— Я убью тебя! — простонал Мушков, скрипя зубами. — Бог меня за это не накажет!
— Так сделай это. — Марина села на кровати, застегнула на груди рубашку, поправила пряжку ремня и вытерла кинжал об одеяло. На острие осталось немного крови... Марина уколола слегка, как бы напоминая о том, что она не блудница, как другие, не казацкая услужливая девка. — Давай! Не тяни, Иван Матвеевич! Я буду сидеть тихо! Так ты никогда не станешь нормальным человеком. Мне лучше умереть...
Есть события, которые человек переживает глубоко в душе и которые не может контролировать. К таким событиям относится, например, безумная любовь, опустошающая, не дающая покоя, не щадящая... любовь, превращающая умного в идиота и, несмотря на это, притягивающая, как сладкая медовуха...
Мушков ничем не отличался от всех влюблённых. Тысячи мужчин до него, оказавшись в когтях длинноволосого соблазнительного чёрта, поступали также: Мушков, конечно, не убил Марину. Вместо этого он выбежал из комнаты, прижав руки к ягодицам, чтобы вытереть кровь. Хорошо, что Ермак всё ещё спорил со Строгановыми, и его не было дома. Мушков, громко ругаясь, обмотал ягодицы тряпкой. Он проклинал Марину, но в то же время в душе просил прощения за грубость.
Он совершенно раздвоился.
Стоит только посочувствовать влюблённому...
Поддерживать спокойствие в отряде из пятисот сорока казаков, когда перед ними лежат просторы неизведанной земли, когда их опьяняют новые приключения, задача неимоверно трудная. Можно называть Ермака Тимофеевича разбойником, но нельзя отрицать одного: он поддерживал дисциплину и приказал казакам вести себя прилично — насколько это вообще возможно.
Через две недели Строгановы предоставили им сто девяносто девушек, никто так и не узнал откуда. Большую конюшню прибрали и разделили на закутки, и теперь казаки занимались здесь тем, что им нравилось больше всего, не считая верховую езду и разбоя, в особенности, когда от скуки начинали пухнуть чресла.
А скука длилась всё лето. Строгановы отправляли Ермака и его армию за Урал не вслепую, они не шли на рискованное предприятие лишь в надежде на наживу. Царь в Москве не дал ни копейки. Он просто ждал богатство, которое потечёт в Москву из сказочной Мангазеи, золотой земли сибирского царя Кучума.
Строгановы готовили завоевание неизвестной Сибири с тщательностью генералов. Сюда входило и увеличение частной армии, атаманом которой будет Ермак, разведка путей снабжения, планирование расположения станций — на удалении друг от друга на один день езды, чтобы беспрепятственно добираться до наступающих войск — и строительство крепостей, основ будущих поселений.
— Только когда крестьянин соберёт первый урожай на новой земле, она станет нашей! — сказал мудрый Семён Строганов. — Мы хотим не проехать по Сибири, а включить её в великое царство Российское.
Вербовщики разъехались из Орла во всех направлениях в поисках служивых людей. Их нашли у киргизов — пленных литовцев и немцев, которых те притащили в Пермскую землю после многолетней Ливонской войны: они выполняли в киргизских деревнях самую грязную работу. Для них призыв: «Вступайте в армию Строгановых!» стал не только освобождением от рабства, но и исполнением всех желаний. Начать новую жизнь где-то за Уралом, свободным человеком на собственной земле, под защитой могущественных Строгановых и подальше от царя Ивана — никто другой не мог им предложить лучшего. О такой жизни можно только мечтать...
Но с немцами и литовцами возникли проблемы. Не то чтобы они не нравились казакам – нет, они стали хорошими друзьями. Понятно, что немцам не хватало мастерства наездников, но кто же может гарцевать лучше казака? Но этот недостаток восполнялся техническими знаниями: они были хорошими пушкарями, изобрели адский снаряд — железную банку с сотнями шариков, разлетающихся в разные стороны, и рассказали о психологическом методе ведения войны: если идти в атаку с песней, то это деморализует противника.
Столкновения с казаками произошли из-за девушек. А как могло быть иначе? Входит казак, указывает на одну из них, широко улыбается и овладевает ею. Немцы, напротив, обращались с ними, как с дамами, говорили красивые слова, ласкали чувствительные места, и у девушек создавалось ощущение, что их не просто берут, а как будто любят. Скоро об этом пошли толки. «Немцы пользуются успехом у девок, а казаков они обслуживают так, будто дают им лизнуть ложку с сиропом».
Участились драки, и когда однажды в реке обнаружили немца с распоротым животом, Ермак приказал найти виновных. Когда их нашли, то связали и засунули в мешки.
Потом случилось то, что заставило бы замолчать даже самого буйного казака.
Уже через два дня у берега Камы качались на воде два плота, привязанных толстыми верёвками к деревянной пристани. Простые плоты из кругляка, на которых нельзя плыть по реке, потому что бревна были слабо связаны. Любая большая волна могла их разорвать. Заказавший плоты Ермак сказал плотникам: «Они не для сплава! У них другое предназначение».
На плотах построили что-то вроде виселицы: бревно с поперечиной и толстой верёвкой. Даже Мушков не знал, для чего они, а когда Марина спросила его, ответил туманно: «Я давно знаю Ермака. Он ничего не делает просто так».
