— Пашкин дед погиб на войне, — негромко сказал Егор. — И мой тоже… Не вернулись с войны и братья отца, молоденькие, еще не успели жениться. А теперь я один ношу их фамилию.
— Страшное это дело, война, — сказал старик, положа руку на плечо Пашке.
Они так и не заснули до самого утра, говорили обо всем, что волновало их, тревожило.
А на рассвете Егор с Пашкою ушли искать следы зверя. Быть может, им повезет и они добудут сохатого или изюбра. Если же не сумеют отыскать звериные следы в буреломах и чащобах, то спустятся к Нижней Ангаре, куда зверь приходит на водопой.
Спустя немного вышли из зимовья и отец с Галданом, чтоб посмотреть, есть ли нынче соболь да белка, а заодно и запастись дровами.
Они пришли в зимовье в полдень. Егорки с Пашкой еще не было. Не появились они и к тому времени, когда начало темнеть. И отец забеспокоился:
— Куда парни подевались? Я же просил их вернуться до заката солнца.
— Не волнуйся, все будет хорошо.
— Дай-то бог!.. Только бы они не перешли на ту сторону Нижней Ангары, там заповедник… Представляешь, какой поднимется шум, если Егор с Пашкой подстрелят зверя на территории заповедника?.. Но да неужто у них ума не хватит сообразить, что можно делать, а чего нельзя?.. Во всяком случае, Егор-то должен знать, что там, на территории заповедника, никакая лицензия не поможет.
Старик вышел из зимовья, долго стоял и слушал… Но было тихо, и тогда он решил развести костер, подумав, что если парни заблудились, то, увидев огонь, пойдут на него.
Он так и сделал. Появился Галдан, и старик сказал все с тем же беспокойством в голосе:
— А если парни наткнутся на медведя? Нынче орехов да ягод было мало, он не нагулял жир и оттого не ложится в берлогу. И бродит по тайге злой, страсть…
На рассвете отец с Галданом отыскали на снегу следы Егора и Пашки и пошли по ним. Ближе к полудню спустились к Нижней Ангаре, а потом перешли на ту сторону. Здесь решили передохнуть, но только прислонили ружья к сухостойному дереву, как раз за разом прогремели три выстрела. Тревожное эхо пронеслось над тайгою, и не успело оно затихнуть, как старик с сыном уже снова, то и дело запинаясь о пни и гнилые лежаки, шли в ту сторону, откуда стреляли.
— Парни, кажется, заблудились и теперь подают нам сигналы, — сказал старик, но сказал не очень-то уверенно, знал, когда стараются привлечь к себе внимание, обычно стреляют с большими паузами между выстрелами, а тут все было как раз наоборот.
Но вот над тайгою, в той стороне, куда они шли, поднялся синеватый шлейф дыма.
— Это наверняка наши ребята, — весело сказал Галдан, — жарят печенку.
— Не знаю, не знаю, — хмуро ответил отец.
…Они подошли к костру. Возле высокой разлапистой ели, у самого изножья ее, вытянувшись на спине, лежал Пашка. Старик подошел к нему, дрожащей рукою прикоснулся к его голове и увидел, что нога у Пашки перевязана.
— Что случилось?
— Вот этот человек спас нас, — сказал Егор и подвел отца к старику, который сидел на корточках чуть в стороне от костра, в березняке, и снимал шкуру с большого, с огромной оскаленной пастью, медведя.
В это время Пашка застонал, попытался приподнять голову и не смог.
— У него высокая температура, — сказал Егор. — И он часто теряет сознание.
Отец пожал старику руку и снова подошел к Пашке. Возле него оказался и Егор, проговорил виновато:
— Вчера мы шли по следу изюбра, и Пашка в буреломе за что-то зацепился ногою, ну и… Короче, с того часа у него и началось… Я шел по тропе, нес на спине Пашку, как вдруг на нас напал медведь. Я даже ружье не успел взять в руки, думал, что все, конец… Но тут прогремел выстрел, я медведь упал прямо у моих ног.
Егор отошел к костру, снял с тагана манерку с кипятком, спросил у отца Галдана:
— Будете пить чай, бабай?
— Угости своего спасителя, я еще успею.
— Но он не хочет, отказывается. И сын его тоже отказывается.
Галдан только теперь заметил парня, который стоял подле старика и смотрел, как тот освежевывает тушу зверя. Но вот старик выпрямил спину, подошел к отцу Галдана:
— Возьми селезенку медведя, обложи ею то место на ноге у парня, где пуще всего болит. Сымет боль…
Отец Галдана так и сделал, а потом с благодарностью посмотрел на старика: у того было узкое темное лицо с жиденькой бородкою, и он догадался, что перед ним человек из рода хамниганов.
Пашка опять застонал.
— Потерпи малость, — тихо сказал отец. — Скоро боль уйдет. — Обернулся к Егору: — Хорошо бы сегодня добраться до зимовья. Там у меня и аптечка есть. Перевязал бы как следует, сделали бы дощечки вместо гипса. На фронте и не такие напасти случались, а мы ничего… выжили!
Пашка открыл глаза:
— Бабай, это вы?
Скоро он заснул.
— Это хорошо, — сказал, подойдя, старик хамниган. — Сон для него как лекарство.
— Да, конечно, — согласился отец.
Галдан пристальнее вгляделся в старого хамнигана и тут вспомнил, где видел его. Конечно же, это был председатель сельского Совета в старом Уояне. Он сильно изменился и пуще того постарел, однако же взгляд его узких глаз все тот же острый.
А старик меж тем испытующе посмотрел на отца Галдана и едва приметно улыбнулся. Тот, кажется, заметил этот его взгляд и тоже улыбнулся.
— Вы вроде бы говорили что-то о прошедшей войне. Значит, вы тоже?..
— Да, воевал, — сказал отец Галдана. — Сначала под Москвой, потом под Ленинградом, а закончил войну в Берлине.
— Так это вы?.. — Старик заволновался, стал тереть рукавом полушубка глаза, а когда немного успокоился, сказал чуть слышно: — Больше сорока лет прошло, а я узнал вас… узнал… Помните, мы встретились с вами близ Гатчины в штабе дивизии?
— Значит… значит… — Теперь заволновался отец Галдана, в лице у него что-то дрогнуло, жилочка какая-то: — А я только вчера рассказывал о вас парням.
Он подошел к старику, обнял его, спустя немного спросил:
— Ну, как жизнь-то?..
— Да ничего вроде бы… живу… А вы, помнится, говорили, что родом из степных краев. А здесь как очутились?
— Приехал к младшему сыну в Новый Уоян. С ним теперь и живу. — Повернулся к Галдану: — А это мой старший. Познакомьтесь.
Старик посмотрел на Галдана, едва приметно кивнул:
— Агдыреев, — и через минуту-другую уже спрашивал у старого фронтового товарища: — Так сколько же вам теперь лет?
— Семьдесят пять…
— И мне столько же… Быстро же летит время!
— Да, быстро. А жаль. Время-то нынче какое… Жить бы да жить. Вон у вас и железную дорогу построили, и поселки выросли… А сколько новых домов понастроили в деревнях!
— Это верно, что понастроили, только кто же станет жить в них? Весь наш род, к примеру, собирается откочевать в Муйскую долину, где зверь еще не так напуган, и белка есть, и соболь.
Старик заметно помрачнел, отец Галдана заметил это и, чтобы отвлечь его от нелегких мыслей, спросил, показывая на паренька, который стоял подле них:
— А это кто же, внук ваш?
— Да нет, не мой… Внук старшего брата, года три назад его задавил медведь. И теперь я вожу парня по тайге, учу разным премудростям. Сам-то я нынче служу в заповеднике егерем.
Галдан внимательно слушал разговор стариков, а когда они замолчали, подошел к егерю, сказал:
— А я ведь вас знаю. Я приезжал в старый Уоян еще в те дни, когда БАМ только начали строить. Вы тогда работали председателем сельсовета.
— Было такое… — улыбнулся старик. — Но как вы могли запомнить? Вон сколько времени прошло.
— Но вы-то с отцом помните…
— Хы, сравнил, — усмехнулся. — Тогда была война. Кто смотрел в глаза смерти, тот не забудет своих товарищей, что б ни случилось. — Он помолчал, спросил все с той же усмешкой: — Случаем, это не ты ночевал тогда в сельсовете?
— Я…
— Вот как!.. Встретились… А знаешь, кто стрелял в ту ночь чуть повыше твоей головы? Агдыр, отец этого парня. — Пашка не то спал, не то дремал. — Он со своим товарищем выследил изюбриху и пошел по ее следу в заповеднике. Тогда-то и сломал ногу. Поделом!
— Значит, вы следили за нами? — спросил Егор.
— Может, и так, — уклончиво сказал старик. — А не то медведь поломал бы вас. Вот что… В другой раз встретитесь со мною, не прощу. — Старик взял прислоненное к дереву ружье, закинул его за спину, обнял отца Галдана: — Мне надо идти. Дорога впереди длинная. Я дарю вам медвежью шкуру. Пригодится. Может, еще когда-нибудь мы и встретимся. Баяртай![7]
Не прошло и минуты, как старик с племяшом скрылись за деревьями, и только следы на снегу остались. Зашевелился Пашка, приподнялся на локтях:
— Я, кажется, поспал маленько. А боль в ноге вроде бы меньше стала. Может, мне подняться?..
— Лежи, лежи, скоро пойдем, — сказал Егор.
Отец Галдана срубил березку, наскоро смастерил сани, парни перенесли на них Пашку, а освежеванную тушу медведя положили на другие сани.
Поднялся ветер, пошел снег, и скоро не стало видно следов на земле. «Но да бог с ними, с этими следами, — подумал Галдан. — Важно то, что на душе, в людской памяти… Те следы никакая пурга не занесет».
Он думал об отце и его фронтовом товарище, и на сердце у него было легко и спокойно.
Перевод с бурятского К. Балкова.
Софрон Данилов
НА ЛУГУ
Большой алас с озером, дальний лесистый берег которого теряется в мареве. Возле озера скошенный луг, весь в копнах свежего сена. Трактор, волоча огромные неуклюжие сани, возит сено к скирде.
Тракторист Аян Доргуев быстро нагружает сани. Длинные темные, отполированные ладонями вилы разом захватывают почти половину копны, они словно танцуют в сильных руках парня: вверх — вниз, вверх — вниз. Сено кажется легким как пух. Сноровисто работает парень, играючи, будто и не прилагает усилий, только когда при взмахе короткие рукава его рубахи сползают вниз, видно, как, напрягаясь, переплетаются, бугрятся мускулы на загорелых руках.