще-то верно.
— Да дело я говорю. Вот и давай прямо к Кольке… — Петро втянул голову в плечи. — Вроде и ветришко-то никудышный, а продувает — до костей. В общем — давай. А я — сам посуди — как?..
«Колька не откажет, — рассуждал Валов, быстро вышагивая по безлюдной — к счастью! — улице, — не должен. Все-таки ж я его выучил. Доказал начальству, что новый трактор надо дать парню. Не зря в той статье, что осенью напечатали, и Колька фигурирует… Не должен отказать…»
— О! Это ведь сам бог тебя послал ко мне! — обрадовался Колька приходу Василия и, почти насильно стянув с него пальто, потащил гостя к столу. — Я в честь выходного рюмаху хотел пропустить, а она — не идет. Не могу один. Натаха, ну-к угощай нас.
— Ну, неужели без отравы этой нельзя просто посидеть да поговорить? — бурчала Наталья, жена Николая, ставя на стол поллитровку, стаканы я закуску. — Только об ней и думаете.
— В честь выходного, Натаха, сам господь велит. Огурчики не забудь.
— Сидел бы уж со своим господом. — Она поставила тарелку с огурцами, — Нарежь сам, — и удалилась в горницу.
— Видал, — подмигнул Николаи, — строжится. Не любит выпивок. Но с тобой все-таки позволяет. Уважает тебя.
«Не знает еще», — решил Василий и вытащил из кармана брюк газету.
— На-ка вот, прочитай.
— Что?
— Вот это место.
Николай прочитал, хохотнул.
— Брехня, Васюха. Ты не из таких. Будто я тебя не знаю.
— Но написано же.
— Мало ли чего не напишут. Бумага все стерпит. Не поддавайся на провокацию. Как твой ученик бывший, а теперь кореш, говорю.
— Я к тебе как к товарищу и пришел, — вздохнул Валов.
— И правильно сделал. Сейчас опрокинем по одной-другой и все уймется. Ты не воровал — вот и все. Подымай.
— Об чем это вы? — высунулась из горницы Наталья.
— Да вот, — показал Василий газету.
Наталья прочитала и ахнула.
— Так это ведь что теперь будет-то? Таскать начнут…
— Брехня все это! Держи, Василий, поехали.
Валов не притронулся к стакану.
После Натальиных слов «таскать начнут» нехорошо ему сделалось, заныло в груди.
— Слушай, Николай. Я ведь учил тебя… Друзья мы с тобой, работаем вместе… — Василий оборвал себя — как-то жалостливо звучали его слова, самому противно было слушать, и сказал прямо: — В общем, если, конечно, можешь, напиши опровержение.
— Это что? — не понял Николай.
— Ну письмо такое в газету. Что ты меня знаешь, что… не в моем это характере…
— Усик, Василий! Хоть щас! — отодвинул стакан. — Натаха, тащи тетрадку и ручку.
— А что ты писать-то станешь? — поднялась Наталья. — Кто ты такой, чтобы писать? Корреспондент нашелся.
— Я еще лучше корреспондента напишу, какой Василий Валов честный человек.
— Он же меня, Наталья, знает… — И опять Василию стало противно от своих слов: будто вымаливает.
— Тебя-то знает. А про шифер?
— Да никакого шифера он не брал, — почти прокричал Николай.
— Ты-то почем, спрашиваю, знаешь?
— Знаю! У меня доказательство есть! Вот мы с Василием работали на тракторе, да? У нас пускач забарахлил. Я говорю: «Давай тихо снимем у Вальки Тенекова — и порядок». А Василий… Знаешь, что он мне сказал на это?.. Как рубанул! И стали мы перебирать свой пускач. Было, Василий?
Вроде случай такой был. Но что он тогда «рубанул», Валов не помнил.
— Тащи, Натаха, тетрадку.
— Умолкни! — повелительно сказала Наталья мужу и обратилась к Валову: — Конечно, Василий, про тебя никто худого слова не скажет, но…
— Погоди, Натаха…
— Нечего годить! Писать ты не будешь!
— Имею право! Не запретишь!..
— И тебя пропечатают. За ложные показания.
— За какие еще ложные?!
— В статье-то, по-твоему, что, вранье, с потолка взято? Ведь там же написано: контролеры проверяли. Это дело не шуточное.
Против такого довода жены трудно было что-либо возразить, Николай задумался.
— Наталья, не брал я, — тихо и безнадежно сказал Валов.
— Факт — не брал, — подтвердил Николай, но уже как-то не очень горячо.
— Я тебе сказала: замолкни!
— Не скандальте вы, — поднялся Василий.
— Ты чего? Погоди.
Николай тоже поднялся.
Наталья толкнула его ладонью в грудь:
— Сядь!
— Я щас к тебе приду, — сказал вдогонку Николай.
«Нет, Колька, — подумал Валов, — слабак ты против нее. Хороший парень, но — слабак…»
Валов брел по улице, воткнув взгляд под ноги. По сторонам смотреть боялся: ему казалось, что все прильнули к стеклам окон, показывают на него пальцами и говорят нехорошие слова.
В проулке, который вел к почте, меж домами мелькнула желтая «лада». Катила она сюда, на главную улицу. «Белохвостов», — испугался Василий. Желтая машина была в селе только у него, Мирона Белохвостова, парторга совхоза. Валов на мгновение представил, как сейчас выскочит из проулка «лада», поравнявшись с ним, остановится и Белохвостов, приоткрыв дверцу, скажет с ласковым — один он так умеет — ехидством: «Что же это ты, товарищ Василий, а? Хоть бы предупредил, а то для меня эта статья как снег на голову. Нехорошо-о-о, нехорошо-о, товарищ Василий». — И поддаст газу.
