Люпин вздохнул, откусил кусок засохшей колбасы и задумчиво начал жевать. Он ждал. Он не знал, видит ли его Марина, но когда Ермак отдаст приказ вернуться в казачий город, тогда, возможно, она пройдёт мимо.
На берегу никто не шевелился. Только Ермак ездил верхом. Он ждал, не попросит ли кто-нибудь пощады для двух товарищей. Но все молчали. Только Марина тихо сказала, почти не шевеля губами, но Мушков хорошо всё расслышал:
— Я уйду жить в другой дом! — сказала она. — Я не смогу жить в одном доме с палачом! Не смотри на меня! Каждый взгляд — это грязь, которую ты бросаешь в меня!
— Мариночка! — простонал Мушков. — Это же приказ! Приказ нельзя не исполнить!
— Можно!
— Только не у Ермака!
— И у него!
— Я стал бы третьим в мешке!
— За это я легла бы к Ермаку в кровать!
— Мариночка... — Мушков закатил глаза, как будто он вот-вот упадёт в обморок. — Что мне было делать? Это же убийцы!
— У тебя есть кинжал?
— Ну и что?
— Я заколола бы их на плоту через мешок, оставшись с ними наедине, чтобы избавить их от мучений.
— Что ты такое говоришь? — пробормотал Мушков.
— Что слышишь.
Мушков засопел.
— Тебя стоит опасаться, — прошептал он.
И Марина еле слышно ответила:
— Хорошо, что ты это понял, старый медведь!
В полуденную жару Ермак приказал казакам вернуться в городок. Они поплелись, покачиваясь, как побитые собаки, группами и поодиночке. На берегу остались Ермак, поп, Мушков и несколько наблюдателей Строгановых, которые чувствовали себя крайне неловко среди казаков.
— Когда мы их заберём? — спросил поп.
— Никогда. — Ермак толкнул Мушкова. — Греби туда и обрежь верёвки с камнями. Пусть плывут по реке. Если Богу будет угодно, они выживут.
Мушков подплыл к плотам и уставился на бритые головы осуждённых. Их глаза были открыты, из раскрытых ртов не исходило ни звука. Они были живы, но находились на грани безумия.
Мушков перерезал верёвки, и плоты медленно пришли в движение, подхваченные течением реки. Мешки с осуждёнными поплыли, погружаясь и поднимаясь в такт покачиваниям плотов.
Внезапно Мушков вздрогнул и крепко ухватился за край лодки. Один из осуждённых, казак Андрей, начал громко, пронзительно и безумно смеяться. Он смеялся, пока волна не захлестнула его открытый рот, так что он чуть не захлебнулся.
— Так и нужно поступать! — сказал позже Ермак, когда бледный и дрожащий Мушков сошёл на берег. — Иван Матвеевич, как ты собираешься держать под контролем тысячу человек? В следующем году нас будет тысяча, это точно. И о сегодняшнем утре будут помнить ещё долго!
Марина уходила с берега последней. Миновав сидящего у дороги старика, она не обратила на него внимания. Только когда он негромко свистнул, она вздрогнула. Остановившись и сдвинув папаху на затылок, она притворилась, что спорит со стариком — озорной молодой казак, готовый поспорить с каждым. Но она произнесла тихо и осторожно:
— Отец... О Боже, ты всё видел?
— До малейших подробностей, доченька. — Люпин вытер о штаны нож, которым резал колбасу. — Ты выбрала парня, потерявшего человеческий облик, должен тебе сказать!
— Ему приказал Ермак! — Марина плюнула отцу под ноги. Она сделала так, потому что в это время мимо проходили три казака.
— Ивану Матвеевичу и самому это не понравилось, отец, — сказала она, запинаясь. — И он больше никогда так не сделает! Уж я позабочусь!
— Ты? — Люпин уставился на дочь. — Ты не сможешь превратить казака в нормального человека.
— Для этого потребуется время. — Она сняла папаху и шлёпнула ею отца по морщинистому лицу, не сильно, но издалека казалось, что она с удовольствием бьёт старика. Нужно было притвориться, потому что в это время Ермак как раз смотрел на них. — Сколько времени нужно учить медведя танцевать под музыку? А Мушкова приручить сложнее, чем медведя! — Она снова надела папаху. — Как твои лошади, отец?
— Хорошо, хорошо! Они не болеют. — Люпин вздохнул. На сердце было тяжело, как будто на него положили мельничный жёрнов. — Как можно любить такого человека, как этот Мушков?
— Не знаю, отец. Это произошло так неожиданно! — Она пожала плечами, и когда казачья рубаха немного натянулась, отец увидел, что дочь уже превратилась в женщину — её грудь чудесным образом округлилась.
— Кто может объяснить, откуда появились звезды? — спросила Марина.
— Их создал Бог, Мариночка.
— И тот же Бог создал любовь! Можно ли спорить с Богом?
Она пошла дальше, но прежде изобразила, будто бы пнула старика, что для посторонних глаз было естественно. Люпин упал на спину — он хорошо умел притворяться при необходимости — и остался лежать неподвижно.
«У меня очень умная дочь, — с гордостью подумал он. — У неё на всё есть ответ. Только одного она не понимает — как будет скрывать в дальнем походе в легендарную Мангазею, что она девушка».
И его снова охватил страх.
О Мушкове можно думать что угодно, но любой мужчина ему бы посочувствовал.
Большую конюшню не только разделили на закутки, но и расширили, девушки хорошо зарабатывали, а вместе с ними и Строгановы.
Между тем, казаки тоже научились вести себя, как любовники, а не как откормленные быки, с фырканьем набрасывающиеся на корову. Некоторые стали поэтами и воспевали жаркие глаза Ольги или белые бёдра Ирины. Короче говоря, казаки наслаждались жизнью, ели до отвала, а рядом были доступные женщины... У всех, кроме одного.
Мушков жил, как монах. Он смотрел на Марину с тоской в глазах, вспоминал удар кинжалом и не пытался во второй раз стянуть с неё сапоги и штаны, чтобы удовлетворить свою страсть.
Когда Ермак и остальные казаки шли к девушкам, а поп занимался новичками — Строгановы постоянно находили крепкое пополнение — Мушков сидел угрюмый, проклиная тот день, когда увидел Новую Опочку. Проклинал судьбу:
— Я ведь мужчина! — крикнул он однажды вечером, когда пьяные Ермак и поп пошли к девушкам. — Ты знаешь, чертовка, что значит быть мужчиной? — Он на мгновение задумался, а потом решил, что это всё пустые слова, и воскликнул: — Я сейчас лопну!
— Хотела бы я на это посмотреть!
— У тебя глаза вылезут из орбит! Чёрт, чтобы ты это увидела, мне нужно просто снять штаны.
Марина мягко улыбнулась. Выхватив из-за пояса кинжал, она положила его на плотно сжатые бёдра.
— Если на стволе торчит сучок, его отрезают, — спокойно сказала она. — Берегись, Мушков!
— Ты бы это сделала? — пролепетал он, отступая.
— Без колебаний.
— Бедный, бедный я человек! — воскликнул Мушков, скрипя зубами. — Как долго это будет продолжаться? Я люблю тебя! Ты слышишь, я тебя люблю! Во сне я разрываю тебя на части, как две куриные ножки! Мариночка, если бы ты знала, каково быть мужчиной, ты не стала бы мучить меня так жестоко! — Он отошёл в центр комнаты, на безопасное расстояние от кинжала. — Ты ведь тоже меня любишь!
— Да! — впервые призналась она.
Мушков вздрогнул, провёл руками по всклокоченным волосам и тяжело вздохнул.
— Ты... ты это сказала, — пробормотал он. — Ты действительно меня любишь?
— Разве иначе я осталась бы с тобой?
— И что будет дальше? Мы будем только с любовью смотреть друг на друга и мечтать... Мариночка, может ли женщина такое выдержать? Этого я не знаю. Вы, женщины, не такие, как мы.
— Мы немного другие, Иван Матвеевич.
— Тогда иди ко мне! — Он протянул к ней руки, но кинжал помешал ему шагнуть вперёд.
— Но ты по-прежнему казак! — медленно сказала Марина.
— Я никогда не стану другим! — выкрикнул он.
— Тогда между нами ничего не будет, медвежонок, — тихо сказала она. — Тебе придётся лопнуть! Выйди и сделай это снаружи...
Мушков, громко ругаясь, выбежал из комнаты с воплем, что сейчас же возьмёт сразу пять девок. Но перед домом сел на скамейку, вытянул ноги и стал неистово пинать пыль каблуками. Это не сильно помогло, но немного сняло напряжение в голове, втоптало тоску и отчаяние в мягкую, податливую землю.
Глава шестая
Трудно поверить, как быстро проходит год. Недавно ещё было лето, и можно было лежать на мягком лугу, и вот уже холодный ветер с севера выдул летнее тепло, всю неделю шёл дождь, земля размякла, дороги стали непроходимыми, а небо висело так низко, что можно почти до него дотянуться... А потом пошёл снег, ударили морозы, Кама замёрзла, жители Орла пробивали лунки во льду и ловили рыбу. Белую землю окутала тишина.
У охотников началась горячая пора — на санях, на снегоступах и на оленьих упряжках они охотились на рысь и куницу, горностая и соболя, норку и лис. Богатство стекалось в дом Строгановых со всех сторон.
Казаки скучали. Прийти на Пермскую землю, чтобы дремать и время от времени играться с доступными девками? Разве Строгановы не обещали богатую добычу в стране под названием Мангазея? Они пришли, чтобы завоевать её — или, как сказал царь, для защиты христианства от языческого царя Кучума по другую сторону скалистых гор Урала. Они мечтали о золоте и драгоценных камнях, а что получили? Лишь, мягко говоря, до тошноты скучную службу, иногда верховые забавы, драки с местными из-за всяких пустяков и, конечно же, из-за женщин. Да, и ещё проклятая муштра Ермака, новшество, которое казаки переносили с молчаливым удивлением.
Всё началось с того, что в войске изменился порядок. Частная армия Строгановых теперь насчитывала восемьсот сорок человек, которые Ермак разделил на конные отряды, каждым отрядом командовал гетман. У них в подчинении находились есаулы, потом сотники и полусотники... Вернулся старый казацкий порядок, давно забытый за давностью лет. Атаманом, гетманом над всеми гетманами, был Ермак Тимофеевич, его заместителем — Иван Мушков, в этом ничего не изменилось.
Новой стала только должность ординарца Ермака, который должен передавать приказы гетманам и есаулам, всё знать и во время боя на самой быстрой лошади поддерживать связь между разными подразделениями и атаманом.