Утром после приговора казачьего суда, куда входил и священник Кулаков, который сначала перекрестил обоих осуждённых, а потом плюнул на них, Ермак приказал всем казакам собраться на берегу Камы. Из Орла тоже пришло много народа: крестьяне и ремесленники, строгановские слуги, а когда появился лично Семён Строганов в сопровождении племянников Никиты и Максима, стало понятно, что на берегу Камы свершится что-то значительное.
На телеге привезли двух убийц в очень больших мешках. Они лежали с непокрытой, наголо выбритой головой, связанные неподвижно, как два снопа и с ужасом смотрели на своих товарищей и два плота, лениво качающиеся на воде.
Максим Строганов подъехал к Ермаку и наклонился к нему. Его губы дрожали. В России не мелочатся, когда речь идёт о казни. Приговорённый должен расстаться с жизнью. Никто особо не переживал, когда кого-то вешали, обезглавливали, четвертовали, ослепляли, оскопляли, отрезали язык и уши или привязывали к лошади и волокли по земле до смерти. Люди смотрели на всё это и хвалили Бога, что сами не очутились на месте преступника. Стать осуждённым просто — есть больше тысячи способов не понравиться властям. Но при мысли о том, что сейчас должно было произойти на берегу Камы, содрогнулся даже Строганов.
— У тебя должна быть твёрдая рука, я знаю, — сказал Максим Ермаку. — Но хватит и того, если ты их просто повесишь.
— Я не убиваю товарищей. — Ермак с прищуром посмотрел на осуждённых. — Все казаки — товарищи и братья. Но ты сам знаешь, как втолковать мысль всем одновременно. Нет, я не убиваю товарищей.
Мушков и четверо казаков подошли к телеге, доставившей убийц к берегу. Осуждённых схватили и поставили на ноги. Затем Мушков и его помощники начали заполнять мешки речным песком, пока он не покрыл связанных казаков по шею. После этого четыре казака, стонущие под тяжестью груза, перенесли осуждённых на плоты и крепко привязали к верёвке виселицы.
— Отвязать плоты! — приказал Ермак.
Казачий поп громко запел, его бас разносился над толпой зрителей, застывшей в напряжённом ожидании. Казалось, что шелестит ветер, но на самом деле это было тяжёлое дыхание людей.
Верёвки сдёрнули с колышков, и плоты медленно отчалили. Почти на середине реки с плотов сбросили привязанные к ним тяжёлые камни. Мушков крепко держался за виселицу на первом плоту, неуверенно стоя на качающихся брёвнах, сквозь широкие расщелины которых плескала вода и посмотрел на Ермака.
— Опускай! — крикнул Ермак Тимофеевич, встав на стременах. Он посмотрел на опущенные головы стоявших на берегу казаков. — Эти станут первыми! И клянусь, я отправлю в реку каждого, кто не будет соблюдать порядок, который я установил! Опускай!
Заполненные песком мешки с осуждёнными медленно опустились в воду. Казаки, ещё раз проверив крепость верёвок, перебрались в плывущую за плотами лодку. Последним сошёл с плота Мушков, сел в лодку и, побледнев, уставился на воду.
Оба осуждённых молчали. Их не повесили, не обезглавили, им совершенно ничего не сделали. Просто наполнили мешки песком и опустили в воду. Правда, было холодно и неприятно, но это ничто по сравнению с тем, когда на шее затягивается петля... Ермак, ты настоящий друг... мы просто искупаемся.
Но они ошибались и поняли это через полчаса. Песок пропитывался водой и разбухал, как манная каша в горячем молоке. Давление возрастало: тело сдавило от шеи до пальцев ног, грудь сжалась, стало трудно дышать, влажный песок сплющил тело и давил на горло.
Через час осуждённые начали кричать. Казаки безмолвно и неподвижно стояли на берегу. Ермак проехал вдоль рядов, и если кто-нибудь шевелился, громко спрашивал: «Хочешь быть следующим?».
Жители Орла вереницей потянулись домой. Дикие, отчаянные вопли двух человек в реке преследовали их и звенели в ушах.
Семён и Никита Строгановы уехали, когда осуждённых опускали в воду, лишь Максим остался на берегу, думая о том, не стоит ли со своими людьми отправиться на лодках к плотам, чтобы положить конец этим воплям.
— Позвольте наказанию свершиться, молодой хозяин! — сказал Ермак, подъехав к Максиму. Он догадался, о чём тот думает. — Их не убивают...
— Но они же сойдут с ума, — глухим голосом ответил Максим.
Ермак промолчал и поехал дальше.
Осуждённые кричали до полудня, затем их крики стали тише и, наконец, перешли в стон, а его заглушил шум реки. Они были ещё живы, песок не раздавил их, но холод воды проник до костей, а солнце беспощадно жгло бритые головы.
Немного в стороне от неподвижно стоявших на берегу казаков сидел Люпин, новый коновал Строгановых, и смотрел на дочь. Она стояла у реки в первом ряду, широко расставив ноги, в красной папахе на белокурых, растрёпанных волосах, маленький, неугомонный парень, и никто не знал, что скрыто под его одеждой. Рядом с ней стоял мрачный и бледный Мушков, и Люпин подумал: «Это наверняка он! Из-за этого парня Мариночка от меня ушла! Хорош гусь! Это же он перенёс осуждённых на плоты и руководил палачами. И она его любит? Она совсем выжила из ума? О чём думает девушка, когда решает, что из-за такого мужчины стоит покинуть дом и делать всякие глупости? Что происходит в её сердечке?»