И Василий заметался по дороге. Справа ограда механических мастерских. До ворот не успеть добежать — «лада» выскочит из проулка раньше. Слева — дома: главного агронома — у него Валову делать нечего, следующий — Ивана Кудинова, совхозного механика. Вот к нему… к нему можно. Даже не то что можно, а сразу б к Ивану идти. Кудинов человек прямой, юлить не станет.
Он в любом деле: ДА или НЕТ. Валова, своего подчиненного, наизусть знает, как и любого тракториста.
Переступив порог и мельком взглянув в лицо Кудинова, Василий понял: читал.
— Проходи. — Иван подвинул Валову стул, достал папироску, закурил.
— Ну, как меня разделали-то? — полюбопытствовал Василий, вымучив улыбку.
— Не разделали, — Иван тоже скупо улыбнулся, не любил улыбаться, — а только, как говорится, под девятое ребро.
— С людьми совестно встречаться. Дожил, мать честная. — И пересилив себя, Василий сразу же перешел к делу: — Ты, Иван, знаешь меня…
— Да, наверно, знакомы.
— Так вот, как руководитель мой, значит, начальник, можешь написать опровержение?
Кудинов ответил сразу, будто ждал этого вопроса:
— По работе, Василий, как механик, я все могу написать, что хочешь. А опровержение, согласись, это уже не работа.
— Значит, не веришь. Да не брал я шифера, ни листа. А баню перекрыл еще восемь лет назад. Все ж знают.
— И я знаю. Знаю, что ты толковый, работящий и все прочее. Конечно, я не видел, что б ты шифер брал, нет доказательств. Но и что не брал, у меня доказательств нет. Не сердись. Ты знаешь: я что думаю, то и говорю. Может, ты его, шифер-то, налево спустил. Чужая душа, сам знаешь…
— Да ты что, Иван!..
— А давай так рассудим: не про меня же почему-то или про кого другого написали, а — про тебя. Значит, что-то такое было?..
— Да если б было, пришел бы я к тебе? Ты подумай…
— Опять же — не сердись, Есть такие деятели, которых за руку схватят, а они клянутся: «Не брал!». Знаю: не жулик ты, не ловкач, но… — Кудинов развел руками. — Хватит об этом. Давай о другом. Ты как раз нужен мне. Трактор у тебя на ходу?
— Как всегда.
— Завтра с самого утра поезжай в Сельхозтехнику. Я два коленвала выбил, надо срочно забрать. Вот доверенность…
— Надо, значит, надо, — Василий встал.
— Ну, будь здоров.
Галина вошла в дом, когда Василий выгребал из поддувала золу.
— Кто ж так делает, Василий? Смотри, пылища-то под самый потолок!
— Пылища, пылища! — взорвало Валова, — Ты вон газетку почитала бы!
— Знаю, — ответила жена. — Со всем Валентининым семейством читали.
— Ну, и как?
— Посмеялись. А что еще?
— Успокоила: посмеялись. А тут хоть в петлю.
— Если бы люди по всякому пустяку в петлю лезли — на земле уже давно пусто было бы. Завтра сходи к Белохвостову, пусть он тебе объяснит, что к чему. А потом уж и вешайся.
Валов обругал себя самыми последними словами. Ну не бестолочь ли?! Вместо того, чтоб к Мирону Белохвостову, он по дворам пошел. Не сообразил с горячки.
— Может, сейчас сходить?
— Чего людей беспокоить. Ночь уже…
Получив коленчатые валы, Василий, не мешкая, тронулся в обратный путь. На центральной усадьбе он рассчитывал быть часам к одиннадцати. В это время парторга еще можно застать в конторе. Позже — почти безнадежно: поедет по отделениям или в район укатит.
Когда проезжал по улице Горького, глаза скользнули по фасаду белого одноэтажного особнячка и вцепились в вывеску, которой раньше Василий не замечал: «Редакция районной газеты «За урожай». Валов затормозил.
Постучал в дверь с табличкой «Редактор» и, не дожидаясь ответа, толкнул дверь от себя.
Редактор не успел ответить на приветствие: зазвонил телефон.
— Новиков слушает… Разобрался, Мирон Иванович. — Редактор покосился на Валова. — Вся штука в том, что инициалы и фамилия те, а хозяйство другое. «Заря» имеется в виду… Да нет… В оригинале и корректуре «Заря» стоит. Но, понимаешь, по номеру дежурил литсотрудник, новичок, всего три месяца работает. Он о вашем-то, — редактор опять покосился на Василия, — зарисовку недавно писал. «Наставник» называлась, помнишь?.. Так вот. Видит, фамилия та же, а хозяйство другое — исправил. Вот тебе и ляп… Так не оставлю, конечно… Оправдаем, Мирон Иванович. В завтрашнем номере дадим поправку… Дадим, дадим, Мирон Иванович… И я бы, конечно, возмутился. Понимаю, чего же. Ну, будь здоров… Не сержусь. Нет. Будь… — редактор положил трубку и обратился к Валову:
— Слушаю вас.
Василий встал.
— Да вы сидите.
— А чего рассиживаться? У вас своя работа, у меня — своя.
— Но вы же, наверное, по делу.
— Мое дело, понимаю, уже решенное, Валов я. Из «Восхода».
— Так это вы, — смутился редактор и тоже поднялся.
Тут в кабинет редактора вошел — Василий сразу его признал — тот самый парнишка-корреспондент, который пытал Валова осенью на поле. Парнишка тоже узнал Василия и оробел, даже остановился, не дойдя до стола редактора. Немного придя в себя, пролепетал: